Эхо 13. Род Которого Нет. Том 3 - Арон Родович

нами, значит, это человек важный. И оставить его лежать на дороге они не позволили.

В этом тоже проявилось благородство рода. Не показное, не выученное по протоколу — настоящее.

Все расселись по машинам, и колона тронулась в сторону поместья. Девушки делали вид, словно ничего не произошло, и словно это не они затаскивали Кирилла Евгеньевича в машину, испачкав себя и платья кровью. Настоящие благородные дамы.

Кирилл же пришёл в себя только на подъезде к поместью. Я еще тогда усмехнулся про себя, "Завтра ему будет плохо. Второй раз попытаться снять ограничение, еще и без сил".

Мы добрались до особняка. Ольга со Златой вместе со Змеем отнесли Милену в её комнату. Я же взял господина. Никому не хотел доверять эту ношу, хоть Толик и протянул руки. Нет. Это только я.

Я уложил его в постель и хотел остаться рядом. Хотел быть первым, кто увидит, как он откроет глаза. Хотел стоять рядом и охранять, пока он дышит.

Я не такой уж плохой глава дружины. И он выживет. Он обязан выжить.

Но Кирилл вытащил меня. И вот теперь мы сидим на кухне, пьём чай, ждём лекарей из Красноярска. А я только сильнее злюсь от собственного бессилия. Потому что ничего больше сделать не могу.

Глава 1

Запах гнили. Тягучий, сладкий, неотвратимый. Я иду на него, не сопротивляясь. Под ногами хрустит падаль, в зубах рвётся плоть. Глоток за глотком. Хочу расти. Хочу быть больше. Жрать, пока не останется ничего.

Проглатываю, тяну в себя.

Хочу расти.

Хочу стать больше.

Хочу силы.

Каждый кусок разлагающейся плоти даёт мне чуть-чуть. Ещё шаг. Ещё вдох. Ещё рост. Голод не уходит, он только крепнет. Но и я крепну вместе с ним.

…и вдруг — класс. Тусклый свет освещает парты. Запах тряпки и старого пола.

Скрип мела. Тетрадь. Я сижу за партой. Восемь лет. Но думаю на все двадцать. Я решаю примеры быстрее учителя. Я понимаю каждую формулу глубже, чем он. Но сижу молча.

Потому что она там.

И смотрю на неё. Кристина. Десятый класс. Длинные волосы, улыбка. Она даже не замечает меня. Для неё я ребёнок. Для себя — взрослый. Но всё равно прихожу. Каждый раз. Ради неё.

Вспышка. Плац. Яков рядом. Деревянный меч в руках. Удар, ещё удар. Ритм. Дыхание. Пот льётся по спине. Всё знакомо, каждое движение отточено. Но что-то не так. Я боковым зрением замечаю её. Кристину. Здесь, в этом мире. Она стоит у края плаца и машет мне рукой.

Я поворачиваюсь — и картинка рушится.

Опять класс. Четырнадцатое февраля. Я иду к ней с Валентинкой в руках. Помню это. Помню, как сердце стучало. Помню, как потом она отказала. Но сейчас — всё не так. Я хочу не подарить ей открытку. Я хочу схватить её за руку, утащить глубже, туда, где земля сырая. Пусть сгниёт. Пусть станет вкуснее. Я съем её, и стану сильнее.

Я хочу закричать, остановиться, но не могу. Я не управляю собой. Это не я. Это чужое. Это память из кристалла.

Где я?

Сон?

Кома?

Так выглядит небытие?

Я что опять умер?

Внутри всё перемешалось: школа и плац, голод и чувства, Кристина и Яков, гниль и математика. И я уже не знаю, кто из нас думает. Я или они.

Картинки продолжали меняться одна за другой. Я перестал различать, где мои, а где чужие. Я уже жрал дружинников — их крики казались музыкой, кости трещали, а я считал удары, как на тренировке с Яковом.

Стою с мечом в центре лаборатории. Столы, колбы, запах озона. Передо мной — биомеханические прототипы, те самые роботы, что должны были заменить солдат в борьбе с террором. Они идут на меня. Я режу их мечом. Сталь об металл, искры, и я улыбаюсь.

Я сижу за длинным столом, спина ровная, пальцы правильно лежат на вилке. Передо мной туша монстра, уже полусгнившая. Я режу её, как фуа-гра, и подношу куски ко рту. Гной в бокале искрится, как вино, я пригубляю — и не забываю вытянуть палец.

Рывок. Теперь я в белом халате. Передо мной мензурка. Я держу её идеально прямо, по всем правилам аристократического этикета, будто это кубок на приёме. Но в другой руке бьётся сердце. Красное, живое. И я понимаю — не может оно биться. Так не бывает.

Нет. Это не я. Это чужое. Это кристалл. Это воспоминания, которые не должны принадлежать мне.

И среди этого хаоса — вспышка.

Нить. Струна. Я вижу её внутренним зрением. Она не похожа на обычные линии Эхо — слишком светлая, слишком тонкая, но живая. Настоящая. Моя.

Я тянусь к ней разумом. Представляю руку — не физическую, а воображаемую. Воображаемая ладонь хватает нить, и я начинаю наматывать её на запястье. Медленно, осторожно. Каждый виток — как шаг по зыбкой почве.

И вместе с этим краски блекнут. Гной теряет запах. Сердце перестаёт биться. Лес растворяется. Но не до конца. Бредовые картины ещё рвутся, накладываются одна на другую.

Но у меня уже есть за что держаться.

Голос. Сначала глухой, будто сквозь толщу. Но чем сильнее я наматывал нить на руку, тем яснее становились слова.

— Молодой господин… я же вам говорил, будьте осторожны со своими экспериментами. Так себя до могилы доведёте. А заодно и меня тоже. Я человек уже взрослый… старый даже, по вашим меркам.

Я не удивился. Яков. Конечно, Яков. Но почему здесь? Я ведь видел, как он уходил. Или не уходил? Может, он и вправду никогда не покидал этот мир?

Он стоял прямо передо мной. Только не в тех одеждах, что я помнил. Не классический костюм, не строгий сюртук. На нём был странный наряд: футуристичный, будто собранный из синтетики, но не дешёвой, рыночной, а какой-то иной, не похожей ни на ткань моего прошлого мира, ни на материалы этого. Словно это мог быть его настоящий облик… или всего лишь образ, созданный моей головой посреди этого безумия.

Я попробовал что-то сказать, но понял — рта у меня нет. Лицо гладкое, пустое. Поднял руку, коснулся и убедился: так и есть.

«Опять без слов. В прошлый раз не успел, а теперь и вовсе молчу. Да кто он вообще такой? И как это возможно?»

Яков усмехнулся краем губ, словно слышал каждую мою мысль:

— Не стоит удивляться моему виду. Я и сам не ожидал, что мы встретимся так