Последний Герой. Том 8 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Руки за голову, на колени!

Я кидаю взгляд в сторону улетевшей «четвёрки». Там, где она уткнулась, темно и кусты. Нужно действовать быстро, времени на церемонии нет.

— Твою мать, там подозреваемый в нескольких убийствах! — я пытаюсь достучаться до гаишников, — Бл*ть, мужики, вы что, глухие⁈ Там подозреваемый в серийных убийствах!

— Руки за голову! Встал на колени! — ничего не слыша, на адреналине орёт автоматчик. — Повернись спиной!

Пришлось подчиниться, оружие-то у них не игрушечное. Тот, что с пистолетом, убрал ствол в кобуру, подошёл и стал меня обыскивать. В этот момент сзади раздалась какая-то возня, сдавленный крик, затем автоматная очередь — тра-та-та-та. Мы одновременно обернулись.

Арсений стоял над распростёртым телом ДПСника, пристрелив его из его же автомата. Подкрался сзади. В ночной тьме его фигура выглядела зловеще, словно появилась из ниоткуда.

— Ложись! — крикнул я гаишнику и дернул его за руку. Автоматная очередь пролетела слишком близко, пули свистнули над нашими головами. Если бы я его не уложил, и второй сотрудник был бы сейчас мёртв.

Он судорожно тянется к кобуре, но весь трясется. Я бью ему по руке, выхватываю пистолет и стреляю.

Бах!

Мы залегли с гаишником за пригорком и на мгновение скрылись от автоматных очередей. Арсений не достал нас, но, приподнявшись на локте, я видел, как он припал на одно колено и стрелял в ответ. Пули взрыхляли землю рядом.

Лейтенантик, лежащий возле меня, вжал голову в землю и закрывал затылок руками, что-то лопоча от страха. Арсений, пригибаясь, сделал перебежку в сторону. Если он уйдёт на расстояние, нам крышка. Прицельная дальность у Макарова — пара-тройка десятков метров, а у него автомат. Он уйдёт на полсотни шагов и разнесёт нас, как фигурки в тире.

Я прицеливаюсь, задержка дыхания, плавно тяну спуск. Есть только я и цель. Взгляд сфокусирован на мушке, фигура Арсения расплывается тёмным пятном, нельзя переводить взгляд на мишень. Вспоминаю наставления по огневой подготовке. Палец тянет спуск ровно, время будто замирает.

Бах! Выстрел.

Арсений срывается, тоже стреляет, но мой выстрел лёг в цель, и это главное. Он падает.

Есть!

Я вскакиваю и бегу к нему. Он лежит, хрипит, рука тянется к лежащему рядом автомату.

— Сука, не выйдет! — рявкаю я и с разбега бью его ногой по голове.

Бам! Голова откинулась, тело застывает в неестественной позе.

Я подхватываю с земли автомат. Есть! Я достал его…

От автора:

«ВТОРОГОДКА» от Д. Ромова!

Вышла 4-я книга.

Жанр: «ОБРАТНЫЙ ПОПАДАНЕЦ»

В девяностых его убил лучший друг. Но он не умер и переродился в школьнике в нашем времени. И теперь он подобрался вплотную к своим врагам, матёрым и опытным, ситуация обострена до предела.

На 1-ый и остальные тома большие скидки: https://author.today/work/470570

Действуют скидки и на другие книги Дмитрия Ромова.

Глава 18

Я сидел в комнате для допросов и ждал. Конвоир привёл его быстро. Арсений Иванов теперь был без рясы и без креста, того огромного, что всегда висел у него на груди. Волосы слиплись, глаза потускнели. Весь в бинтах. Рана от моей пули оказалась нетяжелой, он мог сам передвигаться. И вот, что удивительно — в нём не осталось ни одного признака священника, только вряд ли это от боли и повязок.

Он сел напротив. Конвоир на миг задержался у двери, но я сделал знак — уходи. Дверь за ним захлопнулась. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Ну, рассказывай, — сказал я. — Зачем хотел меня видеть? Только давай без твоих этих… проповедей.

Он усмехнулся.

— Какие тут проповеди… Я всё расскажу. Где, когда, кого… Со следствием сотрудничать буду… Но только при одном условии.

А это интересно, он ещё условия ставит. Я не стал возмущаться и переспросил ровно:

— И каком же?

— Ты должен доделать начатое мною.

— Что? Убивать грешников? — опешил я. — Ты что, совсем поехал?

Он поднял взгляд. В глазах — блеск. Фанатичный? Нет. Вполне себе осмысленный расчет.

