Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег

— Интересный выбор, — кивнул Кампос. — Прежде вам доводилось работать с холодным оружием?

— Однажды. В Древней Персии. Удалось пожить в теле гоплита в битве при Кунаксе.

— А, так вы тот восходящий… — он со значением покачал головой. — Говорите, в теле гоплита?

— Спартанского гоплита, — уточнил я, — сына Клеарха. Любимым оружием была фальката. На мой взгляд, она более всего соответствует шашке.

— Я бы сказал, более соответствует топору или хопешу, но, в принципе, параллели провести можно. Шашка оружие наступательное, она мало подходит для фехтования или обороны. Для подготовленного диестро[47] поединок в этом стиле не вызовет затруднений. А вам потребуется много времени и сил, дабы научится противостоять фехтовальщику высокого уровня. Поэтому я бы предложил выбрать шпагу или саблю. К тому же найти аналог шашки в перемещениях крайне сложно, чего не скажешь о шпаге.

— А могу я остаться при своём выборе?

— Разумеется. Берите вашу шашку и пожалуйте в круг.

Он прошёл в центр зала и остановился, вытянув перед собой руку со шпагой. Я встал напротив. Все, кто был в манеже, собрались вокруг нас.

— Вперёд, — скомандовал Кампос.

Я попытался вспомнить то, чему меня учили в школе спартанских мальчиков, и как не странно, тело среагировало на это учение. Я шагнул вперёд, одновременно вскидывая шашку к левому уху, и с доворотом корпуса рубанул по маэстро слева направо. В какой-то миг показалось, что лезвие разрубило его наискось от плеча до бедра, но Кампос лёгким движением парировал удар кончиком шпаги и очутился у меня за спиной. Я резко развернулся и замер.

— Продолжайте, господин Саламанов, продолжайте! — выкрикнул маэстро. — Пока противник стоит на ногах, останавливаться нельзя. Продолжайте!

Я снова рубанул, а он снова скользнул мне за спину.

Несколько минут мы двигались друг за другом. Я вспотел и начал задыхаться, а Кампос по-прежнему выглядел свежо, и при этом ни разу не нанёс ответного удара. Хотя мог. В реальном бою я бы уже давно лежал на полу порубленный в капусту.

Я решил схитрить. Кампос уходил от меня по одному и тому же вектору против часовой стрелки. При следующей атаке я вскинул шашку над головой и ударил справа налево, посылая удар как бы вдогонку убегающему противнику. Но ничего не изменилось. Маэстро всё так же легко парировал удар и спрятался за мной, только на этот раз по часовой стрелке.

— Вы почувствовали, да? — улыбнулся Кампос, и поднял шпагу, останавливая бой. — Это проективная геометрия. Магический круг! Вы всё время движетесь между двумя точками в определённом ритме. Раз-два. Раз-два. Главное создать проекцию круга и не выходить за его пределы, то есть, вы всё время должны находится в центре. Но при этом не вы должны двигаться за кругом, а круг за вами. Это основа истинного искусства — дестреза!

Честно говоря, я ничего не понял из того, что он сказал, но кивал головой, как китайский болванчик, потому что устал и хотел отдышаться.

— Теперь я стану нападать, — маэстро встал в позицию, — а вы попытайтесь уйти. Вряд ли у вас это получится, поэтому и говорю: попытайтесь.

— Послушайте, господин де Кампос… маэстро, — я глубоко вдохнул и выдохнул. Сердце билось о рёбра и намеревалось выскочить наружу. Нужно было время, чтобы восстановиться. — А если у меня, к примеру, арбалет или лук. Что вы сделаете? Я вот-вот выстрелю.

— Всё зависит от расстояния между телами, — Кампос отступил на несколько шагов назад. — Если оно не превышает диаметра двух кругов, я сделаю так…

Я не понял точно, что он сделал, но в следующий миг кончик его шпаги застыл у меня под подбородком. Я почувствовал холод стали, готовой проткнуть моё горло, и вытянулся в струну.

— Этот приём называется «испанский маятник».

Он убрал шпагу и шагнул назад.

— Хороший приём, — потирая шею, кивнул я. — А если превышает?

— Значит, я буду держаться от вас на таком расстоянии, с которого вы в меня не попадёте.

— А если у меня снайперская винтовка, скажем, «Выхлоп» или «Вал»? Слышали о таких?

