Трудовые будни барышни-попаданки 4 (СИ) - Дэвлин Джейд

— Санкта-Деменциус, — серьезно ответил супруг. — А с чего ты собираешься ему молиться?

Я ответила, что хотела отчислить Павлушу Волгина из командиров, но то ли забыла, то ли решила, что курица и так наказана. Теперь он был единственный в своем возрасте, кто командовал пусть не кораблем, но спасательной командой.

Вышел непростой разговор с Настей. Я и умоляла, и угрожала, пока не убедила, что, когда мы поплывем людей спасать, ей нужно возглавить корабль.

Единственное, что плохо, — совсем за эти дни забросила детей. Проще всего оказалось с Лизонькой — до нее дошло с некоторой отсрочкой, что она наделала, вернее, не смогла наделать. Плюс понимала: и маменька с папенькой, и парни-ученики не просто игнорят ее, а заняты делом. Алешка на днях получил трехколесный самокат по своему возрасту и упражнялся в комнатах под присмотром охающей Павловны.

А вот Сашке надоел даже взрослый самокат. Он отлынивал от уроков, слонялся, от скуки занимался шагистикой с отставным солдатом-истопником, хотя такой науки в программе не было. Приставал к нам с вопросами, правда в самые неподходящие моменты. И не было времени урезонить.

И бледный день уж настает…

Ужасный день!

Вообще-то, Александр Сергеич в этот ужасный день находился в Михайловском и свидетелем не был. Не такой уж и бледный: ветер иногда разрывал облака, просвечивало солнце. Что меня не очень радовало: для ноябрьского Питера это считается хорошей погодой, возникает неоправданный и губительный оптимизм.

Миша ночевал в городе. Первые два парохода ушли еще затемно, причем один — с особой миссией. Я вспомнила одну из жутких деталей этого дня: судьбу металлургического завода рядом с Екатерингофом. Причем даже не завода, а рабочего поселка: работники успели подняться на крышу и видели, как волны уносят в море избушки с женами и детьми. Увы, заранее не эвакуировать, пусть корабль окажется рядом в страшный час.

Остальные пароходы отплыли на рассвете. Я была на временном флагмане, предстояло разойтись. Любовалась куполами Лавры, думала о счастливой судьбе монахов, семинаристов, да и прочих обитателей этих мест — они увидят лишь подъем в Обводном канале. Повезло Охте, а также Пескам, вообще всей территории на левом берегу Фонтанки. Но это малая часть города.

— Денисыч, извини, все проверено?

Извинилась не зря. Денисыч — старый моряк-балтиец, списанный с фрегата, сам явившийся ко мне, работать на пароходах, и мы оба не разочаровались. Денисыча привлекала предсказуемость винтового судна, независимого от капризов ветра, а меня — характер старика.

Вот и сейчас он молча отправился в трюм. И вышел оттуда с ужасом на лице.

— Что такое? — сама испугалась я. — Течь?

— Если бы, Эмма Марковна…

Глава 40

Пояснений не требовалось.

— Доброе утро, маменька! — донесся веселый голосок старшенького. А потом он вылез сам.

Да, неправильно целовать спящих детей за полчаса до назначенного времени отплытия. Так уж и спящих… Сашка, конечно же, притворялся, что спит, а я сделала вид, что не заметила. И лег-то, наверное, одетым. А уж вскочить, добежать до пристани, пробраться в полутьме и затаиться в трюме…

Выходит, одно несанкционированное путешествие этой осенью состоялось. Не в Грецию. Но день — самый неподходящий.

Все эти мысли плавали в моей голове, как льдины апрельского ледохода. Или столь же ненадежные доски. А я еле удерживалась на них.

— К берегу! — скомандовала я резко, не узнав своего голоса.

— К какому, Эмма Марковна? — рассудительно спросил Денисыч.

Правда, к какому из двух? Расстояние до левого и правого примерно одинаковое. И нет ни на одном из них человека, который бы принял ребенка. И кому доверить из тех, кто на борту?

Никого рядом со мной, кроме новой проблемы. За что? Почему так⁈ А за прекраснодушие твое, голубушка. Педагогика в тебе взыграла, да не вовремя. Столько неприятностей от одной детской шалости, а ты что? Беседы с дочкой беседовала? Остальные смотрели, на ус мотали. Вот и домотались…

— … маменька, мама… Не надо, маменька…

Понимаю, что может быть непедагогичней и более деморализующе, чем командир спасательного корабля, опустившаяся на палубу и рыдающая почти без всхлипа.

