Аниран расправляет плечи - Алексей Викторович Селютин

с запотевшим окном и большим деревянным чаном с водой, с поверхности которой шёл пар. Мужичок удалился, закрыв за собой дверь. И едва я собрался сбросить полотенце, открылась дверь на противоположной стороне. Опустив глаза долу, вышли четыре молодые девушки в идеально белых накидках. Они подошли к ступеням, по которым можно было забраться в чан и смиренно склонили головы.

Я немного растерялся, ведь не ожидал, что нам предложат такие услуги. Гуляев давеча говорил, что такие услуги ему уже ни к чему. И я не мог предположить, что такие услуги могут быть ему интересны. А мне хоть и приходилось не раз посещать сауну с друзьями, где мы, мягко говоря, тестировали гибкость вызванных по телефону русалок, здесь показалось это неуместным. Особенно в присутствии старика.

Но, оказалось, я ошибался.

Ничуть не смущаясь, девицы скинули накидки. И хоть молодые тела не вызвали у меня моментальной реакции, желание я почувствовал. Но профессор уничтожил весь настрой, ведь изначально знал, что девушки здесь не для этого.

Он подошёл к ступеням, взобрался по ним и спустился в воду, расставив руки, как Иисус. Одна из девушек изловчилась и успела сдёрнуть с него полотенце перед самым погружением. Так, чтобы не заметить срама. Затем все четверо взобрались на ступеньки и спустились в воду следом за ним. Гуляев же, как Голливудский продюсер на кастинге мечтающих о славе актрис, прижался к стенке чана и позволил себя вымыть.

Да, именно так. Он не мылся сам. Он даже не напрягался. Он улыбался, что-то рассказывал мне, не обращая внимание на девушек, и позволял им намыливать свои ступни, ноги, голову. Они тёрли его крепкую спину мочалкой, а он лишь принимал удобные позы и позволял доставлять ему невеликое удовольствие.

И меня это проняло. Не знаю, почему так сильно, но проняло. Я смотрел на равнодушных девушек, которые ни разу не подняли взглядов. Смотрел на их механические действия, похожие на действия роботов, и чувствовал просыпающуюся ярость.

Я был уверен, что в этом допотопном вымирающем мире аниран не должен себя так вести. Это что ещё такое? Что за поведение? Молчаливые рабыни обслуживают важного старика, а старик принимает это как само собой разумеющееся. Неужели он не понимает, что такое поведение для анирана неприемлемо? В условиях падения к нулевой отметке ценности человеческой жизни на этой планете, каждый аниран, по моему мнению, должен с шашкой наголо нестись на вороном коне впереди всех. Он должен показывать, обучать и обещать. Но самое главное - делать. Делать то, для чего здесь оказался - искать возможности спасения. А с учётом того, что этот старый изнеженный аниран прибыл сюда первым, он-то точно был обязан сделать хоть что-нибудь. Не лифт и пароход создать, а хотя бы проесть всю плешь первосвященнику Эоаниту и получить доступ к книге. Прочесть её и рыскать по миру в поисках других аниранов. Уверен, если бы Гуляев начал рыскать в первый же год, он бы давно отыскал тех, кто ещё оставался не найденным.

Но он ничего этого не делал. И единственный вывод - он и не хотел. А зачем? Он спасся от гончих, получил приют и быстро взлетел. Взлетел, потому что иначе быть не могло. В объёме имеющихся знаний он на голову выше каждого местного аборигена. Он легко пробился наверх и получил покровительство. Затем акклиматизировался, разобрался, что к чему, и легко привык к сладкой жизни. Ему просто было не нужно делать что-либо другое. Зачем рисковать, искать, задаваться вопросами? Лучше просто жить в своё удовольствие. И, я уверен, жить лучше, чем жил на Земле.

- Вы кем себя возомнили, мать вашу!? - рявкнул я, когда больше не смог сдерживать негодование.

Гуляев выпучил глаза, а девушки, растиравшие крепкую грудь старика, впервые подняли глаза вверх. И уставились на меня с испугом.

- Выйдите! - скомандовал я им. - Быстро!

Обнажённые попки по очереди выбрались из чана, похватали одежонки и мгновенно вылетели за дверь, из-за которой появились.

- Вы - старый избалованный бездельник! Вы аниран? Какой вы, к чёрту, аниран? Вы - самое натуральное дитя местной отвратительной культуры. Как можете вы нежиться в ванне, подставлять руки и ноги под мыло испуганной девчонки, когда ежедневно в этом мире от голода мрут люди? Что вы сделали для того, чтобы спасти хоть одну потерянную душу? Скольких людей вы спасли, прожив здесь больше времени, чем любой другой аниран? Вы - московский профессор, знающий гораздо больше других. Неужели материальные блага имеют для вас какую-то ценность? Они же абсолютно не важны. Через несколько лет от всего этого, - я сделал широкий жест рукой. - Не останется и следа. Почему вы ведёте себя, как сибарит, в мире, у которого нет будущего? Вместо того, чтобы ждать меня тринадцать лет и всё это время нежится в ванне под боком у короля, вы должны были действовать! Вы должны были не допустить упадка. Должны были победить голод. Не позволить местной религии плодить оболваненных хомячков. Но вы... Что делали вы? Нежились в чане с горячей водой? - я от души приложился ногой по бортику. - Позволяли юным девам, чьи шансы быть изнасилованными в ночном Обертоне стремятся к ста процентам, омывать вас? Покровительственно одарить их серебряной монеткой за старание? Почему вы не создали стотысячную армию и не утопили в крови остров Темиспар? Почему не покорили Декедду? Почему, вашу мать, не отыскали других аниранов? Из-за страха? Из-за страха за свою бесполезную жизнь? Или из-за страха всё это потерять? Я ведь не слепой, профессор. Я же вижу, как прекрасно вы здесь устроились. Я вижу ваш снисходительный взгляд, когда вы смотрите на других. И вижу их восторженно-уважительный взгляд, когда они смотрят на вас. Вы - приспособленец. Вам плевать на этот мир. Вам плевать на всех, кроме самого себя. Вы привыкли и не желаете ничего менять.

Я выговорился. Негодование, будто пробка из бутылки с шампанским, вылетело из меня. Наблюдая за Гуляевым, я завёлся очень быстро. И так же быстро выгнал из себя негатив. Но многое зависело от того, что скажет Гуляев в ответ. Ведь отныне я вряд ли смогу на него смотреть такими же глазами, как раньше.

- Вот и сходили в баньку, - покряхтел профессор, выбрался из чана, обмотался полотенцем и уселся на скамеечку у стены. Затем потёр лоб и посмотрел на меня. Даже намёка на улыбку не было на его лице. - Отхлестал ты меня словами, так отхлестал.