Было записано - Greko

Проснулась Сонечка. Закряхтела. Я вскочил с кровати, бросился к своей ненаглядной дочке.

… Возвращались обратно с Рукевичем и Малыхиным. Они сочувственно вздыхали, полагая, как мне сейчас тяжело. Правда, я видел, как их немного удивляла блуждающая у меня на устах легкая улыбка.

— Все в порядке, друзья! — успокоил их. — Я понимаю, вы думаете о том, как мне сейчас несладко. Да, несладко. И в то же время — очень легко и покойно на душе. И не только потому, что я теперь отец. А потому что все сейчас стало предельно ясно! В том смысле, что у меня одна дорога: выбираться из этой ситуации. Нет никаких других. Не будет никаких оправданий. Я должен вновь вернуть себе положение и при этом — остаться в живых.

— Ты считаешь, что это просто⁈ — чуть ли не в голос воскликнули оба.

— Нет, конечно! Может, самая тяжелая задача из всех, с которыми я сталкивался. Вы знаете, как немало я хлебнул прежде. Но у меня всегда были варианты: поступить так, или этак. А тут — нет вариантов. Оттого и просто. Не нужно голову ломать. И это придает мне такие силы, что я знаю: я весь мир переверну, но своего добьюсь! И никакой Чернышев мне не сможет помешать! Потому что я — отец! А это звание — не имеет себе равных! Так что: все очень просто!

— Да! — согласились друзья. — Бог в помощь!

Бог с помощью не заставил себя ждать.

[1] Представьте на секунду, что М. Ю. Лермонтов выжил и выполнил бы свою задумку. Что бы было? Сто процентов мы бы не имели «Войны и мира». Не взялся бы тогда Лев Николаевич за сюжет. Рука бы не поднялась. Нам не дано предугадать не только, как отзовется наше слово, но и наша смерть!

[2] Читатель, не удивляйся: в горах Грузии растут великолепные грибы, просто отсутствует культура их употребления в таком масштабе, как в России.

Глава 16

Коста. Имеретия-Гурия, октябрь — ноябрь 1841 года.

Уже на следующий день после моего возвращения из Тифлиса батальон, вернее, пребывавшие в моменте в крепости две роты, построили и приказали срочно готовиться к походу. Брать с собой огневой припас, сухарей на пять дней, обозами себя не обременять.

— Нешто война⁈ — заволновались в строю. — С кем⁈ С турком? Или Шумилка балует?

— Нет! — хмуро пояснили офицеры. — Выступаем на юг. В Гурии — бунт!

— Как⁈ Грузины предали⁈[1]

Новость была ошеломительной. Не потому, что сорвался долгожданный сенокос. А потому, что все уже как-то привыкли жить с грузинами душа в душу. Несколько десятилетий в Грузии все было спокойно. Сколько раз гурийские милиционеры принимали участие в походах в Черкесию или против лезгинов! Братья по оружию и товарищи на хмельных пирушках. И теперь с ними придется скрестить клинки? Я не мог не припомнить сцену во дворе «замка» Сандро Гуриели и его слова о том, что в Гурии все очень тревожно. Как он себя повел? Примкнул к восставшим? Или остался верен присяге? А ведь я пытался предупредить командование… Выходит, плюнули и забыли про доклад разжалованного штабс-капитана?

Наскоро расспросил приятелей-офицеров о сложившемся положении. Картина рисовалась не радостной. Первые признаки восстания обнаружились еще в конце мая, но с ними быстро разобрались. Проблема была в том, что по реформе сенатора Гана натуральные подати с государственных, помещичьих и монастырских крестьян заменили на серебро. Кто-то подговорил крестьян, что это только начало, а дальше все будет только хуже. Полыхнуло сильно и очень быстро. Даже дворяне поддержали восставших. Мятежники заняли пост святого Николая и укрепление в селении Гурианты. Главный гурийский город Озургети оказался в осаде.

— Это все происки Елисаветы Гуриэль! Хочет освободиться от русской опеки и сына своего владетелем поставить, — уверял нас Малыхин.

— Думаю, не обошлось без английских шпионов, — хмуро прокомментировал я, уже затосковав от перспективы столкнуться на поле боя с моими знакомыми братьями Гуриели, особенно, с Сандро[2]. — И не без Гассан-бека Кобулетского. Он хоть и принял магометанство, но происходит из знатного гурийского рода Тавгеридзе и непременно вмешается.

— Константин Спиридонович! Вы, наверняка, часто бывали в Гурии. Расскажите, что нас ждет, — обратилось ко мне за помощью руководство батальона, вызвав меня в штаб.

— Местность — самая неподходящая для ведения боевых действий. Гурия загромождена горами с непролазными вековыми лесами. Там осталось множество каменных сооружений — дворянских усадеб-крепостей, башен, монастырей, которое послужат прекрасными опорными пунктами. Вдоль побережья картина еще хуже. Болота и множество речек и ручьев, бегущих к морю.

— А дорога?

— По водной артерии реки Супса плавают лишь плоскодонки — всего 16 вёрст от моря до Гурианты. Сухопутные — скорее тропинки, чем дороги. Более-менее приличная: от деревни Марани до парома на Риони, потом по гористой местности до парома через Супсу и оттуда по равнине до укрепления Святого Николая.

— Понятно, — вздохнули офицеры. — Опять артиллерию на руках тащить.

— И через реки переправлять! — подсказал я. — На той дороге общим числом сорок мостов. Их могут разрушить.

— Теперь понятно, почему нам сказали выступать без обоза. Благодарим за разъяснения. Ступайте в свою часть, — сказал майор князь Гурамов. — Господа офицеры. Мне поручено взять две роты — 2-ю карабинерскую и 6-ю егерскую — и форсированным маршем через Карталинскую гору двигаться в Кутаиси. Там принять под охрану военные припасы из артиллерийского парка и соединиться с главным отрядом под командой полковника князя Аргутинского-Долгорукова. Ему поручено общее командование. Человек он бывалый, в Грузии его знают и уважают. Не обещаю, что поход будет легким. Но нам не привыкать.

3-го сентября эриванские роты догнали отряд Аргутинского-Долгорукова. Переход вышел крайне трудным. День потеряли на Карталинской горе, потом наверстывали отставание. Роты нуждались в передышке, но время поджимало: Озургети вот-вот мог пасть. Там заканчивались и продукты, и военные снаряды. Гарнизону приходилось экономить каждый картечный выстрел.

Происходящее далее мне показалось довольно странным. Сперва отряд в полном составе двинулся в сторону Озургети. Уткнулся в крепкую позицию, состоящую из завалов мятежников, в трех верстах от города у Нагомарского поста. Наши роты, подкрепленные тремя сотнями милиционеров и двумя орудиями, были выставлены напротив. Остальной отряд развернулся и под проливным дождем исчез в ночной темноте.

«Видимо, князь Аргутинский решил обойти укрепления гурийцев», — догадался я.

Мои предположения полностью оправдались. Через