Гонзо-журналистика в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Она ошеломленно глянула на меня, пытаясь вспомнить, откуда я ее знаю. Ниоткуда, услышал как к ней коллега обращалась.

— Ну, раз бабуле… — работница торговли таким специальным совочком нагребла мне фарша и принялась орудовать гирями на весах. Стрелка бегала туда-сюда пока не остановилась на шести с половиной килограммах. — Пойдет?

— Пойдет.

Вот вам и три в одни руки!

А цикорий я всё-таки попил в кафетерии. Правда, грибочки и орешки закончились, пришлось довольствоваться котлетой в тесте.

***

Неладное я заподозрил уже на подходе к дому. Собаки не гавкали, пахло — специфически. А потом из-за забора Пантелевны на меня глянула дьявольская рожа. Ну, всё как положено: рога, копыта, бородка вот эта… Глаза абсолютно безумные — с прямоугольными зрачками.

Рожа сказала:

— Эээээ!!!

Твою-то мать, в самое ухо и очень неожиданно! Я чуть апперкот ей не врезал.

— Пантелевна! Никак у тебя пополнение в семействе?

— Германушка, ты? А фарш-то принес?

— Принес, Пантелевна! Что это у тебя за демон в огороде завелся?

— Это разве демон? Это коза! Маркиза! Мне ее Кондратьевна подарила. Забирай, говорит, Пантелевна ее даром. Молоко, говорит, у нее жирное, дает по полтора литра утром и вечером. Жрет всё подряд, говорит.

— А отчего тогда такую скотинку сбагрила-то?

— Так говорит зарезать сердце болит, пасти — ножки болят, коза — она внимания просит. А у меня ножки еще в порядке, как-нибудь присмотрю! Ты фарш сюда давай, я его до ума доведу, и тесто замешу. А ты заходи через часок, будем лепить пельмени! И морозильник освободи!

Увидев объем фарша, Пателевна восхищенно поцокала языком и закатила глаза, что-то прикидывая в голове.

— Эээээ!!! — сказала коза и потянула ее за юбку, вытянув шею из-за загородки. — Эээ!

— Тьфу, пропасть! Германушка, накидай ей за заборчик сена, а?

— А сено откуда?

— Так Кондратьевна с собой дала, мол не голодать же козе… Тут с утра Хаимка проезжал, помог мне.

Что-то было не так с этой козой. Не стали бы от животинки вот так избавляться… Я ухватил вилы, подцепил здоровенный шмат сена со стожка, который стоял на автомобильном прицепе тут же, у дома, и перебросил корм Маркизе. Коза Маркиза косилась на меня желтым демоническим глазом и шевелила губами, втягивая в себя сухую траву пучок за пучком.

— Смотри мне! — погрозил я ей пальцем.

Коза потрясла сережками на шее, встопорщила бороду и сказала:

— Э!

***

Перед поездкой в Мурманск совершенно необходимо было навести порядок в своих записках сумасшедшего. Я всё откладывал этот момент — слишком противно было ковырятсья в обломках своего штаба, слишком тщательно там поработал приснопамятный Вагобушев.

Но работа-то была проведена немалая! Точек бифуркации, на которые можно было воздействовать я наметил не одну и не две. Мелочи, типа того же лигнина, но в целом, в целом…

А еще — темы для журналистских расследований. Там — обрывок статьи или передачи из будущего, тут — кусок недочитанной книги, великолепный Каневский опят же… Что-то датировалось годом тысяча девятьсот восьмидесятым, что-то — восемьдесят первым или вторым. Но всё это требовало выхода на республиканский уровень, реже — на Союзный. Нельзя отгородить максимально интегрированный в общую экономику район и спасать его отдельно, даже если спасать и не нужно. Просто — чтобы шли поставки металла на ДМЗ надо разбираться со сбором вторчермета, чтобы на «Интервале» собирали не только начинку для ракет, но и комплектующие для ЭВМ, а лучше — и вовсе цельные компьютеры, придется собрать компромат на одного мрачного типа из министерства, а для того, чтобы не загубили Дубровицкий пивзавод — мягко подвинуть в сторону схожее предприятие из Бобруйска, указать тамошним крутилам-воротилам, что, к примеру, производство квасного сусла, солода или дрожжей дело куда более предпочтительное, чем то же пиво.

