Красным по белому - Константин Константинович Костин

— Сними эту чумную повязку.

Пильц усмехнулся и снял полоску ткани, закрывавшую его отсутствующий глаз… в смысле — глаз был на месте⁈

— А зачем ты повязку таскал⁈ — изумился начальник тюрьмы, глядя на то, как Северин Пильц поочередно моргает двумя совершенно целями глазами.

— Чтобы один глаз к темноте привыкал. Попаду я, значитца, в темноту, повязку на другой глаз сдвину и хоба! Я уже в темноте вижу!

— И что, этот способ работает? — удивился начальник, что-то такое слышавший про пиратов.

— Неа. Полный бред.

— Тогда зачем ты повязку таскаешь⁈

— А ради шутки.

— Забирайте этого шутника, — махнул рукой начальник, мысленно пообещав себе бокал самого лучшего пива сегодня вечером. Или даже два. Избавление от этого одноглазого… тьфу, ты двуглазого!… «шутника» этого стоило.

2

По улице шагало двое. Юноша лет восемнадцати, в одежде приказчика, мерно постукивающий тростью по камням тротуара, а за ним — высокий здоровяк в грязной потрепанной одежде, упрямо натянувший на глаз засаленную повязку. Правда — не на тот глаз.

— Куда мы идем?

— Вольф.

— Что это за место такое?

— Вольф — это я.

— Это имя или фамилия?

— Имя.

— А фамилия у тебя есть?

— Есть.

— А какая?

«Моя фамилия — Черная сотня», — мог бы сказать юноша, но не стал. В конце концов, сейчас он вовсе не сотник Черной сотни, а… а просто так себе человек. Который не имеет совершенно никакого отношения к королевской службе. По крайней мере, именно так он будет говорить, если вдруг попадется в руки врагов. В своем умении молчать под пытками юноша был уверен, это ему подсказал отрезанный мизинец, действительно мирно лежащий в шкатулке в кармане сюртука. А вот в умении Пиьца молчать он далеко не был так уверен. Как молчать под пытками, так и молчать в принципе.

— Так куда мы идем… Вольф?

— В бани и по магазинам. Нужно тебя отмыть и переодеть. Чтобы при взгляде на тебя у людей не возникало желание позвать полицию. По крайней мере — не сразу.

Они прошли еще некоторое расстояние, Пильц помолчал, обдумывая произнесенное, а потом все же спросил:

— А ты не боишься… Вольф… что мытый и переодетый я от тебя просто-напросто убегу?

— Нет, не боюсь.

— Почему?

— Потому что я кое-что о тебе знаю, Пильц, — проговорил юноша, не оглядываясь, — Твой злейший враг — это скука. Именно в борьбе с ней ты творишь весь этот хаос и разрушения. А я могу предложить тебе такое занятие, во время которого скучать тебе точно не придется.

Вольф не стал рассказывать всего, что ему было известно о Пильце. Как говаривал в свое время его отец: «Умеешь считать до десяти, сынок — остановись на восьми». Дело в том, что помимо всепоглощающей скуки Пильц отличался не менее неуемным любопытством. И до той поры, пока он не узнает, зачем он понадобился Вольфу — Пильц никуда не убежит. А когда узнает — не убежит тем более.

— Все же в Брумос? — попытался угадать Северин.

— Нет.

— А куда?

— Немного подальше. В Трансморанию.

Глава 4

Зеебург

2 число месяца Короля 1855 года

Цайт

1

Озерные волны с плеском разбивались о почерневшие доски длинного сарая, который какой-то чудак построил не на берегу озера, а прямо на воде. Пусть и вплотную к обрывистому берегу. Впрочем, почему — «какой-то»? Сарай был построен по прямому указанию здешнего властителя, рыцаря драй Зеебурга. А зачем и почему — местные жители такими вопросами не задавались. Хочет рыцарь носить одежды времен Диких веков, завести себе армию в количестве ровно одного солдата или построить сарай на воде — значит, это ему зачем-то нужно. Имеет право. А если из дверей этого сарая иногда выходят люд,которые в него не входили — так опять-таки это личное дело рыцаря.

Между жителями рыцарства и их властителем давным-давно был по умолчанию заключен негласный договор — они не лезут в дела драй Зеебурга а тот не спрашивает, на какие гроши живут обитатели крохотного островка посреди Зеебургского озера, где и посадить-то нечего, да и негде, а с рыбной ловли так, как живут зеебуржцы, не разживешься.

Мнение обитателей окрестных берегов, принадлежащих аж пяти государствам, по поводу сарая, зеебуржцев и вовсе не интересовало.

Рыбак, покачивающийся в лодке и вытягивающий полные рыбы сети, на секунду приостановился и прислушался. Над тихо вечерней водой прокатился негромкий, но отчетливый фырк.

— Лепел… — довольно ухмыльнулся рыбак и продолжил, покачивая головой, вытаскивать сети.

Мифическим чудищем, якобы обитающим в здешних водах, зеебуржцы гордились не менее чем своим оригинальным властителем. Как будто они самолично выкармливали маленького лепелёныша рыбкой и учили его плавать, загребая крохотными когтистыми лапками.

2

В прямоугольном участка озера, отделенным стенами сарая и освещенном газовыми светильниками на стенах — прогрессу здешний рыцарь был вовсе не чужд — из воды показалась торчащая вертикально вверх труба. Она быстро поднималась над водой, прямо как апельсиновое дерево в знаменитом фокусе, а следом за трубой из расступившихся вод взмыла и округлая рубка П-лодки.

Откинулся люк и из него по одному начали вылезать пассажиры и, по совместительству — двигатель лодки.

Первым на доски пирса спрыгнул невысокий толстячок, энергично потерший ладони и обернувшийся к остальным:

— Нет, что ни говорите, а это был занимательный опыт! Чувствуешь себя гостем подводного царства, раскрывающего перед тобой все свои секреты.

Толстячок говорил по-белоземельски вполне свободно — с другой стороны, кто ж ему запретит? — но, как практически у любого белоземельца, в его речи чувствовался легкий акцент, в данном случае — акцент пфюценев, небольшого народца, обитавшего в Грюнвальде… ну, вернее, они никуда и не делись. Делся Грюнвальд.

— Если бы мы плыли ночью, доктор Реллим — ничего занимательного вы бы не увидели, — проворчал человек с внешностью профессора, да, собственно, им и являющийся. На самом деле профессор Бруммер прекрасно понимал, что плыть ночью под водой — это огромный шанс приплыть не совсем туда, а то и совсем даже не туда. Потому что под водой и днем-то видно очень плохо, а уж ночью-то… Профессор все это понимал, но