Другие грабли. Том 1 - Сергей Сергеевич Мусаниф

семьей на Дальний Восток, — сказал Сашка. — Вырвали, так сказать, мальца из привычной среды обитания, поломали схему. Ну и дальше следили, предупреждения делали и палки в колеса вставляли, если надо было.

— И как у него в итоге жизнь сложилась?

— Да непонятно пока, ему же еще и тридцати нет, — сказал Сашка. — Пишет там что-то себе, но без особого успеха.

— А что с женой?

— Другую нашел, — сказал Сашка. — Гормоны, все дела. С той первой даже не повстречался.

— Ну и ты считаешь, что вы правильно поступили?

Он пожал плечами.

— Да черт его знает. Может, он ничего плохого бы и не сделал, может, вообще все на пользу бы пошло. Но тут основная мысль в том, что он такой, сука, не один. И если каждый одеяло в свою сторону тянуть будет, то одеяло рано или поздно порвется, это, сука, физика, а против нее не попрешь.

— То есть, вы знаете, что впереди все будет… ну, не очень, — сказал я. — И все равно работаете на то, чтобы все шло как-то так, да?

— Не я такие решения принимаю, — сказал Сашка.

— А кто?

Он указал пальцем вверх, но я полагаю, что имел он ввиду отнюдь не моего соседа с пятого этажа.

— Не понимаю я вашей стратегии, — сказал я.

— Не знаю, что ты задумал, Чапай, но восемьдесят девятый год на дворе, — сказал Сашка. — Спасать Союз из этой точки уже немножечко чересчур, сука, поздно, не находишь?

— Но вы-то не сейчас об этом узнали, — сказал я. — И дело даже не в Союзе, а в том, какие потрясения его развал вызовет. Неужели не было желания хотя бы этот период как-то смягчить, если не полностью обойти?

— Партия так решила.

— И никаких сомнений, никакой, сука, рефлексии? — поинтересовался я.

— Все мы люди, все мы в разные моменты жизни о всяком разном задумываемся, к хренам, — сказал Сашка. — Но все немного сложнее, чем тебе сейчас кажется, Чапай. Или не немного, а сильно сложнее.

— Так, может быть, ты мне этот момент прояснишь?

— Может быть, и проясню, — сказал он. — Но момент, когда я проясню этот момент, настанет не в этот самый момент. То есть, не сегодня. Сегодня у тебя есть и более важные дела.

Он снова постучал пальцем по талмуду-опроснику.

— Это не только на сегодня, это, я так чувствую, на пару недель, — сказал я.

— А кому сейчас легко? — спросил он.

* * *

К концу сентября моя профессиональная жизнь вошла в привычную колею. Со школьниками я контакт вроде бы нашел, коллеги меня не доставали, и даже грозная Надежда Анатольевна сумела смириться с моим существованием и на время оставила попытки от меня избавиться. А может быть, все дело в том, что я был слишком озабочен тем, что происходило в моей жизни за пределами школы, и на фоне вот этого вот всего будни простого советского педагога были просто приятной передышкой от размышлений о смысле жизни, механизмах моего появления здесь и целей, которые оное появление преследовало.

Ответ, который мог предложить майор Сашка, меня не устраивал.

«Потому что» — это не ответ. «Фигня случается» — это тоже не ответ.

Не буду спорить, иногда кажется, что фигня случилась на самом ровном месте, но на самом деле у любой фигни есть признаки ее приближения, причины и предпосылки. Нужно только уметь их заметить и правильно истолковать.

Люди не могут проваливаться в прошлое просто потому что. Причем, как я понял, исход совершался в разные годы, по некоторым источникам, и далеко за пределами двадцатого века (документальных подтверждений сему факту, разумеется нет, но отдел Х уверял, что это так по косвенным признакам), но подавляющее число провальней относилось к одному и тому же временному периоду — началу двадцать первого века. А с середины века, начиная года с две тысячи сорокового — ни одного гостя из будущего, как отрезало.

Как выразился Сашка, словно им кто-то калитку, сука, к хренам прикрыл…

Все это наводило меня на не слишком веселые размышления, но, похоже, что только меня одного, а профильный комитетчик такими вопросами себе голову не забивал или просто делал вид, что.

Опросник, который он притащил, поставил меня в тупик. Ну, не то, чтобы в совсем тупик, но определенные сложности все-таки вызвал, потому что начиналась эта бодяга с анкетных данных, а я им свои настоящие анкетные данные раскрывать не собирался на предмет «как бы чего ни вышло». Если им удобнее считать меня обычным провальнем с ментальным сдвигом сознания на тридцать лет назад, так тому и быть.

Поэтому мне нужно было разработать себе новую легенду, да еще и сделать так, чтобы она оказалась труднопроверяемой. Настолько трудно, чтоб в итоге они на нее просто плюнули, наверное. Поэтому от идеи с поджогом сельсовета, в котором хранились все метрики, я отказался, и записал себя в детдомовские. Старик-отец неизвестен, мама тоже, фамилию подарило государство, а назвали меня Василием Ивановичем, потому что начальник дома малютки недавно фильм посмотрел и уж больно ему образ в душу запал.

По легенде выходило, что родителей не знал, детство свое запомнил смутно, а школьные годы у меня были обычные, как у всех, чего про них рассказывать. Тут, главное, слишком в детали не вдаваться, легенда — это не художественное произведение, где чем больше красивостей, тем лучше. Здесь все именно на деталях и сыпется.

Потом уже, начиная со службы в армии, я начал писать с себя, опять же, в особые подробности не вдаваясь. А потом анкетная часть закончилась и началась историческая, в которой меня попросили описать самые значимые, с моей точки зрения, разумеется, для мировой истории события и по возможности привязать их к конкретным датам. Тут-то и выяснилось, что из всего курса истории я вынес большое красивое «ничего не помню» в красивой обертке, и что источник знаний о будущем из меня так себе. События я помнил, даты — весьма смутно, иногда даже год затруднялся назвать.

Потом пошли более детальные вопросы. Писатели, певцы, музыканты, с чьим творчеством знакомы, кого встречали лично, прочая байда.

После блока культуры следовал политический, с просьбой описать постсоветское государственное устройство, перечислить партии, если их больше одной, указать свои политические предпочтения. Я бился над этим трудом два