Если и выкупит Хайнекен когда-нибудь снова оба этих гиганта — наш и Бобруйский, то пусть лучше укрупнение и слияние произойдет в пользу Дубровицы. Рабочие места, узнаваемые бренды — это не то, что я намеревался отдавать второму по величине городу Могилевской области. И если для этого нужно перейти в «Комсомолку» и накрутить пару хвостов — значит, так тому и быть…

Папочка с разложенными по порядку листами папиросной бумаги с отбитым под копирку текстом отправилась в верхний ящик стола: здесь были основные штрихи плана на следующий год. То, что нужно успеть до 4 октября 1980, до этой проклятой даты. И я буду очень, очень стараться…

— Германушка-а-а! Ты чтой-то там, пропал? Может уснул? Пельмени сами себя не слепят! — орала Пантелевна в окно.

Я засунул свои стратегические замыслы поглубже и отправился лепить пельмени.

***

Наловчился я примерно штуке на двадцать пятой. Раскатываешь скалкой на посыпанном мукой столе тесто, вырезаешь перевернутой кружкой пять-шесть кружочков, берешь ложкой «доведенный до ума» фарш — не много и не мало, чтобы осталось пространтсов для маневра, кладешь его в серединку — и тяп-ляп делаешь что-то типа вареника. А потом ловким движением руки соединяешь уголки. Поначалу фарш норовил разорвать тесто, краешки — расползтись, пельмешек — превратиться то в хинкали, то в клёцки, а иногда — в однородное месиво. Но после второго десятка дело пошло на лад.

— Германушка, а ты морозилку-то свою освободил? — спросила Пантелевна.

— Вот же черт! — сказал я.

— Не поминай нечистого! Иди, я тут пока нам чегось покушать сготовлю.

А до этого мы чем занимались-то? Я огляделся — все подоконники и стол были уставлены пельменями. За окном уже совсем смеркалось.

— Ну пойду, ну посмотрю что там…

Вот же, вписался в эпопею! Дались мне эти пельмени! Магазинные-то конечно были не очень, средние такие пельмешки, если честно, но вот так вот убиваться ради куска теста с мясом внутри? Да я бы лучше макароны по-флотски поел…

Разобравшись с морозилкой (там кроме пары кусков сала и разбираться-то было не с чем) отправился обратно. На подворье Пантелевны царила тишина — и это настораживало. В загончике для козы тоже никто не подавал признаков жизни… Уснуло чудовище? Сомнительно…

Шорохи и странные звуки раздавались со стороны кухни.

— Ой людцы-ы-ы-ы что робицца!!! — раздался вдруг вопль Пантелевны и я стремительным домкратом ворвался в дом.

Нечистая сила в обличии козы ужасно раскорячившись сунула рогатую башку в форточку, и вытянув шею слизывала с подоконника пельмешки своим невероятно длинным розовым языком.

— Глык! — очередной результат каторжного труда пропадал в ее прожорливой глотке. — Глык!

Я запустил в нее первым, что попалось под руку. Это была какая-то жестяная миска. Она с грохотом ударила козу Маркизу прямо в морду.

— Эээээ!!! — возмутилась эта сволочь.

— Я те дам — ээээ! — активировалась Пантелевна. — Я тебе дам! А я только за мешочками на чердак полезла, а она….

Маркизе перепало по рогам скалкой, по бороде — полотенцем, и тяжелой рукой бабули — прямо между глаз.

— Ээээ? — коза соскочила с окна как-то тяжело, и переваливаясь с боку на бок и, кажется, отдуваясь, отправилась в свой загон.

Я смотрел на учиненный разгром, уменьшившиеся раз в пять запасы продовольствия и думал о том, как же всё-таки несправедлива порой бывает жизнь. Поели, нахрен, пельмешков. Заготовили на зиму… Пантелевна вытирала уголки глаз передником.

— Ничё, Германушка, у нас два кило фарша еще осталось. А тесто я щас быстро замешу…

Я поднял глаза к потолку и глухо застонал.

— Ээээ! — послышался издевательский голос Маркизы.

Утром коза дала полтора литра молока такого жирного, что оно скорее напоминало сметану.

***

Благородные доны и милые леди, спокойные деньки и проходные главы для Геры Белозора заканчиваются — скоро финал тома и Мурманск. Одна-две главы. Или глава и эпилог. Третий том — будет очень не сразу, надо дописать второго «Аркана» и написать четвертого Поручика, обещал издательству, которое делает аудиокниги. Может быть что-то буду делать одновременно, посмотрим. Оставайтесь тут, не теряйтесь, я вас очень люблю)