Назад в СССР: Демон бокса 3 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Наверно, Ратгер стоит считать градообразующим предприятием города. Его сердце — это здание Королевского колледжа. Неподалёку расположены Мюррей-холл, Милледолер-холл и Ван-Дек-холл. Главная улица города, она же главная университетская, именуется Калледж-авеню. Там нет никаких небоскрёбов и прочих образчиков дизайна из стекла и бетона, сплошь малоэтажная застройка, четыре-пять этажей максимум, не всегда сразу скажешь, эти дома появились только что, или им сотня-полторы лет. Всё можно обойти пешком за полдня, здесь живёт, включая студентов, наверно тысяч сорок от силы. Если вам нужна Америка в духе Манхэттена, в Нью-Браунсвике вы не по адресу.

Более того, городок куда ближе внешне и ментально к Западной Европе, чем лихая и распущенная Калифорния, подпираемая Невадой и особенно Лас-Вегасом. Здесь весьма заметно преобладали белые, почему-то особенно много встречалось венгров, а афро выглядели вполне пристойно, банда Марва смотрелась бы тут страшно неуместно и наверняка привлекла бы внимание полиции в первые же минуты с появления на улице.

В Нью-Джерси имеется свой Лас-Вегас, город казино, развлечений и прочих грехов, памятный всем нам Атлантик-Сити, но Нью-Браунсвик словно удалён от него на тысячи миль. Даже студенты, буйная, независимая и своенравная молодёжь, а учебный год уже начался, вели себя малозаметно. Да, их много на улицах и в кафешках. Наверно, вечерами и ночью пляшут на дискотеках. Но первое впечатление, что они… страшно сказать… думают в основном об учёбе! Странные.

— Ратгер! — решительно кивнула Ольга, не понимавшая, зачем куда-то кататься из этого студенческого оазиса.

Кто бы возражал, но не я. Штат республиканский, вуз государственный. Здравствуйте, грант и стипендия, а если они уже распределены, совершенно неожиданно найдётся свободный завалявшийся, словно под стол закатился. Думаю, в Ратгер я устроил бы маму Олю и без звонка из Сакраменто, потому что едва ли не с порога был приглашён вести занятия в университетской секции бокса, так сказать, давать мастер-класс хотя бы раз в месяц.

«Вышний» считает, у меня нет бизнес-таланта? Зато есть другие дарования.

Маша нашла единственное слабое место в выборе города: не на берегу океана, пришлось пообещать свозить её на атлантические пляжи.

Меня больше беспокоили цены на жильё, в начале учебного года взвинченные так же заоблачно, как в Лос-Анджелесе во время Олимпиады, с одной существенной разницей: я ныне более платежеспособен. Покупать недвижимость не собирался, что-то мне не везёт. Ждановичи де-факто отошли Виктории, Ване и обеим его бабушкам, там хорошо для всех, только не для хозяина. Осквернённый дом в Санта-Монике уж очень быстро пришлось выставить на продажу.

Поэтому — апартаменты, большая квартира о трёх спальнях и с обширным залом, сблокированным с кухней, в подземном паркинге два места, вся эта роскошь, она меньше моего таунхауса в Калифорнии, досталась за нескромные три с половиной тысячи ежемесячно. Правда, это в СССР любят месяцы, декады, кварталы и особенно продукцию, выпущенную для плана в конце месяца — абы с каким качеством. Американцы предпочитают неделю и год. Я подписался на два года, внеся плату за шесть месяцев вперёд и залоговую сумму.

Над головой висело обещание забрать с собой Джимми-Кастета, спарринг-партнёра и доверенное лицо для скользких поручений. Неожиданно узнал, что хлопоты по его переводу на Восток отложились до неопределённости. Имевший алиби на момент разгрома моего дома и машины Ольги, тот буквально через пару дней сам вляпался, задержанный за нападение и ограбление. С его послужным списком — не менее пяти лет. Жаль, но не особо.

Переселение из гостиницы в апартаменты на Олбани-стрит ознаменовалось мелким конфузом, странно, что он произошёл только сейчас.

Машка, вызванная к телефону во время звонка Ольги в Белоруссию, чтобы поговорить с Алевтиной Павловной, взахлёб рассказывала, как ей хорошо в Нью-Джерси вообще и в новой квартире в частности. Я слышал только голос дочери, но по её ответам догадался — на том конце вместе с бабушкой или вместо неё повисла Вика.

