Изъ Москвы с любовью (том 2) - Сергей Анатольевич Кусков

каждый у себя, отдыхали друг о друга — иногда тоже надо. Нет, меня не напрягает сестрёнкино присутствие, но благодаря памяти Альтер-эго отдаю отчёт, если бы не наша связь, мы друг друга бы возненавидели — СЛИШКОМ много времени проводим вместе. А так вроде ничего, терпим, и даже подзаряжаемся магией.

Ночью спали мало, в смысле уснули поздно. Вначале разминались с шариками: сегодня я зажёг второй, затем третий, а после второй и третий у меня взорвались. Естественно, все они были миниатюрные, с огненными монстрами сестры не сравнить, только это позволило не спалить дворец. Потом я рассказывал ей План и о его слабых сторонах и недочётах. Ага, вот так, План с большой буквы. Затем мы стояли под струями ледяного душа, потому, что План хоть и был интересен, но влечение не сбил — мы оба пылали. Слава богу, перед нею не надо ломать комедию, все вещи называем своими именами. Если б она была не сестра, а просто девчонка, фиг бы так смог!

Душ помог, успокоились. И мысли в голове «осели», пришли в порядок. Перед засыпанием она прошептала:

— Саш, ты вообще сам понял, что произошло и насколько это важно? Я после пробуждения дара вот так собрать в кучу три шара смогла только года через два. У тебя мало сил, но хорошая концентрация.

— Это хорошо или плохо? — не понимал я.

— Это не просто хорошо, это замечательно! Твоя сестра — дурында. Могучая, голая мощь больше, чем у Оли, но контроль… — Тяжкий вздох. — Меня даже Женя бьёт, а Женя раза в два слабее Оли. Только за счёт концентрации. А ты только начал, только «проклюнулся», а уже три шара одновременно запускаешь. Так что плевать на влечение между нами — потерпим. Занимайся, раз получается.

— А насчёт Плана что скажешь?

Она пожала плечом (лежала на боку, вторым пожать не могла).

— Хорош. Но я не знаю, смогу ли так сыграть. Я… Хорошая девочка, Саш. Обо мне разное говорят, но это неправда. Да, я люблю подраться, но никогда никому не делаю зла первая. Сделать человеку больно лили плохо — раз плюнуть, но только в горячке боя, когда знаю, что этот человек может сделать плохо тебе самой. А тут… — Она поёжилась.

— Маш, не надо играть. Надо быть собой. Любую игру раскусят, — попробовал успокоить я.

— Предлагаешь их ненавидеть? Всех тех, с которыми придётся…

— Нет. — Как же ей объяснить то, что прекрасно чувствую, но что не поддаётся передаче словами в принципе? — Маш, ты их спасаешь. Та же Тулина, если не наша шалость, сядет. Мама не пощадит какую-то мещанку, а она из простонародья, и все её связи — пшик. Не «подпишется» никто за такую, происхождение не то. А эти, из Приказов… Если они взбрыкнут — значит за Милославских. И если так — мама будет иметь право после их демарша сделать оным сотрудникам харакири. Принудительное. Всем их родам. Не в переносном значении, конечно, косвенном, но какие-то рода под опалу попадут на ровном месте. А ты их всего лишь побьёшь, и глобально ничего не изменится. И только там, где нужно сыграть по жёсткому, буду вмешиваться я. Ты не правильно понимаешь ситуацию, в нашей связке ты драчливая, импульсивная, эксцентричная; ты бьёшь, ломаешь кости (если потребуется), оставляешь ожоги… Но именно ты — «хороший полицейский». А я, такой весь в безупречном чёрном парадном камзоле, говорящий тихо и вежливо — ангел ада. Вот в чём иезуитство того, что предлагаю.

Сестрёнка задумалась, и так и уснула. И, кажется, думала над этим и сегодня, до сих пор.

За завтраком мама присутствовала, и, пользуясь этим счастливым событием, я поверхностно рассказал часть плана.

Они с Олей долго смотрели друг на друга, мама, видно, ожидая от старшей дочери комментарии, Оля от мамы разрешений, но ни Оля маме ничего не могла сказать — мы её не посвящали пока, она не знала наши придумки, ни мама не могла ей что-то разрешить, так как её, мягко говоря, нашими планами, как обухом по голове.

— И кто же у нас такой умный? — сузились глаза её царского величества, пронзая вашего покорного слугу.

— Ты хочешь сказать, это плохой план? — Ща-ас, ещё я буду собственную мать бояться! Я уже как-то писал про родственников — им хрен что сделаешь, у них иммунитет на родительские грозные взгляды и ментальный пресс. Дети — самый сложный контингент для воздействия.

— План хороший. — Мама нахмурилась. — Для… Я даже не знаю кого. Вот от Оли я его могла услышать и понять. Она — глава Разбойного приказа, это их методы. От Настасьи могла услышать и понять — она как была сержантом диверсионного отряда за «линией», так и осталась. Нет, с обязанностями главы дружины справляется, но её развлечения остались на этом уровне.

— Помню. Она ж при нас ту бандитку на пароходе зарезала, — радостно закивал я, а Маша с Женей от этого даже жевать перестали. — ТётьНастя развлекаться умеет, и ей позволяют. А мы чем хуже?

— Давай начнём с того, — тяжко вздохнула царица Ирина, а сейчас мама включила этот свой образ, — что вы — члены царской семьи. И не можете…

— Можем! — парировал я, вложив в голос злость. — Ты не понимаешь, хотя должна. Так давай объясню. У вас расклады в Думе. У вас политические фракции в Дворянском Собрании. Вы всё распределили, кто где в государстве какой портфель отхватил и каким бизнесом занимается. Малейшее нарушение равновесия, и…

— Вот и я об этом! — фыркнула царица.

— А я нет, — усмехнулся я. — Мам, мы с Марьей НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ! Которых оболгали. Если мы кого-то в городе побьём, даже если этот кто-то княжеской крови — это просто разборка детей, которые кого-то побили. О каком смещении равновесия в Думе можно говорить, если четырнадцатилетняя царевна всего лишь разнесла редакцию позволившей себе лишнее жёлтой газетёнки? Журналистке волосы подпалила? А не за чем ей было пасквили писать. Инспекторов напинала? Так работайте честно и взятки не берите — уверен, там и без нашего пендаля, если взяться, можно так народ «нагреть», что… Мама не горюй! А вот собственно инспекция и посадка по её результатам редактора за дела — из всего плана единственное, что представляет угрозу равновесию, ибо это единственный серьёзный момент. Потому я и прошу содействия — чтобы факты были железные! Чтобы она села не по прихоти царевичей, а за реальные недочёты, и никто в Думе не подкопался бы. Мам, если мы взялись за это дело, если вы нам с Машей его