Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Присяжные заседатели удалились. Но совещание длилось недолго — минут семь, может десять. За это время я только обменялся взглядами с господином Куликовым (он отчего-то пучил глаза, раздувал щеки — видимо, полагал, что это выглядит очень страшно, а я только безмятежно улыбался в ответ).

Наконец, совещание присяжных закончилось. Старшина присяжных и секретарь суда приступили к подсчету голосов. Кто-нибудь сомневается в том, что присяжные заседатели сочли запрещенного в служение священника виновным? Однако, все двенадцать заседателей посчитали, что батюшка заслуживает снисхождения.

И вот, теперь снова ждать. Суд удалился на совещание. К счастью, судьи тоже совещались недолго, но я за это время успел заскучать и дал себе слово, что постараюсь не становиться прокурором.Ждать не люблю. Но, наконец, раздалось долгожданное:

— Встать! Суд идет!

Приговор в отношении запрещенного в служение отца Петра Васильева был достаточно суровым — согласно положения статьи 142 Уложения о наказаниях Российской империи, запрещенный в служении священник Петр Васильев приговаривается к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на срок в 4 года.

Зал замер, вслушиваясь в столь суровое наказание, но председатель суда Терентьев, сделав небольшую паузу, дополнил:

— Однако, имея в виду наименованные особые участи к обвиняемому, учитывая его преклонный возраст, состояние здоровья, долгое время служения Господу, а также тот факт, что вышеупомянутый Петр Васильев длительное время находился под стражей, суд, согласно 775 статьи Устава уголовного судопроизводства признает справедливым ходатайствовать через министра юстиции перед Его Императорским Величеством о помиловании подсудимого.

Опаньки! А что, так тоже можно? Ох, как хорошо, что подобный вопрос мне не задали на «комиссионных испытаниях».

Честно — отлегло от сердца. Если бы отца Петра отправили на каторгу, считал бы себя виноватым. Эх, как хорошо, что есть государь император. А то, что Его Величество помилует батюшку — я даже не сомневался. Скажите — кому нужно этапировать старика в Сибирь, потом искать для него какую-то посильную работу?

Порок наказан, справедливость торжествует, но батюшка, мечтавший пострадать (или это тоже блеф с его стороны?) в Сибирь не пойдет.

Суд закончился, народ начал расходиться. Ко мне подходили разные люди, выражавшие желание пожать мне руку. Куликов отчего-то не пожелал порадоваться за меня, но обижаться на дурака не стану.

Я улыбался, пожимал чьи-то руки. Через энное количество рукопожатий понял, что ладонь болит, косточки ломит. Пора бы сматываться.

Чуть было не спрятал руку, когда ко мне подошел крупный мужчина, лет сорока с небольшим, с зачесанными назад волосами, бородкой и восточными чертами лица.

— Поздравляю вас, господин помощник прокурора, — потряс он мою многострадальную лапу. — Редко жму руки обвинителям, но для вас сделал исключение. Специально отложил все дела, чтобы на вас посмотреть. Если надумаете вступить в наше сословие — милости просим. Из вас получится прекрасный адвокат. Еще ужасно понравился новый анекдот про меня.

Так, а кто это был? Какой анекдот? А, так это анекдот про Плевако, который я рассказывал здешнему прокурору. А этот дяденька не сам ли Плевако? Вполне возможно.

— Господин Чернавский, можно вас? — услышал я голос, доносившийся от судейского стола.

Повернувшись, пошел на зов. Я еще пока приписан к Московскому суду, значит, обязан слушаться.

— Господин Чернавский, — улыбнулся мне председательствующий, обмениваясь заговорщическими взглядами с коллегами. — Давид Зурабович очень волновался за исход нынешнего дела. Он сказал — если Чернавский сумеет выдержать и не сорваться, то приглашает всех нас к себе в гости. А вы не только не сорвались, но дали Куликову наглядный урок.

А что, хорошая мысль. После сегодняшнего процесса отчего-то ужасно хочется напиться. Вот и напьюсь.

Ага, как же. Чья там хитрая мордочка высунулась из-за чиновничьих спин?

(Ладно-ладно, для тех читателей, которым не нравится слово «мордочка» напишу «харюшка». )

Понятно, переживает. И как она сюда пробралась?

— Заманчиво, но не знаю, как мне с сестренкой быть, — вздохнул я.

