Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

На пороге стояла Тома — и просто лучилась ослепительной радостью.

— Я так и знала! И-и-и! — запищала она, обнимая меня. — Я так и знала, что это ты!

Девушка затащила меня в прихожую; я закружил Мелкую, облегченно смеясь и слыша, как из кухни поспешно шаркают еще одни шлепанцы. Сначала повеяло ароматом дешевых духов, а затем к моей спине робко прижалась Софи. Всхлипнула и тихонечко шмыгнула носом.

Страхи, тяжкие думы и тошные воспоминания остались за дверью, где стынет тьма. Согреваемый нежным теплом, я блаженно улыбался — на меня снисходили мир и покой.

Вечер того же дня

Польша, Свентошув

Капитан Кутейщиков, в общем и целом, был доволен жизнью. Само собой, хотелось носить на погонах не четыре маленьких звездочки, а одну побольше, но, как говаривал старшина Валнога: «Какие наши годы?»

Даже Анка успокоилась, повеселела. И не потому, что на седьмом месяце ходила. Просто служба на родине кратно отличалась от той, что шла здесь, в Северной группе войск.

Спору нет — перевели бы его в ГДР, тогда вообще здорово было бы! Но и в Польше неплохо. Тут на «Москвич» накопить — как нечего делать, а если очень постараться, то и на «Волге» уедешь.

«Порядок в танковых войсках!»

Кутейщиков никому не раскрывал секрета, отчего именно Свентошув так ему приглянулся. Капитан поляков недолюбливал. Отец, воевавший в этих местах, всякого понарассказывал…

Немцы бились отчаянно и жестоко, но вот в спину красноармейцам стреляли пшеки. Грех, конечно, всю нацию в подлецы записывать, так ведь, не зря же Польшу три раза делили! Уставали соседи от шляхетского гонору, от непомерных имперских амбиций «Гиены Европы». Может, пшеки оттого и злы, что заработали всенародный комплекс неполноценности? Всё тужились побольше захапать, «от можа до можа», да сфинктер не выдерживал?

А как они «германов» изничтожали после Победы? Сталин Варшаве и Померанию подарил, и Нижнюю Силезию… Пшеки и погнали немцев до Фатерлянда… Нет, не солдат, а беззащитных фрау, стариков и детей! Били, калечили, насиловали, грабили и убивали, словно отыгрываясь за прошлую свою трусость и раболепие.

Да и теперешние… Чем они лучше? Только и разговору, что о деньгах! Купить, продать, урвать…

Ну, а в Свентошуве пшеков мало, тут сплошь советские гарнизоны, город и на карте Польши не сыщешь. Вот и хорошо, вот и пусть тут русским духом пахнет…

Капитан отворил калитку и прошагал по хрусткому снегу к дому. Не дом даже, домина! Тяжеловесный (сразу видно германский стиль!), из добротного кирпича, ладной черепицей крыт. И потолки высокие, и тепло держит долго…

Кутейщиков заулыбался, мягчея. Родное всё, свое… И Анка, и Лизаветка… А кто там третьим будет — неважно! Хоть девочка, хоть мальчик, всё одно — своё!

Капитан шагнул из прохладного коридора в натопленную гостиную, и Лизаветка, путаясь в большеватой пижамке, сразу бросилась к нему:

— Папка! Папка пришел!

— Как дела, егоза? — добродушно проворчал отец семейства, стаскивая шинель. — Троек много?

— Ни одной, товарищ капитан! — бойко отрапортовала дочь. — Даже по математике!

— А что так? — капитан изобразил удивление. — Сложный предмет, что ли?

— А ты думал? — заважничала Лиза. — Нам уже примеры с иксами задают! Знаешь, как трудно?

— Представляю… — сняв ушанку и китель, офицер стянул ботинки и с довольным кряхтеньем подцепил разношенные тапки.

— Чего так долго? — Анка, хлопотавшая у плиты, обернулась, вытирая руки о передник.

— Новый танк пришел. Пока то, пока сё… А что у нас на ужин?

— Жаркое! Ты водки купил? А то Копыловы завтра точно заявятся, сам же знаешь…

— Две бутылки «Коника». Гостям хватит, а я лучше шампанского, хе-хе…

— А мне — лимонаду… — вздохнула жена.

— Ничего! В марте родишь — отметим!

— В феврале, Витенька! — рассмеялась Анка. — Лизочка, расставляй тарелки, хлеб доставай…

— Сейчас, мам… — Лизаветка упорно наряжала елку. — Па-ап! Я уже все шарики повесила!

— Молодец!

— Нацепишь звезду? А то я не достаю…

Капитан подтянулся, и водрузил звезду из красной полупрозрачной пластмассы на самый верх.

— Ой… Шарик упал…

— Он под кровать закатился! — воскликнула девочка, и резво метнулась под огромное стальное ложе, увенчанное никелированными шишками…

…И никто из Кутейщиковых даже не догадывался, что наивным и скромным мечтам не сбыться, что прямо сейчас, за сутки до Нового года, истекают последние секунды их размеренной и устроенной жизни.

Распаренная Анка перенесла парящую кастрюлю на стол, и в ту же секунду с пугающим грохотом распахнулась дверь.

— Цо, холерни росияне, нэ чекали? — в дом вломились двое, закутанных в белые камуфляжные костюмы. Их сытые лица едва влезали в капюшоны, а различались лишь по степени неряшливости — один был слегка небрит, а другой скрипел трехдневной щетиной.

— Нех жийе Польска!

Вскинув «калашниковы», пшеки выпустили длинные очереди, искромсавшие грудь капитана-танкиста и разорвавшие Анкин живот.

Одна из пуль резко щелкнула о стойку кровати и с зудом рикошетировала, пробив кастрюлю с жарким. Пахучая струйка потекла на белую скатерть, заляпанную кровью.

— Курва йего маць! — довольно оскалился небритый. — Отходичь!

Бу́хая подкованными ботинками, боевики вышли вон, и Лиза, постанывая от ужаса, выползла из-под кровати. В руке она держала оброненный папой шарик.

— Папочка… Мамочка… — лепеча такие привычные слова, девочка начинала понимать, что говорить их больше некому. Родители не двигались, а страшная красная жижица медленно впитывалась в ковер.

Завыв от отчаяния, Лиза бросилась на улицу, в чем была. Она не чувствовала ни утоптанного снега, ни ледяного асфальта — страшное, всё на свете затмившее горе несло девочку в ночь.

— Лизаветка! — охнул кто-то басом. — Ты чего? Ты… Что стряслось? Мамка рожает?

Сморгнув остывшие слезы, Лиза Кутейщикова разглядела старшину Валногу в распахнутом тулупе с клеймом «МО» на спине.

— Дядя Семён! Дядя Семён! — закричала она, срываясь на визг. — Мама умерла! И папа! Они их уби-или-и!

— Кто⁈

Девочка не ответила — она падала без чувств, и громадные ладони старшины едва успели поймать маленькое тельце…

…В лазарете Лиза пришла в себя, но лежала молча, сжавшись под солдатским одеялом. Девочка не спрашивала, что творится в городе, почему воют сирены, даже изредка доносившиеся выстрелы не пугали ее.

Пожилая медсестра вздрагивала и неумело крестилась, заслышав очередь, а Лизе было всё равно.

Она осталась одна.

Воскресенье, 31 декабря. День

Ленинград, проспект Газа

Вчера я