— Я не закончил, — тихо проговорил Арсений, поясняя. — Не все заповеди очищены кровью. Мэра Быкова я не достал. А ведь он — главный. Великий грешник, Максим.

— Э-э… Нет. Мэр мне, допустим, самому не нравится, но я, знаешь ли, не убийца, а мент, — отрезал я. — Это противоречит самой сути.

— Он не должен оставаться у власти, — говорил бывший поп, будто не слыша меня. — Ты должен его уничтожить… Ну хоть не физически, по-другому. Пусть падёт без пули. Ты ведь честный человек, я это знаю, мне это заметно. Ты же видел, как всё катится во тьму. Я хотел остановить это. Хотел, чтобы люди поняли: нельзя так жить.

Он говорил всё быстрее, и я понял — его не остановить. В нём кипела вера, но не та, что спасает, а та, что сжигает.

— Ты думаешь, я убивал, — заговорил он, уже как на исповеди. — Что это насилие и зло. Нет… Я очищал. Каждый из них нарушил заповедь, плюнул на закон Божий. Если позволить им жить дальше — всё рухнет. Мир превратится в помойку грехов, где благодать никому не будет нужна. Люди забыли страх, а без страха нет совести. Одно должно быть с другим, на том мир стоит. Я просто вернул им страх. Хоть на миг. Без крови и смерти им не понять, что Бог — и есть сама жизнь. Я всего лишь инструмент, рука, которой Он карает. Если я остановлюсь, зло победит окончательно. И человечество не выдержит. Гниль победит плоть, — он попытался дёрнуть руки вверх, как бы воздев их, но ему помешали рана и наручники, — и света больше не будет.

Я слушал, не перебивая. Его голос дрожал, и в нём не было раскаяния. Только убеждённость в своей правоте.

— Это всё хорошо, — сказал я, наконец. — Только вот ты же никакой не святоша. Кадровый офицер, прошедший Чечню. Ты воевал, убивал. И знаешь, что у каждого своя правда. Ты всем не навяжешь единую. Даже если веришь, что говоришь от имени Бога.

Он опустил глаза и впервые за весь разговор смотрел просто человеком. Задумался, поморщился, погладил бороду и проговорил так, будто каждое слово давалось с трудом.

— Я воевал… да… Вот тогда я и понял, что моя миссия — как-то повлиять на этот мир. Что я не могу оставить всё… прямо так, тогда всё было бы зря. Когда просидел в яме у «чехов» две недели. Я думал, что белого света не увижу больше. Но со мной был один русский. Нет, не солдат. Священник.

Я видел, как в его глазах мелькнуло что-то живое. Словно он снова оказался в той яме, и воспоминания бередят ему душу — со старой раны снимается корка, и пусть это больно, зато обретаешь возможность дышать.

— Мы долго говорили. Он открыл мне глаза. Тогда я почти умер, но как будто родился заново. А он умер от голода и побоев у меня на руках, только успел отдать мне свой нательный крест. С тех пор я с ним не расстаюсь, — сказал Арсений и коснулся груди, будто касался того самого креста.

— И что, это он велел тебе убивать людей, нарушающих заповеди? — поинтересовался я.

— Нет… Он был слишком добр, слишком мягок. Может, поэтому и не выжил. А я — я выжил.

— И вот ты теперь здесь, — я посмотрел прямо на него. — Он умер, твердо веря, что делает всё правильно. А ты — теперь преступник, и тебя будут судить. У тебя столько убийств за плечами, вряд ли выберешься на свободу когда-нибудь.

— Свобода там, где мои помыслы. Где бы я ни был — в тюрьме или на воле — я всегда свободен.

Слова звучали туманно. Он сам себе верил, и это делало его опасным. Я видел, как где-то глубоко в нём сидит сломленный человек, покалеченный войной. Может, это и стало толчком к его перерождению в того, кем он теперь стал. Или нет.

— Судебно-психиатрическая экспертиза, — произнёс я твердо, — скорее всего, признает тебя вменяемым.

Он не спорил. На его руках было много крови. Тот гаишник, у которого он забрал автомат, умер на месте. Слава богу, Михалыч выжил. Сейчас он в реанимации, врачи говорят, что жизни ничего не угрожает. Конечно, не всё можно вылечить, может, последствия и останутся. Или вот Тихон, его поместили в психушку — батюшка его знатно обработал. Убеждал этого беднягу, что именно он совершал все убийства, пользуясь провалами в памяти у послушника. Придёт ли этот человек в себя когда-то? Никто не знал.