Но не удержалась. Трое суток напряга перед страшной битвой, проигранной еще до начала, — всех жертв этого дня не спасу. И тут удар, откуда не ждала.

— Маменька, маменька, не надо! Можно я за борт брошусь и домой поплыву⁈

Тон у мальчишки был серьезный. И моя истерическая реакция оказалась под стать: я вцепилась в него, как в плюшевую игрушку, и прижала к себе. Показалось, что хрустнули детские косточки.

Или не показалось? Да, точно услышала хруст.

Похоже, кого-то спасать придется прямо сейчас: меня от инфаркта, ребенка — от перелома. Возвращаться в Новую Славянку, благо там вся моя кочующая медицина.

Почему молчит Сашка? Онемел от болевого шока?

Я осторожно провела рукой по курточке, по тоненьким детским ребрам. Малыш глядел на меня встревоженными глазками, но не пискнул. Перелома нет. Тогда что?

— Сашенька, ты что чувствуешь?

— Что ты, маменька, галеты в моих карманах поломала.

— Какие галеты?

— А я их у Лизы утащил. Которые она для себя собирала.

…Мне понадобилось сильнейшее волевое усилие, чтобы слезливая истерика не превратилась в смеховую. Но я победила.

Схватила Сашку за плечи. Вцепилась жестко и отчетливо сказала:

— За борт бросаться не надо. Надо меня слушаться.

— Маменька, я обеща…

— Ничего не обещай. Просто слушайся. Тогда не буду плакать.

Непедагогично так, наверное. Но сейчас — надо.

— Маменька, буду слушаться!

— Тогда будешь сидеть в салоне или наверху, где прикажу. А как тебя наказать — решит капитан. Он главный на корабле.

Последние слова произнесла чуть громче, для Денисыча. Он услышал, улыбнулся в усы. Последовал мгновенный взглядообмен, мы поняли друг друга.

— Что же ты, братец? — сказал моряк сурово и печально, употребив формулу, по которой в те времена начальство обращалось к тем, кто ниже чином. — Ты что, не знаешь, какое взыскание на борту полагается за нарушение порядка?

— Розгами? — спросил ребенок с испугом, но и надеждой, так как не углядел поблизости этого предмета.

— Да где же ты видел березу в реке или на море? — удивился Денисыч. — Кошками, братец, только кошками…

И начал подробную лекцию об этом специфическом предмете из просмоленной веревки. О том, чем отличается кошка для взрослых матросов от кошки для юнг. О том, как перед наказанием матросы сами должны расплести канат, изготовив кошку. Правда, это в британском флоте принято, откуда и поговорка: плести на себя кошку… «Вот к тебе, братец, она и относится, кто просил тебя в трюм лазить?»

Усы у Денисыча были пышные, улыбка пряталась умело, тон был сурово-печальным, лекция о флотской дисциплине продолжалась минут пятнадцать, и даже взрослый не понял бы, является ли она сугубо теоретической, или это ступенька для перехода к практике. Все, кроме рулевого, собрались, заслушались, что позволило мне удалиться и умыться.

Потом в той же компании позавтракали, причем Денисыч сменил рулевого. Сашка с ужасом спрашивал: «Правда ли юнг к пушке привязывают?» — а я, конечно, подтверждала.

Позавтракали плотно. Похоже, всем передалась моя уверенность, что скоро будет что-то серьезное, даже страшное.

Впрочем, почему скоро? Уже началось. Еще издали мы слышали грохот Петропавловской пушки. Или даже пушек. Река поднялась, и теперь я глядела на город не с высоты обычного прогулочного катера, а будто с круизного лайнера — очень красиво и очень пугающе. Немногочисленные суденышки носились по Неве, не слушаясь руля. Пару раз пришлось уклоняться от встреч.

На корабле было припасено довольно спасательных жилетов из пробкового дерева — пока еще не пригодились. Один, конечно же подогнанный, был надет на Сашку. К тому же я назначила одного из самых надежных учеников, Никольского, ответственным за сына.