— Три спальни! Моя — самая светлая. Зато папина спальня красивая, из окна немножко видна река. Третья спальня… нет, не мамы Оли. Мама спит с папой в его спальне. Как у всех — папа с мамой. Что? Папочка, тебя!

Голос Вики был переполнен ехидством.

— Смотри, как удобно устроился! Конечно, при дочери или Ольге другую бабу не приведёшь. Так ты трахаешь мою сестру? Молодец!

— Дражайшая! — я старался, чтоб мой голос звучал ровно, Машка клеила ухо. — Мы разведены, решение суда вступило в силу. Мне до лампочки, с кем ты встречаешься, лишь бы не тратила на очередного Гошу деньги, предназначенные Ване. И ты, будь любезна, не лезь в нашу жизнь.

— Украл у меня дочь и ещё читаешь мораль? Подлец! Желаю Ольге удачи. Как муж ты — никакой. И у неё ничего толкового не выйдет.

— У тебя и такого нет.

Через океан прилетело возмущённое бульканье, потом раздались гудки.

— Что она сказала? — младшая сестра стояла рядом, взяв Машу за руку и смотрела в упор. Глаза были сухие и злые.

— Сообщила, что я просто использую женское тело, удобно так подвернувшееся — твоё, избавленный от заботы таскать всяких «б» со стороны. Что желает тебе удачи, а она понадобится, потому что я — никакой.

Тщательно избегал слова «муж». Де-факто за короткие месяцы пребывания в США, прилетели-то в конце мая, а сейчас лишь сентябрь, мы установили супружеские отношения. На Западе такое называют словом partners и во многом приравнивают к узаконенному браку. Тем не менее, не хотелось будоражить её и провоцировать вопрос: кто мы друг другу.

Тем паче Машка горой стоит за упрочение нашего союза.

— Папа и мама! Я больше не хочу разговаривать с Викой. Она — злая, мама — добрая. Не зовите меня к телефону.

— А с бабушками поговорить? — Ольга присела, чтоб глаза оказались на уровне глаз ребёнка.

— С бабушками — да. Но чтоб они поклялись: Вики нет рядом.

— И хрен кому докажешь, что мы не настраивали дочь против родной матери, — Ольга распрямилась и спросила её, а фактически обоих: — Машуля! Я тебя почти никогда ни в чём не ограничиваю и распустила в конец. А если отругаю? Или лишу пирожного?

Дочь горестно вздохнула, осознав крушение эпохи безнаказанности.

— Не хочу. Но если справедливо… То я согласна.

Страшная олина угроза ежовых рукавиц пропала втуне, потому что сама она тоже пропала, зарывшись с головой в Ратгер. При том, что её уровень общей культуры, начитанности и эрудиции после минского иняза и достаточно интеллектуальной там атмосферы был намного выше среднеамериканского. Зато она в двадцать два не знала массы элементарных вещей, известных пацанам и девицам на четыре года моложе, поступившим на первый курс бакалавриата.

Порой рыдала в подушку.

— Оль? Ты чего?

— Меня дразнят деревенщиной за плохой английский.

— Спроси, кто-нибудь из них знает русский? Белорусский? Ну хотя бы французский на твоём скромном уровне Б-1?

— Им похрен. Американский английский — главный язык планеты. Всякий, кто плохо говорит на нём, считается дикарём.

— А тебе дело до их мнения? Смотри сама. Меня не любят братья Спинксы за то, что отмудохал обоих, Дон и Марв за то, что их разорил. Вика считает меня подлецом за то, что увёз Машку. Вице-губернатор Калифорнии люто ненавидит, потому что не захотел заняться его сыном на его условиях. Бандиты Марва убить готовы за разрушение их гнездовья. Я молчу про своего главного доброжелателя — отставного генерала ракетных войск, а ещё про импотента Гошу, про всю армянскую нацию, я же их национального героя забил до смерти… Плюю с высокой колокольни и спокойно сплю, если только ты не отвлекаешь рыданиями.

— Валер… Если я брошу универ, будешь любить меня такую — необразованную?

— В странах Азиатского Востока чем менее грамотна женщина, тем больше она ценится, крупнее берут калым. А за кандидатку наук предлагают приданное, но всё равно их не берут.