Моя Святая Земля (СИ) - Далин Макс Андреевич

Не то, чтобы чашка горького пойла насытила, но согрела и создала некоторую иллюзию энергии. И с чашкой в руках, накинув куртку, Эральд вышел во двор за Сэдриком.

Стояло пасмурное утро, было сыро, серо — оттепель. Грязный снег размяк и потемнел; избы, целые и сгоревшие, похоже чернели в утренней серости. Часовни поблизости не оказалось; загадочный огонёк, вероятно, горел ночью на чердаке довольно большого дома — то ли жилья деревенского старосты, то ли просто более зажиточного жилища, чуть возвышающегося над прочими. Было слишком тихо для бодрого утра в обитаемой деревне. Эральд не слышал ни скотины, ни прочих хозяйственных шумов, только кто-то невидимый гулко колол дрова, да тянулись слабые дымки над несколькими крышами.

И Эральд снова вспомнил войну в другом мире. Теперь пришла в голову деревня на оккупированной территории: в картину вписывалось и безлюдье, и отсутствие обычных сельскохозяйственных животных, и обгорелые печи на месте сожжённых изб. Жители ушли в партизаны, подумал Эральд и тут же поправил себя — в разбойники. Далеко не так героически и прекрасно.

— Эй, государь, — тихонько окликнул Сэдрик. — Проснись. Слушать-то будешь?

— Да, да. Прости. Ты сказал, две мысли?

— Ага. Первая — спрятать тебя где-нибудь. У Лео спросить, где — и пусть тебя охраняют его младшенькие. Они — бестолковые, но верные.

— Не получится, — сказал Эральд. — Если от меня и забрезжит какая-нибудь польза, она уйдёт в Алвина, как в прорву. Нам надо изменить положение вещей. Я всё думаю, думаю — и никак не придумаю, как это сделать, чтобы не надо было умирать.

— Я же говорю, обе мысли никуда не годятся, — согласился Сэдрик.

— А вторая?

— В столицу идти. И посмотреть на месте. Глупо.

Эральд залпом допил остатки остывшего кофе, передёрнувшись от горечи.

— Точно. Глупо. Но, по-моему, надо идти.

— Лучше бы я тебя спрятал… — Сэдрик вздохнул. — Но — тебе решать, я всё сделаю, что скажешь. Только боюсь очень. Просто — душу тянет, тянет… не прощу себе, если с тобой что случится.

— Не бери в голову, — улыбнулся Эральд. — Ты и так делаешь всё, что можешь. А мы с тобой ходим под Богом, раз уж у нас такая миссия. Знаешь, как в той песне: «Мне досталась в этой пьесе очень маленькая роль…»

— Вот ещё!.. — возмутился было Сэдрик, но, вместо того, чтобы развить мысль, замер и прислушался.

— Что ты?

— Иди в избу, — приказал Сэдрик. — Живо. Сюда кто-то едет.

— Очень страшный?

— Хватит лыбиться! Один, верхом, очень быстро — за каким бесом?

Эральд снова отметил, что слух у Сэдрика отменный: ему самому пришлось вслушиваться изо всех сил, чтобы расслышать глухую дробь копыт. Всё так: один, верхом, очень быстро. Но почему это опасно?

— С чего ты вообще решил, что этот всадник имеет какое-то отношение к…

— Король! — рявкнул Сэдрик. — А к кому ещё-то, чрево ада⁈

— Тогда мне не надо прятаться. А вдруг это шанс? Он же один, чем нам вдвоём — сильномогучим колдунам — опасен один несчастный?

Во взгляде Сэдрика появилось отчаяние: «Ну что ж ты придуриваешься, когда вокруг настоящая опасность!» — как-то так. Эральд устыдился и уже хотел уйти в избу, как всадник на взмыленном коне влетел на узкую деревенскую улочку и был облаян парой заморённых деревенских шавок.

И никто не успел предпринять ничего серьёзного: Сэдрик присвистнул, а Эральд поражённо уставился на приехавшего — тот направил своего усталого коня прямо к ним, осадил у плетня, спрыгнул с седла — и с размаху рухнул Эральду в ноги.

— Государь, Господи, — всхлипнул всадник. — Господь тебя благослови ещё раз, и снова, и во веки веков, воссияют тебе звёзды небесные присно и вечно…

— Не надо, — сказал Эральд, справившись с шоком. — Встаньте, пожалуйста, и объясните, что вы хотите?