— К сожалению, да. Подобные вещи резко ограничивают возможности оперативных работников, и чем ближе к Барьеру, тем ограничений больше. Однако вы всё равно будете вынуждены сходиться с противником вплотную, ибо основное ваше оружие — стилос. И у некоторых врагов будет такой же.

В его руке как будто из воздуха появился стилос. Маэстро перекинул его в пальцах, повёл рукой влево-вправо-вверх-вниз, перехватил за лезвие, сымитировал бросок и вернул в исходное положение.

— По сути, господа, это ваша жизнь, — обернулся он к остальным рекрутам. — Пуля, нож, шпага, стрела убивают тело, стилос убивает сознание. При гибели вашего носителя, сознание, как правило, возвращается в то Состояние, из которого вы вышли. Чтобы не быть голословным, я сейчас продемонстрирую…

Кончик его шпаги описал полукруг и чиркнул меня по горлу. Фонтаном брызнула кровь, я схватился за рану, попытался вдохнуть. Кровь потекла изо рта, в голове помутилось, я упал на колени и умер.

Второй раз за сутки.

В себя я пришёл в подвале, и подумал, что снова оказался в процедурной. Но нет. Рядом сидели люди — мужчины, женщины — кто-то плакал, кто-то спал. У решётчатых дверей покачивался на цепочке светильник. Над головой кирпичные обводы, на полу солома, воздух спёртый. Маэстро Кампос провёл показательный урок, моё сознание на его убийственный удар отреагировало чётко, и переместилось…

Куда?

Маэстро сказал, что сознание привязано к тому Состоянию, из которого вышло. Но я никуда не выходил. Получается, я по-прежнему нахожусь в Петербурге тысяча восемьсот тридцать третьего года и, судя по обстановке, в тюрьме.

Надо пошвыряться в памяти носителя.

Этот у меня уже седьмой или восьмой, и с каждым разом раскрывать память становилось проще. Я начинал воспринимать её как экран телефона: включил, открыл и листаешь. На этот раз я… рабочий Александровского чугунолитейного завода Афанасий Митюшкин. Вчера напился, а глаза открыл здесь. Дома отец, мать, две сестры, за душой ничего, кроме похмелья. Десятник придирается, кабатчик отказывается наливать в долг.

Как он здесь оказался? Как вообще носители сюда попадают?

Публика вокруг подобралась разная, от мещан и цеховиков до студентов и чиновников. Возле решётки стоял поп: в рясе, с крестом на пузе, с окладистой бородой. Он держался за прутья и вглядывался в пустоту коридора, как будто ждал кого-то.

Несколько человек сбились в кучку у противоположной стены. Одеты по-простому. Надо бы пообщаться, поговорить за жизнь, выяснить, что и как.

Я подошёл.

— Братцы…

— Кой пёс тебе братцы? — резко окрысился на меня один. — Ты, порося вонючий, путаешь нас с собою, не иначе. Будет тебе опосля взбучка. А покуда шлёпай лаптями в прорву.

Его дружки оскалили жёлтые зубы, и я предположил, что своими словами он послал меня в нехорошее место. Ладно, мы люди не гордые, можем ответить в том же тоне. Я набычился и выдал ему заученный когда-то текст из сериала о девяностых:

— Слышь, баклан, ты бебиками не води. Я тебе не маруха заряженная, чтоб меня под слона укладывать. За дешёвый базар отвечать придётся. Сечёшь?

Что всё это значило, я и сам никогда не знал, но прозвучало грозно. Дружки скалиться перестали, а баклан тряхнул рукавом, и в ладонь скользнул остро отточенный гвоздь. Хорошо, что не стилос. Дружки подались в стороны, а баклан ткнул меня гвоздём под рёбра. Будь он чуть проворнее — и пришлось бы искать нового носителя. Я перехватил запястье и крутанул. Рука лопнула в локте, баклан открыл рот, да так и застыл, не в силах сказать что-либо от болевого шока.

Я подобрал гвоздь и перебросил его из руки в руку, повторяя движения маэстро Кампоса. Дружки метнулись в тёмный угол, а за спиной кто-то кашлянул. Я обернулся. Поп.

— Чего тебе, святой отец?

— Странный ты сегодня, Афонька. Обычно молчишь все сутки, а сегодня ворью руки ломать вздумал. Восходящий что ли?