Деньги не пахнут 2 - Константин Владимирович Ежов

человек, хоть сотню – система позволяла. Но дефицит рождает цену. Ограничение – это наживка, а редкость всегда пахнет золотом.

В голове уже выстраивалась стратегия: повторять этот фокус снова и снова. Немного информации вбросить – и все загудят. Потом открыть новые места – и устроить аукцион. Главное – поддерживать шум, чтобы каждый в Goldman мечтал попасть в этот фонд.

Видение будущего обжигало изнутри: день, когда будет объявлен старт хедж-фонда. Двери откроются – и весь офис Goldman, как саранча, ринется внутрь, сметая любые барьеры. А клиенты, наблюдая этот хаос, зададутся простым вопросом:

"Почему все так рвутся в этот фонд?"

Вот тогда слух о семисотпятидесятипроцентной доходности обрастёт мясом. Сначала будут хмурые улыбки, мол, сказки всё это. Проверят у знакомых в Goldman – те пожмут плечами и подтвердят:

"Правда. Сам видел."

И миф станет истиной. Даже самый толстый бетонный скепсис трескается под давлением толпы. Любопытство превратится в инвестиции, пусть небольшие, но массовые. А это и есть доверие.

Всё шло по плану. Сергей чувствовал это почти физически – как тихий ток под кожей. Почему такая ставка? Причин было несколько. Во-первых, внимание Goldman полностью приковано к нему. Во-вторых, доказана ценность платного сервиса – результатами, которые говорили сами за себя. Даже при увеличении капитала алгоритм оставался безупречным.

Но важнее всего – легенда. Она уже рождена, и теперь будет жить годами, всплывая в разговорах, как старая байка, которая почему-то звучит правдой. Это станет фундаментом, на котором вырастет империя фонда.

"Больше здесь выжать нечего…" – мелькнула мысль, когда Сергей закрывал очередной файл.

Goldman был исчерпан до последней капли. Остался Мосли. Внутрь уже внедрен свой человек, крот сидел тихо и собирал крупицы информации. Фергюсон, глава промышленного отдела, зачастил в кабинет, задавал вопросы, а потом наверняка всё пересказывал Джерарду. Но тот молчал.

"Пора бы уже ответить…" – раздражение покалывало, словно ледяная вода стекала по спине. Сергей ждал, но тишина затягивалась, как вязкая смола. И всё же действовать резко нельзя – слишком высока цена ошибки.

Однако времени на ожидание не было. Крайний срок дышал в затылок, и Платонов понял: пора подтолкнуть ситуацию.

Резкий сигнал уведомления разрезал тишину, словно тонкая струна, лопнувшая в натянутой тишине комнаты. На экране смартфона загорелось имя отправителя – Сергей Платонов.

Заголовок письма блеснул холодным светом: "Статус инвестиций. Январь 2014".

Обязательный отчет для инвесторов. Но почему-то казалось, что это не сухая формальность, а вызов на дуэль.

Долгие секунды взгляд упирался в экран, словно в черную глубину проруби, из которой тянуло ледяным холодом. Пальцы нехотя коснулись экрана. Щелчок, и цифры, строгие и беспощадные, вспыхнули перед глазами:

"Инвестиционный капитал: 5 000 000 долларов.

Прибыль: +31 890 500.

Доходность: +637,81%.

Итого: 36 890 500".

Пять миллионов превратились почти в тридцать семь. Невероятная сумма, о которой мечтают годами. Но радости не было – только глухой стук крови в висках и сухость во рту, будто проглотил пыль старого сейфа.

"Если даже эта сумма наросла так… сколько же поднял Платонов?" – мысль резанула остро, как бритва. Подсчёт оказался делом пары мгновений: умножить его капитал на те же проценты и прибавить комиссию, забранную в качестве доли. Почти сто миллионов. Оглушительная, абсурдная цифра. Все это – просто плата за управление.

Стук сердца сбился в неровный ритм. Горечь сожаления накатила волной – густой, как крепкий кофе без сахара. Попытка прижать его деньгами обернулась тем, что Сергей забрал себе целое состояние, даже не замочив руки в крови торговли.

Холодок пробежал по спине. В висках глухо стучало: "Что теперь делать?..". Тянуло набрать номер отца, выдохнуть всё в трубку, но усилием сжал пальцы – привычку прятаться за чужой спиной следовало ломать. Решение должно родиться здесь, в этой комнате, среди запаха пластика, металла и лёгкого аромата дорогого виски, оставшегося с прошлой ночи.

"Следовать плану… только плану" – слова прошли, как клятва.

Пальцы скользнули по экрану, отыскивая нужное имя в длинном списке контактов. Лёгкий хруст суставов, глухой звук нажатой кнопки – вызов пошёл.

Голос в динамике прозвучал удивлённо, с ноткой раздражения:

– Почему звонишь?

Вопрос был резонным. Поводов для общения не существовало – кроме одного.

Без лишних вступлений в трубку полетел сухой вопрос:

– Ты всё ещё в комиссии по ценным бумагам?

Тишина на мгновение сгустилась, и голос стал глухим, усталым, с хрипотцой бессонных ночей:

"Не напоминай… из-за "Генезиса" домой не выбирался уже неделю."

– В курсе. Сам вложился. Доходность – более шестисот процентов.

Пауза, в которой слышался только шелест воздуха, словно собеседник не поверил ушам. Потом короткое, взрывное:

"Что?!"

После спокойного, почти ледяного объяснения ситуации Джерард переслал другу отчёт об инвестициях Сергея Платонова. В голове пронеслась колкая мысль: "А сработает ли это…?"

План казался до смешного прямолинейным. Если Сергей сорвёт куш, тогда его можно будет обвинить в инсайдерской торговле. Доказать её существование – вопрос туманный, но подозрений хватало, чтобы разжечь огонь. Стоит только появиться железным уликам – и Платонов превратится в преступника, из блестящего аналитика в изгоя.

Собрать доказательства – забота не Джерарда, а Комиссии по ценным бумагам. Он мог лишь затаиться и ждать. Тем более охота уже началась. SEC взяла Платонова в плотное кольцо наблюдения. Случай с Genesis всколыхнул рынок так, что дрожь прошла даже по кабинетам старых финансистов. Такой взрыв был беспрецедентен, и теперь под лупой оказывался каждый, кто ухитрился сорвать немыслимую прибыль.

Аналитик из Goldman, заработавший 637%, уже попал в поле зрения. Джерард лишь подбросил масло в огонь – вложил в руки комиссии ключевой козырь.

– Он предсказал рост более чем на пятьсот процентов, – холодно бросил Джерард, подавая отчёт.

Этот отчёт стал гвоздём в крышке будущего гроба Сергея – доказательством, что информация у него была заранее. Получив документ, SEC не стала мешкать – началось официальное расследование.

Но продвижение шло с натугой.

***

Платонов оказался словно бронёй прикрыт.

– Дата моей инвестиции – одиннадцатое декабря. В тот момент даже комитет, разбирающий данные, не ожидал таких результатов, – его голос звучал ровно, словно стальной клинок.

Декабрь. Холодный, тревожный месяц, когда комитет Data and Safety Monitoring всё ещё нервно ждал повторных биопсий участников клинических испытаний. Ответы задерживались, и приходилось проверять лишь половину массива данных. Проще говоря, оценивали