Но вместо этого приехавший задрал лицо в слезах и запёкшейся крови, взглянул совершенно безумными глазами, опять повалился в грязный мокрый снег, вздрогнул всем телом и ткнулся головой в мелкий подтаявший сугроб.

Конь фыркнул и шарахнулся, когда Сэдрик поймал его за повод. Эральд склонился над человеком и обнаружил, что тот — в глубоком обмороке. В этот раз Эральд сообразил сам: требуется королевский дар, а может — и большая половина аптечки.

Всадник не представлял никакой угрозы. Ему нужна была серьёзная медицинская помощь, лучше — в стационаре.

— Тётка, — скомандовал Сэдрик на заднем плане бытия, — коню походить бы… хорошая животина, а его гнали, не жалеючи…

— А с этим чего?

— Падучая, — отозвался Сэдрик. — И пытанный. Ему брат поможет.

А Эральд пытался вспомнить, что делать, если с эпилептиком случится припадок, не мог вспомнить точно и тёр ему виски кончиками пальцев, страшно досадуя на собственную бестолковость. Впрочем, припадок был очевидно не худшим, что приехавшему пришлось пережить.

Эральд поражался странному контрасту между всадником и конём.

Конь был — холёный вороной, открыточной глянцевой породы, в отличной сбруе, украшенной бляшками и блёстками, под седлом, которое хотелось назвать роскошным. Такого коня герцог Бэкингемский мог подарить д’Артаньяну.

Человек был — худой мужчина неопределённого возраста, от двадцати до сорока, небритый, с разбитым в кровь и опухшим носом, рассечённой бровью и треснувшим углом рта. Одетый в очень грязную, доношенную до бахромы рясу с капюшоном и облезлые, неопределённого цвета подштанники, обутый в разбитые тяжёлые башмаки, но это всё прикрывал бархатный плащ, подбитый тёмным мехом какого-то благородного зверя.

По всему выходило: замученный монах, укравший дорогую лошадь. Его дыхание постепенно выравнивалось; минут через пять Эральд понял, что бедолага спит.

— Сэдрик, — позвал он, — помоги дотащить его до дома, а то ещё и простудится.

Старуха, оглаживая коня, смотрела крайне неодобрительно, но молчала. Сэдрик вместе с Эральдом приподняли тощее, но бесчувственное и оттого тяжёлое тело монаха и втащили его в избу. Когда пытались поднять на лавку, припадочный пришёл в себя, ухитрился вырваться из их рук, грохнулся на колени и обхватил ноги Эральда.

И Эральд рассмотрел в подробностях его жутко изуродованные пальцы с содранными окровавленными остатками ногтей.

— Государь, — бормотал припадочный монах, гладя колени Эральда, — вестник Господен, милый, сиять тебе — не меркнуть, аду на погибель, пропади он пропадом…

— Совсем не в себе, — констатировал Сэдрик, качнув головой, но Эральду так не казалось. Взгляд припадочного прояснился и сфокусировался, а нёс он хоть и чушь, но не совсем бессмысленную.

Эральд присел на корточки, чтобы оказаться с безумцем лицом к лицу. Сумасшедший или нет — но припадочный его узнал, это не могло совсем ничего не значить.

— Вам легче? — спросил Эральд, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Государь, светик небесный, видишь ли, я тут — словно на облаке, — выдал монах скороговоркой.

— Отлично. Скажите, пожалуйста, кто вы?

— Да кто я перед тобой? Никто я, прах и тщета, сосуд скудельный, звали Валиеном, потом братом Дорном, потом Вали-Провидцем, так вот, государь, золотко наше…

— Мессир Валиен… или брат Дорн, как вам удобнее… как же вы меня нашли?

Монах поймал Эральда за руку, вцепился, как утопающий, кривясь то ли от боли, то ли от чего-то, вроде религиозного экстаза:

— А как хочешь, так и зови, государь, вся твоя воля. Ты ведь, светик небесный, в прошлую ночь из рая ступил на землю нашу грешную да несчастную? А вот видишь! Падучая-то она падучая, а только звон от неё в ушах малиновый, да запах ладанный, да видения посылает Господь — а раз посылает видения, значит, надо те откровения донести до честного люда, хоть бы и через мученичество…

— У него тоже дар, — заметил Сэдрик, который слушал и, очевидно, делал выводы. — Припадочный — провидец. Я о таком слыхал.

— Не торопитесь, пожалуйста, мессир Валиен, — сказал Эральд. — Когда вы торопитесь, я плохо вас понимаю. У вас был припадок, а во время припадка — видение, да?