Амурский Путь (СИ) - Кленин Василий

— Русские-то там у вас хоть есть? — в лоб спросил он, переводя взгляд с Аратана на Хун Бяо.

— Есть, — улыбнулся Дурной. — Маловато, но есть. Со мной разные люди, воевода. Этот — китайский человек, мудрец и лекарь, что помог мне из плена сбежать. А вот Аратан — даур, коренной амурский житель. Со мной плывут и русские, и дауры, и сыновья смешанных семей.

Допрос Шереметева выгодно отличался от предыдущих. Это было больше похоже на светскую беседу для удовлетворения воеводиного любопытства. Он много расспрашивал Дурнова про пекинский плен, охал и ахал.

Но имелись и более каверзные вопросы: почто решили под царскую руку идти? Почему сейчас? Здесь Дурной лавировал очень осторожно. Рассказывал, как непрочно было их положение, как в прошлом году удалось поднять монголов против богдыхана, выбить Гантимура с Шилки и открыть забайкальский путь.

— Вот сразу после того и поехали на Москву, — от всего сердца врал беглец из прошлого.

Немалый интерес проявил воевода и к «дарам» (видно, как раз об этом его енисейский коллега отписал в деталях!). Дурной искал в глазах Шереметева алчный блеск, но тот, то ли прятал его хорошо, то ли был сам настолько знатен и богат, что ему и дела не было до чернорусских богатств.

— Завтрева уже досмотр устроим, — отмахнулся он. — Напишу я роспись: себе и для вас.

Глава 55

Недоимки по золоту вскрылись практически сразу. Воевода наутро сам пришел и народу с десяток привел: дьяки, их подручные, просто носильщики. Они так резво ринулись в закрома, так споро начали всё хватать, измерять, взвешивать, что Дурной растерялся: следить за всеми он не поспевал и опасался, что ушлые тоболяки растащат богатство. Сам Шереметев в эти дела не лез, а только неспешно прохаживался вдоль рядов с тюками и коробами.

— Нда… Не кривил Михайла Василич. А уж мне мнилось: не могло таких богатств быти.

Но говорил это воевода спокойно, без зависти. Через пару часов дьяки поднесли ему исписанные листы и принялись угодливо тыкать: куда стоит посмотреть.

— Ну, как же так, Сашко? — укоризна в голосе Шереметва была такой доброй. Такой наигранной…

Недоставало почти килограмма золотого песка и фарфора (того в пути побилось больше трети). Насчет второго Большак отбился: он все осколочки продолжал везти в качестве доказательства. Ну, а насчет золота… уж так располагал к себе боярин, что Дурной выложил ему всё, как на духу.

— Если бы я не нанял ту барку, то до конца лета мы бы не успели сюда добраться. А, значит, еще одну зиму пришлось тут сидеть, пока реки не вскроются.

— На всё воля Божья, — воздел глаза к потолку боярин. — Тако и ходят людишки по великой Сибири. А что до этого, — он небрежно помахал тяжелыми листами. — Так, мыслю, невелика беда. Вы ж не подати, не ясак везете, какой с вас спрос… Коли чего из даров не доищутся…

Дурной моментально напрягся, ибо сказано это было так… Впрочем, Шереметев сразу на что-то отвлекся, демонстрируя полную беспечность.

— Инда горю вашему есть чем помочь, Сашко. Это я про злато растраченное. Есть в Тобольске гость бухарский — Мусташка. Честный торг ведет, всеми уважаем. Мне вот что мнится… Могу тебя с им свесть: Мусташка ваши меха на юг свезет, сторгует — и до зимы сюда с барышом прийде! На разы покроет вашу рухлядь. И злато истраченное серебром заменишь, и вам на прожитье останется…

— Да как же я всё на торговлю пущу? — Дурной начал потеть от волнения: его явно брали в оборот. — Мы ведь меха царю везем, чтобы показать, чем наша земля богата… Да и как я в Москве объясню, что вез меха, а привез серебро. Разве можно так торг вести? По закону ли?

— Да я ж тебе подмогну! — улыбнулся Петр Василич. — Ужо отпишу грамотку о тягостном вашем положении и оскудении в пути…

— Прости, воевода, не могу. Да и до зимы ждать — никак нельзя. Уж год в пути — нам поспешать надо.

Воевода долго молчал, поглаживая бороду.

— Спеши, коли надобно… Ладнова, вечор приходи в Кремль — попируем мало-мало. И старшИну свою бери — всех угощаю. Роспись дьяки к завтреву сладят.

