Улицы Броктон-Бей - Pavel2311

Она надела простое платье песочного цвета, а ее ослепительно-белые волосы были собраны в милый, небрежный хвостик, из которого выбивались отдельные пряди, золотящиеся на закатном солнце. Она казалась ему самым прекрасным и беззащитным существом во всем Броктон-Бей.

Идея пригласить ее сюда, вне стен штаба, казалась ему сначала безумием. Но когда он, запинаясь и краснея, выпалил приглашение в коридоре, она не отказала. Она просто посмотрела на него своими огромными светло голубыми глазами, в которых плескалось целое море какой-то тихой грусти, и кивнула.

— Хочешь мороженое? — выдохнул он, указывая на небольшой киоск впереди. Он мысленно проклинал себя за эту банальность.

— Давай, — она улыбнулась, и этот робкий изгиб губ заставил его забыть все на свете.

Он купил два стаканчика. Ей — с клубникой и кусочками белого шоколада, себе — ванильное. Они нашли свободную скамейку с видом на воду. Карлос с замиранием сердца наблюдал, как она осторожно, маленькими ложечками, пробует десерт. Ее глаза закрылись от удовольствия.

— Вкусно? — спросил он, хотя ответ был очевиден.

— Очень, — она облизала ложку, и он почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. — Спасибо, Карлос.

Они ели мороженое молча, но это молчание не было неловким. Оно было наполнено шелестом волн, криками чаек и немым, ликующим трепетом Карлоса. Он ловил каждое ее движение, каждый взгляд. Он заметил, как солнце играет в ее белых ресницах, как тонки ее запястья, и думал, что ради того, чтобы защитить эту хрупкость, он готов на все.

— Знаешь, — сказала она вдруг, прерывая его восторженные мысли, — мне иногда кажется, что вода… живая. В ней столько силы.

— Да? — он оторвался от созерцания ее профиля.

— Я хочу к ней спуститься — она посмотрела на и его сердце растаяло окончательно.

— Конечно, Триш.

Она подошла к самому краю, где бетонная набережная встречалась с темной водой. Присела на корточки, и ее платье образовало вокруг нее легкий ореол. Она опустила кончики пальцев в воду и замерла. Ему на секунду показалось, что вода вокруг ее пальцев потемнела и закружилась странными воронками, но он тут же отмел эту мысль. Игра света. Или его воображение, разыгравшееся от переполнявших его чувств.

Через минуту она вернулась, отряхивая мокрые пальцы о платье.

— Холодная, — просто сказала она, и снова улыбнулась ему, и в этой улыбке был весь мир.

Когда он провожал ее до двери ее комнаты, он чувствовал себя не неуклюжим подростком, а рыцарем, вернувшимся с победоносной битвы. Она остановилась у порога, подняла на него глаза.

— Спасибо за сегодня, Карлос. За мороженое… и за все. Мне было хорошо.

Он что-то пробормотал в ответ, какое-то «не за что» и «это мне спасибо», чувствуя, как горит все лицо. Она мягко закрыла дверь, а он еще несколько минут стоял в коридоре, с глупой, блаженной улыбкой, проигрывая в голове каждую секунду этого вечера. Он же не видел, как за его спиной, в темных водах залива, начинала буйствовать «другая» жизнь, запущенная легким прикосновением пальцев той, в кого он уже успел влюбиться

Рыцарь наблюдал за ними из коридора. Его способность чувствовать эмоции показывала ему чистую, ничем не испорченную радость Триш. Ее смущение было настоящим, ее улыбка искренней. И в этом была проблема.

Он думал о Виктории. О ее сильных, иногда резких эмоциях. О том, как она могла надавить на него, когда злилась. Триш была другой — тихой, беззащитной. С ней он бы чувствовал себя спокойно.

Ему было немного стыдно за эти мысли. Он встречался с Викторией, а тут думал о другой девушке. Но его способность не показывала в Триш ни капли фальши, и это сбивало с толку.

Он видел, как Карлос ушел, сияя от счастья. Видел, как дверь в комнату Триш закрылась. И на секунду ему тоже захотелось оказаться на месте Карлоса. Просто побыть с кем-то, кто не пытается ничего от тебя добиться, а просто рад твоему обществу.

Он вздохнул и пошел по коридору. Мысли о Триш были приятными, но неправильными. А его способность, обычно помогающая разбираться в людях, сейчас только запутывала. Ведь если эмоции Триш настоящие, то почему он чувствует себя виноватым, просто думая о ней?

Через два дня состоялось представление нового Стража прессе и публике. Девушка в обновленном зеленом костюме, с юбкой, развевавшейся на ветру, и светлыми волосами, выглядела трогательно и хрупко. Она робко улыбалась, держась чуть отстраненно. Несколько репортеров задали неловкие вопросы о ее силе и прошлом, но остальные Стражи — Эгида, Рыцарь, даже Виста — тут же брали слово, пафосно отвлекая внимание на себя и команду, оставляя Триш возможность отмалчиваться.

Вечером того же дня, после официальных мероприятий, Триш пошла навестить «дедушку и бабушку». Ее хрупкая фигурка скрылась за дверью аккуратного домика в тихом районе, и журналисты, если бы они были там, сняли бы трогательную сцену: как пожилая женщина со слезами на глазах обняла свою «внучку».

Дверь закрылась. Щелчок замка прозвучал как граница между мирами.

Я оттолкнула от себя замерший биоконструкт «бабушка». Его пустое лицо не выразило ни удивления, ни обиды. Он просто застыл в позе приветствия, как и был запрограммирован.

— Надоевший фарс, — проворчала я, сбрасывая туфли и проходя в свою комнату.

Комната была аскетична: кровать, стол, шкаф. Никаких личных безделушек, фото в рамочках или постеров. Деньги на приобретение этого дома и содержание конструкции «пожилых родственников» мне еще тогда «подарили» Неформалы.

Я подошла к окну. На улице окончательно стемнело. Город зажег огни, и где-то в его темной воде уже бушевала невидимая жизнь, запущенная моим прикосновением.

Когда тени стали достаточно густыми, я выскользнула из дома через черный ход. Мой зеленый костюм остался висеть в шкафу. На мне была темная, практичная одежда, не привлекающая внимания. Я двинулась в сторону доков.

Глава 32. Снова пещера. Создательница лжи

(Крис или Карлос, я перепутал, наверное, это не самое важное. Эгида будет просто Эгида. А КидВин Карлос)

Дорога в доки заняла немного времени. Путь лежал через промышленную зону, давно пережившую свои лучшие времена. По обеим сторонам высились угрюмые каркасы цехов с выбитыми стеклами, ржавые газгольдеры и заброшенные железнодорожные ветки, поросшие сорняком. Воздух был густым и неподвижным, пропахшим остывшим металлом и пылью.

После всех потрясений город выпустил наружу серую пену антисоциальных элементов, и это