Орден во всю спину 2 - Константин Владимирович Ежов

свидетельства чужой гибели. Но здесь – ничего. Слишком чисто. Неправильно чисто.

Мысль кольнула ещё сильнее, когда Ярослав вспомнил о том самом крысином скелете, который он сам выбросил. Утром он специально проверял – кости ещё лежали на месте, белые, блестящие от росы. А теперь? В груди неприятно сжалось: вдруг и они исчезли?

- Надо вернуться, – пробормотал он, чувствуя, как по коже пробежал холодок. – Надо проверить, остался ли скелет крысы.

В словах его звучало не любопытство, а мрачная настойчивость. Будто именно от ответа на этот вопрос зависело, поверят ли они сами себе – или окончательно примут, что в этом лесу что-то не так.

И в тишине, нарушаемой только стуком дождевых капель, все почувствовали: мысль о том, что здесь не остаётся никаких следов жизни и смерти, куда страшнее любых костей.

На самом деле солдат был так напуган, что слова его путались, становились ломаными, пустыми и почти бессмысленными. Голос дрожал, как старый провод на ветру. Поэтому Хромов, выслушав его, только покачал головой и не согласился с выданными наспех догадками.

Косой же, напротив, прищурился и долго разглядывал странные вырезанные на камне строки. Каменная стена холодила взгляд, буквы уходили вглубь так, словно их прожгли каленым железом. Он наконец произнёс:

- Чем-то острым, вроде штыка. Слишком глубокие и ровные борозды, чтобы такое смог бы сделать простой нож или что-то из вещей, что у нас под рукой.

Хромов кивнул, скользнув ладонью по неровной поверхности камня, чувствуя холодный шероховатый рез.

- Значит, это были солдаты из Крепости 333, – сказал он и, обернувшись ко всем, добавил твёрдым голосом: – Сегодня ночью спите спокойно, но, если кому-то приспичит выйти, делайте это только втроём. Ни шагу в одиночку.

В его голосе было что-то тяжёлое, каменное – не предложение, а закон. Эта мера звучала разумно: даже если случится беда, трое смогут хотя бы закричать.

Хромов продолжил:

- Ночью выставляем караулы. По очереди. Я первый. Дамы пусть не встают на стражу – это не их дело.

Косой согласился, но внутри всё же скреблась мысль: дозор – вещь нужная, но не от всех бед спасёт. Враг мог подкрасться не только извне, но и изнутри. Он вспомнил, как недавно они с Журавлёвой отобрали у одного из солдат пистолет. Что, если тот решит вернуть его ночью, когда все спят?

Тут Ярослава тихо сказала:

- Ты встанешь на стражу в первую половину ночи, а я сменю тебя во второй.

- Ладно, – кивнул Косой. У них с ней было негласное правило – не причинять друг другу вреда. И оно работало.

- Я выйду ненадолго наружу, – вдруг добавила она, будто между делом.

Косой вскинул на неё взгляд.

"Ты что, не боишься? Вдруг там то же самое, что сгубило других?" – подумал он и, не выдержав, спросил вслух:

- Хочешь, пойду с тобой?

Журавлёва чуть замялась, как будто боролась сама с собой, и сказала тихо:

- Нет нужды.

Косой нахмурился. Слишком уж смелая. Или она скрывает какой-то навык?

И тут рядом поднялась Любовь Синявина. В её голосе звучала лёгкая насмешка, когда она сказала:

- Я лучше составлю тебе компанию.

А потом повернулась к Косому и бросила холодное:

- Ты правда ничего не понимаешь.

У Ярослава вспыхнули уши, он почувствовал, как стыд и раздражение растекаются под кожей. Теперь он понял: девушки пошли не просто так. И их поступок имел куда больший смысл, чем казалось.

Две фигуры, хрупкие и упрямые, вышли из пещеры, словно их не пугала ни тьма, ни ветер, что рвал верхушки сосен. В проёме сразу стало слышно, как снаружи посвистывает сквозняк, врываясь ледяными пальцами внутрь.

Хромов заметил их уход, но промолчал, не остановил – только чуть прищурился, как будто проверял, на что они способны.

А один из солдат, сидящий у костра, насмешливо прошептал, хмыкнув себе под нос:

- Вот жаль будет, если обе пропадут.

Слова его прозвучали мерзко, как крысиный писк, и сразу же повисли в воздухе.

Но прошло меньше пяти минут – и девушки вернулись. Спокойные, невозмутимые, словно гуляли всего лишь к ручью за водой. На лицах – ни следа страха. Их волосы пахли влажной хвоей и сыростью ночи, а в глазах отражался огонь костра.

Будто тьма и буря снаружи были всего лишь игрой для них, а не угрозой.

Изменилась ли сама обстановка? Или, может, всё дело в том, что их отряд не был целью тех самых странных теней, шевелившихся в лесной тьме? Мысли об этом мелькали и у Косого, и у других. Но тревога не отпускала.

Когда девушки вернулись целыми и невредимыми, два солдата, до того сидевшие на корточках у костра, резко поднялись, переглянулись и с преувеличенной деловитостью объявили:

- Мы тоже наружу, не могу больше терпеть.

На самом деле страх в их глазах был слишком явным. Они и правда чуть не описались со страха, но удерживало лишь одно – гордость перед остальными. Девушки, выходит, рискнули первыми, разведали путь, и теперь мужчины чувствовали себя обязанными последовать за ними. До того они собирались справить нужду прямо в пещере, не высовываясь наружу. Но как теперь? После того как Журавлёва и Синявина вернулись сухими и спокойными, сидеть и терпеть стало невыносимо.

Хромов сухо кивнул, бросив короткий взгляд:

- Только быстро. И без перекуров там.

- Не беспокойся, – отмахнулся один из них, торопливо запахивая шинель. Оба натянули фуражки и поспешно вышли в холодную ночь.

В пещере снова воцарилось относительное спокойствие. Косой, раскусывая плитку шоколада, следил за Ярославой Журавлёвой: та повесила на верёвку сырые от дождя штаны и рубаху, а сама грела руки над пламенем. Его подмывало спросить напрямую, но он выбрал осторожный тон:

- Пока вас не было… ничего?

- Ничего, – коротко ответила она, словно поставила точку.

В глубине пещеры потрескивал костёр. Кто-то бросил в огонь шишки – они вспыхнули, и воздух наполнился густым смоляным запахом. Солдаты, иссохшие от жажды, стали давить в пальцах иголки, добывая на ладонь чуть липкий, горьковатый сок. Затем жадно облизывали, морщась, но довольные – лучше горечь во рту, чем сухой язык.

Огонь согревал, в его треске было что-то успокаивающее. На лицах появилось подобие живости, словно вместе с теплом в них возвращалась надежда.

И тут Хромов, сидевший у входа, насторожился. Он подался вперёд, выглянул наружу, где ночь шевелилась темнотой. Его голос прозвучал глухо, но с холодной сталью:

- А эти двое…