Боярин ушел, а Дурной осел слабо на ближайший мешок. Что хотел Шереметев? Заработать на чернорусских мехах? Или скомпрометировать его и захапать всё? Законы той поры беглец из прошлого помнил смутно. Но точно знал, что торговать кому попало, где попало да без уплаты специальных сборов в России нельзя. Для того есть специальные люди, сведенные в сотни, есть специальные дворы, ярмарки, где торговать можно. А уж торговать пушниной — это вообще была крайне зарегламентированная деятельность. Русское государство всеми силами стремилось заполучить пушнину себе и задаром.

И тут такое… Нет, нахрапистость и наглость Приклонского была Дурнову в разы милее «доброты» Шереметева!

Но на пир пошел. Как тут откажешь? Семерых спутников Большака усадили за общий стол, а самого Дурнова усадили подле воеводы. Рядом сидел высокий остроносый… дьяк. Так поначалу подумал Большак, но Шереметев удивил его, представив:

— Мой товарищ, Иван Иванович Стрешнев.

«Товарищ» — это значит, заместитель. Практически второе лицо в Тобольске. Стрешнев был заметно помоложе и одевался весьма скромно, почему, собственно, Дурной и принял его за дьяка. Товарищ воеводы оказался болтлив, много смеялся и сразу взял в оборот чернорусского гостя. Всё расспрашивал его о далеких землях, не только о Темноводье, но и о Китае, Чосоне, Ниппоне… И подливал да подливал вино в кубок Дурнова (а за воеводским столом действительно пили красное вино!).

За день волнений беглец из будущего придумал заготовочку, чтобы хоть как-то обезопасить себя и своих людей. Пора было пустить ее в ход.

— Петр Василич, Иван Иванович, научите дурака уму-разуму. Вот будем мы на Москве, а куда там лучше всего обратиться с нашим делом? Я ведь никогда в стольном граде не был и правил не знаю. Мы так подумали, что лучше всего в Посольский приказ. Мы же, получается, иноземцы…

— Ну, ежели рассудить, — лениво ответил Шереметев (он особо не задумывался, о чем говорил). — То подитя в Посольский…

— Вот и славно, что мы правильно придумали! — чересчур рьяно обрадовался Дурной. — А то гонцам-то уже поручили именно в Посольский приказ идти…

— Каким еще гонцам? — Шереметев опустил свою кружку.

— Которых мы наперед послали, — охотно пояснил Большак, радуясь уже искренне. — Мы как в Иртыш вошли и поняли, как медленно плывем, так я повелел взять лошадок, что мы из Енисейска везли, и послал вперед десяток казаков, до самой Москвы. А что, они налегке, ничего не везут, кроме нашего народного обращения к Государю. Да кроме описи даров. Думаю, они уже за Камнем.

За столом повисла тишина. Шереметев и Стрешнев переглядывались, не скрываясь. Был у воевод план. Был! И ложь Дурнова его явно портила!

За дальним углом стола кто-то, недовольный тишиной, затянул было песню, но заткнулся от толчка в бок.

— Эк поспешил ты, Сашко, — покачал головой Стрешнев, подливая вина в кружку Большака. — Инда я вот поразмыслил, и мнится мне, что не в Посольский вам приказ надобно. А в Сибирский.

Шереметев странно посмотрел на своего товарища, вздохнул, но согласился.

— И то верно. В Посольском примают послов от королей да ханов. А вы-тко кто? И Темноводье ваше — та же Сибирь. И нашей Сибирью станет. Верно же?

Дурной послушно кивнул.

— Ну, и який же тогда Посольский приказ? В Сибирский вам потребно, — Петр Василич лихо осушил свой сосуд.

— Эх, жаль, что гонцов не догнать уж, — изо всех сил расстроился Дурной. — Но вот доберемся до Москвы и сразу отправимся в Сибирский приказ.

— Угу, — стоически согласился Шереметев и махнул слуге: долей, мол. — До Москвы…

Пока неутомимый Стрешнев мучил Большака с Амура нескончаемыми вопросами, тобольский воевода что-то мозговал, попивая красненькое. Наконец, решившись, он наклонился к гостю и заговорил вкрадчиво:

— Слушай, чернорусс… Ну, коль дары невмочь тебе в оборот пустить, дай хоть что из вашего. Верно ведь, укрыли чевой-то — как же иначе? — Шереметев подмигнул. — Мусташка сторгует по лучшей цене. Рвешься на Москву? Езжай! Я твою долю опосля тебе сам возверну. Али на Москву пошлю с людишками. Мое слово верное, Сашко!