Поправка курса (СИ) - Щепетнёв Василий

И тут вздрогнул дом, задрожали стекла окон, и низкий гул, пробирающий до сердца, прокатился по Ялте.

— Это… Это гроза? — спросил Альтшуллер.

— Это палят корабельные пушки, — ответил я. — Идёмте, посмотрим.

Мы поднялись на самый верх, вышли на балкон.

— Смотрите!

Над морем стоял султан дыма, чёрного, грязного. Уголёк, видно, не самый лучший. Не кардиффский. Ну, или кочегары не очень искусны.

— Позвольте представить: Князь Потёмкин Таврический, человек и броненосец.

— Но что он здесь делает?

— Обстреливает ливадийский дворец, я полагаю.

Главный калибр выплюнул новый снаряд. Огненный хвост, дым, и только через четверть минуты до нас донесся звук выстрела.

— Калибр триста пять миллиметров, двенадцать дюймов. Это, знаете ли, серьезно — снаряд в двадцать пудов, — я протянул Альтшуллеру морской бинокль, что хранился здесь ради такого случая. Мне бинокль не нужен. И так видно: броненосец стоял километрах в пяти, а силуэты кораблей Черноморской эскадры я выучил давно. Ну, и зрение у меня — пятерка. Спутники Юпитера вижу невооруженным глазом. Серп Венеры.

— Но… Но почему? Зачем?

— Должно быть, бунтуют. Восстание, не иначе. Ну, и кто-то подсказал: а давайте покончим с царским самодержавием!

Донесся гул теперь уже с суши.

— Это… это отвечают?

— Нет, это снаряд взорвался. Фугасный. Он далеко летит, снаряд. Верст на пятнадцать, если захотеть.

— Но Ливадийский дворец ближе!

— Ближе, — согласился я. — Только стреляют ведь матросы, не офицеры. Да хоть бы и офицеры. Не в обиду им будет сказано, со стрельбой у наших моряков неважно.

— Это почему? — обиделся за офицеров Альтшуллер.

— Тренировки нет. Один выстрел стоит дороже годового жалования капитана броненосца. А чтобы хорошо стрелять, нужно стрелять много и часто. Никаких денег не хватит. Кстати, Исаак Наумович, вы хорошо стреляете? Из револьвера, из ружья?

— Не знаю. Никогда не пробовал. Не любитель я охоты.

— Понятно, — я пододвинул два стула. — Усаживайтесь, чего стоять.

Альтшуллер покорно сел.

Я в телефон заказал Мустафе капитанского чаю. И бубликов. Здесь свежо, а чай согревает. Особенно капитанский.

— Смотрите, дымы на горизонте! — закричал Альтшуллер. Волнуется. Хоть и в сторону от нас стреляют, а всё равно спокойно смотреть трудно.

Да, дымы.

— Вот теперь и посмотрим, революция или мятеж, — сказал я.

— То есть?

— Если эти корабли идут бомбить Ливадию, и, как знать, Ялту — значит, революция. Если идут приструнить «Потёмкина» — стало быть, мятеж.

— Они могут стрелять по городу? По Ялте?

— Увидим.

Корабли медленно приближались. Стали в полуверсте от «Потёмкина», флажки поползли вверх. Я взял бинокль у доктора, все-таки флажки — это не Венера. Маленькие

— Насколько я понимаю, предлагают «Потёмкину» сдаться.

— Значит, обстрела Ялты не будет?

— Надеюсь, надеюсь. Но «Потёмкин» между кораблями и нами. Будет сражение — и нас могут зацепить. Случайно. От недостатка практики.

Мустафа принес чай, отдельно — коньяк и бублики.

— Капитаны пьют с умом, — стал учить я доктора. — отпивают чай на четверть, доливают коньяк. Потом опять отпивают на четверть, и опять доливают коньяк. И так, пока не напьются.

— Нет, я не буду.

— Надо, доктор, надо. Не напиваться, но сто граммов коньяка просто необходимы.

И мы пили чай, ели бублики, пока совсем не стемнело.

— Видно, на «Потёмкине» думают. Или надеются ночью уйти.

— Куда уйти?

— Куда-нибудь. В Турцию, или в Румынию.

— Мне пора, — вдруг спохватился Альтшуллер. — Мои волнуются.

— Конечно, конечно. Вы ведь пешком пришли?

— Пешком.

— Сейчас подадут «Пегас».

— Нет, зачем, тут и недалеко.

— Во-первых, всё-таки и неблизко, а во-вторых, в городе могут начаться беспорядки. С мятежами и революциями всегда так.

Альтшуллер спорить не стал.

Предлагать Альтшуллеру револьвер я не решился. Если он никогда не стрелял, то проку чуть. Еще и себя подстрелит. Достаточно «нагана», что захватит Жан. Жан колебаться не будет. И стрелок хороший. С модификацией каждый станет хорошим стрелком.

Я проводил Альтшуллера до мотора, кивнул Сорелю, мол, смотри, Жан, если что — бандитов не жалей. Тот кивнул в ответ — с чего бы вдруг жалеть?

Загорелись уличные фонари. Опыта революций у города нет, и потому иллюминация радовала глаза. В ней и моего меда капля есть, вернее, товарищества «ЭЛЯ». Работает ветер на благо Электрификации Ялты, работает.

Надеюсь, шальной снаряд не долетит до ветряков. Если долетит — сам потоплю всех. Вот прямо тут.

Шучу.

Я не покидал балкона. Можно сказать, присутствую на премьере, как пропустить. «Георгий Победоносец» и два номерных миноносца, зажгли прожектора, лучи скрестили на «Потёмкине». Чтобы не убежал.

Всего «Потёмкин» сделал шесть выстрелов. Дворец в Ливадии не пострадал, снаряды упали много дальше. Да и не было во дворце императора. Март — не то время.

И опять — взрыв, но другой, тихий, глухой — если бывают глухие взрывы.

А — бывают. Это миноносец пустил торпеду в борт «Потёмкина». Одной торпедой броненосец, может, и не потопишь, но теперь уж точно никакой стрельбы не получится — корабль накренился, и накренился заметно.

Всё. Мятеж, а не революция.

«Потёмкина» — в ремонт, бунтовщиков — на каторгу, или ещё дальше.

Но что будет со мной, с бароном Магелем, тридцать девятым своего рода?

Не знаю. Шеф что-нибудь придумает.

От автора.

Всё, роман окончен. Еще попричесываю, исправлю огрехи, буде найду или добрые люди подскажут, но — всё.