Оторва. Книга пятая - Ортензия

Прасковья Дмитриевна поморгала глазами.

— Разве это она? Ты же говорила, что её украли на тренировке.

Я хмыкнула. Но врать, так врать.

— Ничего не украли, мама, ты что-то путаешь.

— Не о том говоришь, Паша, — из-за двери появилось мужественное лицо подполковника, — некогда. Давай по существу.

Меня даже мандраж прихватил. Уже обнаружили трупы, и я что-то не учла? Но додумать не успела, так как мой взгляд упёрся в два чемодана, стоящих за дверью и сразу сообразила, что мне мешало войти.

— Чемоданы?

Я перевела взгляд на Илью Спиридоновича, потом на Прасковью Дмитриевну. Оба одеты и даже в обуви.

— А что происходит? — задала я резонный вопрос.

— Ева, — сказала мама подобревшим голосом, — пришла телеграмма из Хабаровска. Твоя бабушка попала в больницу в очень плохом состоянии. Что и как мы не знаем, но товарищ твоего отца просит срочно приехать, если мы не хотим потерять квартиру.

Я только хмыкнула. Ничего не меняется, бабушка угодила в больницу и надо полагать при смерти, а родственники переживают за жилплощадь.

— И? — спросила, так как они, переглянувшись, замолчали.

— Мы можем пробыть там недели две, а может и три. На кухне на столе оставили 150 рублей, маму Люси предупредили, и ты, если что обращайся к ней. И, пожалуйста, ни во что не ввязывайся. Домой ни кого не води. Ах да, приходил Валера, что-то про слёт говорил. Я ничего не поняла, но он сказал, завтра зайдёт, — мама прижала руки к груди, а потом расплакалась и обняла меня, — там, рядом с деньгами телефон в Хабаровске и адрес. Так, на всякий случай.

— Я всё поняла, мама. Не переживай за меня, всё будет хорошо. — И глянув на Илью Спиридоновича, спросила, — Вы вдвоём едете?

Могла и не спрашивать, и так было понятно, что бравый подполковник её одну не отпустит. И два чемодана были тому доказательством.

Он кивнул и, выпятив нижнюю губу, стал объяснять мне, что поздно гулять не нужно ввиду некоторых событий. И ещё кучу разных глупостей выдал, а то я не знаю, как готовить и как себя вести. В прошлой жизни прожила больше десяти лет отдельно от родителей и нормально себя чувствовала, а тут всего две недели. Про маньяка не сказал ни слова, но разными завуалированными словами предупреждал, чтобы не вздумала его искать самостоятельно и если что обращаться — он назвал несколько имён тех, кого я уже знала.

Резко и требовательно зазвонил телефон, и Илья Спиридонович оставив наставления, схватил трубку.

— Алло, да заказывали, да спасибо, сейчас выходим.

Он положил трубку на аппарат и тяжело вздохнув, сказал:

— Такси будет через пять минут.

Мама вновь кинулась меня обнимать и запричитала по новой.

— Паша, ну что ты как над покойником. Ева девочка взрослая, уже бандитов умудряется ловить, а ты — словно ей десять лет.

— Типун тебе на язык, — мамины слёзы мгновенно высохли, — просто она ещё не оставалась так надолго одна, а последнее время я за неё каждый день переживаю. То одно, то другое.

— Вот и прекращай, — он подхватил оба чемодана, — давай идём уже.

— Стойте, — остановила я их порыв, — куда? Бросайте чемоданы, дядя Илья, а на дорожку?

— Вот чёрт, — буркнул Илья Спиридонович, опуская чемоданы на пол, — совсем забыл. Паша, тащи сюда табуретки из кухни, а увидев, что Прасковья Дмитриевна смотрит на меня с умилением, а его совсем не слышит, сам кинулся за ними.

— Ну всё, пора, — подорвался подполковник едва присев. Открыл двери, вытолкал маму на площадку, а потом, подхватив чемоданы, ринулся следом.

Я провожать, не пошла. Опять начнёт тискать, плакать. Вполне достаточно было в коридоре. Отнесла табуретки обратно, вышла на балкон и, убедившись, что они сели в такси пошла в душ, если можно так выразиться и в очередной раз пообещала себе найти нормальную сантехнику.

Кинула сумку маньяка в кресло и обрадовано подумала, что какое-то время смогу спать голой, а то последнее время мало того, что стала не высыпаться, так ещё и сны хрень знает о чём.

Хотя, если честно признаться, спать голой в одиночестве явное извращенство.

Утро добрым не бывает. Увы, эта азбучная истина подтвердилась на следующий же день

Экзамен по иностранному языку был назначен на 10 часов, и я спокойно нежилась в постели, когда раздался требовательный звонок в дверь и, учитывая, что ближайшее время никого в доме не будет, открывать пришлось мне. Накинула халат и пошла выяснять, кому могла понадобиться в такую рань. Глянула в зеркало в коридоре и скривилась. На левой щеке след от подушки, волосы всклокоченные и если бы не кукольное личико, которое чуть скрасило вид, я бы и не стала разбираться, кто стоит за дверью, а принялась приводить себя в порядок.

Открыла и едва не обалдела, обнаружив на пороге жениха, хмурого как небо во время грозы.

— Валера? — удивлённо протянула я. — Что-то случилось? У тебя ведь поезд вечером.

Ответа не последовало и я, вздохнув, шагнула в сторону, чтобы будущий — бывший муж Бурундуковой шагнул в квартиру.

Валера продемонстрировал мне левый профиль, потом правый, словно предлагая оценить какой из них лучше и остался стоять на месте. Я нахмурила брови и спросила:

— Что?

— Вот, — Валера, продолжая демонстрировать правый профиль, вытянул руку, в которой находился сложенный лист бумаги.

— И что это? — поинтересовалась я.

Валера нетерпеливо дёрнул рукой. Вот так, ничего не объясняет, но торопит.

— Может быть, войдёшь в квартиру или так и будешь на пороге стоять? — спросила я, но жених даже не шевельнулся. Ну и что на него нашло? Я возмущённо выдернула листок и развернула. О, нет. Опять стихи?

Но в этот раз сподобился на нечто большее, чем несколько строчек. Чтоб закончить это шоу, прочитала:

'Как ты могла, как ты посмела в таком обличии прийти?

Надеть чужую маску взора, ввергая в трещину позора

Мои надежды и мечты.

Куда девались жесты речи, откуда брань коварство ложь?

И взгляд метающий картечью, давящий на грудь и на плечи,

Слова разящие как нож.

Где честь, где разум, где преданье и сердце ль прячется в тебе?

В твоей груди, в твоём сознанье, где нет и тени покаянья

К моей незыблемой судьбе.

Я не корю твою измену, я низвергаюсь в мрак теней.

Не верю, что ты не хотела, ведь ты смогла, ведь ты сумела,

Поклясться жизнею моей.

Вот что за дичь? Небось, всю ночь ваял своё произведение и меня