— С сестренкой?

— Так точно. Анечка — моя родственница, но я ее считаю сестрой. Мы же здесь по другим делам — я сдавал экзамены, а она, вместе с маменькой, меня морально поддерживали. Вот, пришла посмотреть — как там братец?

— Замечательная у вас сестренка! Переживает. Но не вижу проблемы. Вы просто возьмите ее с собой, вот и все, — предложил Терентьев. — У Геловани дочка ее ровесница. Пусть барышни пообщаются между собой. А у вас, что характерно, будет повод уехать пораньше. Давид Зурабович, хоть и давненько живет в Москве, но отличается чрезмерным гостеприимством, уехать от него раньше полуночи бывает затруднительно.

Если напьюсь — Анька за мной и присмотрит. А извозчик потом довезет.

Шучу, разумеется. Если девчонка неподалеку, точно, что не напьюсь. Куда приличной барышне рядом с пьяным братцем? Нет, нельзя. Ладно, как-нибудь потом, по возвращении домой напьюсь вместе с Абрютиным.

А Анечка пусть пообщается со сверстницей, ей полезно.

Но все равно — зараза она. Могла бы у тетушки посидеть.

Эпилог

Наша коляска громыхала по московским улицам в сторону Камергерского переулка. Анька вообще собиралась отвезти меня к тетушке — мол, судебный процесс закончился, пора-таки познакомиться с родственницей. Еще, как я понимаю, девчонке надоело быть единственной «воспитуемой» и она хотела разделить эту участь вместе со мной. Аня — добрая девочка, да еще и умная. Понимает, что присутствие «братца» отвлечет внимание женщин от ее особы. Но у меня пока есть «отмазка». Пусть я и не был пьян, но и не трезв. Не стоит в первую встречу оставлять о себе нехорошее впечатление, да и перед маменькой неловко. Перед Анькой тоже, но она все-таки свой человек.

— Н-ну? —ехидно поинтересовалась Анна Игнатьевна. — А головушка-то завтра бо-бо? Рассольчика привезти?

— Анька, не зуди, — посоветовал я. — После хорошего вина, выпитого в меру, голова не болит. А если бы и болела — ты виновата.

— Ну, как всегда, — фыркнула девчонка.

— Конечно, — хмыкнул я. — А кто говорил, что ты мне не только младшая сестра, но и старшая? Если младший брат пьян, сестрица и виновата — не доглядела. Вот, соответствуй.

— Беда мне с тобой, — покачала головой Анька. Подсев поближе, спросила: — Ваня, так может сразу к тетушке? На самом-то деле ты прилично выглядишь. Если не знать, что весь вечер пил, не догадаешься.

Вот ведь, мартышка.

— Могла бы и похвалить. Ты не представляешь, какого мужества мне стоило оставаться трезвым.

— А за что мне тебя хвалить? То, что ты дело выиграл? Так я и не сомневалась. А то, что не напился — так это тоже нормально. Ты ж у меня не пьяница какой-нибудь. Да и не стоит, в Москве-то пить, в чужих людях. Терпи до Череповца. А уж там, с кем-нибудь, вроде господина исправника или дяди Антона и выпить можешь. И я рядышком буду, пригляжу.

Приглядит она… Я сейчас был в сравнительно благодушном настроении, поэтому не стал огрызаться.

Геловани — человек очень гостеприимный, а остальные мои временные коллеги — тем более. К счастью, наливали не водку, не коньяк, а вино, в самые обычные бокалы, а не в рога (или в роги?), как можно было бы опасаться. Никто не требовал, чтобы я пил до дна, да и вообще — всем пофиг. Это только кажется, что если не пьешь, на тебя обращают внимание. На самом-то деле всем глубоко по барабану — пьешь ты или не пьешь. Ну да, меня весь вечер пытались уговорить перейти на службу в Московский окружной суд. Мол — проблема со стажем — это вообще не проблема. И то, что не хватает каких-то семи с половиной лет — ерунда.

Может, зря отказался?

— Ань, а ты не голодная? — спохватился я. — Покормили?

— Еще как, — кивнула Анька. — Мне особенно лобио понравилось, я даже рецепт попросила записать. Вернемся — приготовлю. Только плохо, что фасоль у нас не продается, придется где-нибудь здесь покупать или выписывать.