Шапка Мономаха. Часть II (СИ) - Вязовский Алексей

Роман Илларионович изобразил лицом немыслимое, но понятное: как только – так сразу.

— На дочку, на Катьку, имеешь управу?

— Ну…

— Не “нукай” мне! Вот тебе мой сказ: такие ухари, как ты, мне при дворе без надобности. Но пользу принести можешь. Уговори Дашкову отправиться с тобой за границу и мне послужить, России службу справить. Вас-то, Воронцовых, при иностранных дворах примут. И станете доносить, что почем. За то и великую милость получишь, и деньгой не обижу.

Воронцов с Дашковой фигуры серьезные. Кровиночка-то его не лаптем щи хлебает – Академии Российской президент. В Европах оба рукопожатые, к монархам допущенные. Мне такие шпионы или агенты влияния не помешают.

Однако – звоночек. Первый пошел! Сообразили аристо, что лучше быть в оке урагана, чем на его границе, где все плачет-рыдает. И что этот ураган меняет до мир неузнаваемости – восстановление патриаршего престола тому порука. И что можно, если ни необходимо, срочно свое место у трона искать, чтобы остаться в обойме. Наивные!

Графушка головкой помотал, глазками похлопал и, бочком-бочком, двинул на свое место.

— Суворова мне позови! – догнал его мой суровый приказ.

Генерал-поручик приблизился. Глаза ершистые, поза напряженная.

— Падай, Александр Васильевич, – похлопал я по стулу, заранее подготовленному для любителей на ушко пошептать. Место не пустовало: за время моей отлучки накопилось ко мне вопросов у моих министров.

Суворов, большой любитель фраппировать общество, мой панибратский тон принял. Хорошо хоть не стал изображать петушка и кукарекать – с него станется, он такой фортель при дворе выкинул в реальной истории. И солдат своих будил с помощью “ку-ка-ре-ку!” в собственном исполнении, несмотря на свой мундир с двумя рядами шитья на кафтане и двумя пуговицами на обшлаге, как полагалось генерал-поручику.

— Как прикажешь. Могу и на пол грохнуться.

— На пол – нужды нет. Стул тебе больше подойдет. Что скажешь? Патриаршество по сердцу тебе аль нет?

Генерал не то чтобы соловьем, но довольно откровенно залился откровениями. Восстановление патриаршества и прочие изменения его не сильно впечатлили. Дескать, и императрица сама открыла тому дорогу, и мой указ о веротерпимости не сильно меняет направление принятой ею политики, и грядущий созыв Земского Собрания – ничто иное, как воплощение указа об Уложенной комиссии…

— Хватит, генерал! – резко прервал его спич. – Ты человек военный, глаз у тебя замыленный. Лучше о войске покалякаем.

— Об чем тут говорить? – взвился Суворов – Рубишь сук, на котором стояла и будет стоять наша армия.

— Ты лебедя отведал? – удивил я вопросом.

— Не любы мне царские разносолы! Человек я простой. Щи да каша – пища наша.

— А другие? Остальные офицеры, они – как? Без лебедей им жизнь не мила?

— Догадываюсь, куда клонишь.

— Именно. Большинство армейцев – народ не избалованный. Проживут и на жалование. Для военного времени полный оклад, для мирного – половинный. Или без крепостных родину защищать им невместно?!

Суворов нахмурился и промолчал. Никто и никогда не обвинял русский офицерский корпус в стяжательстве. Большинство служак табаку себе не могли порой позволить. Жили в кредит. И могли шпагу свою в ломбард заложить, чтоб с семьей отобедать, векселя выпускали...

— Молчишь? То-то! Что нужно офицеру? Почет и уважение. Грудь в крестах. И достойная жизнь. Такую – обеспечу!

— Не совладать вам с армией задунайской! – нахохлился генерал.

— Это мы еще посмотрим! – уверенно парировал я, хотя сам был полон сомнений. – Как, мыслишь, Румянцев будет действовать?

— На турку ходили мы в каре, ибо действовал он преимущественно кавалерией, – неожиданно разоткровенничался Александр Васильевич. – Супротив твоих толп выстроит генерал-фельдмаршал колонны. В лесах заокских с конницей особо не разгуляешься, так что на казаков своих сильно не рассчитывай.

— Пошто правду сказываешь?

— Кровь русская от русского же штыка… – пригорюнился Суворов. – Может, одумаешься?

— Ступай на свое место, генерал! Десерт разносят.

Забегали слуги, расставляя печенья, коврижки, свежие фрукты, сахар и конфкеты. Особого внимания удостоились украшенные вареными в меду сладкими плодами целые деревья, которые водружали на столы.

Гости снова оживились. Понеслись здравницы в честь патриарха. Мне же было не до сладостей и веселящих напитков. Завтра должно было состояться первое официальное заседание Правительства. Очень важное! Как будут говорить в будущем, системообразующее. Для всего государственного управления.

Глава 18

Под грохот барабанов в прибранную после вчерашнего застолья Грановитую палату заходили мои важные министры со своими помощниками и нужными чиновниками. Заседание официальное и фундаментальное – хотелось придать ему некую пышность и заложить традиции на будущее. Почетный караул из особо прославившихся воинов, знамена, пулями пробитые, журналисты Новикова с блокнотами. Сегодня на публику будут сказаны речи и высказаны некие идеи, и некоторые из них не имеют ничего общего с реальными планами. Так надо! Война есть искусство обмана!

Все расселись. Барабаны стихли. Караул, отсалютовав, удалился. Журналисты приготовили свои карандаши и блокноты. Перфильев, весьма авантажный в нарядном камзоле, расшитым золотыми узорами, громогласно объявил, дождавшись моего утвердительного кивка:

— Заседание кабинета его Императорского Величества, истинного царя всея Руси, защитника народов, Империю населяющих, Всевышним благословенного на царство, объявляю открытым!

Акт первый. Я сообщил собравшимся, что отныне все государственное управление приобретает четкий законченный вид. Вместо прежнего винегрета из коллегий с дьяками и писарями, разных комиссий и министров без соответствующих штатов вводится четкая министерская система. В ее основе “Табель о рангах”. Его оставляем, пусть в несколько измененным, упрощенном виде – сословий-то не будет! Но все равно: “Табель” – инструмент, проверенный в веках, надежный ориентир для гражданских и военных чинов, для их карьеры и жалования. Собственно, деньги превращаются в главный побудительный мотив службы, и это правильно.

Наверху у нас канцлер, глава правительства. В чине действительного тайного советника. Под ним министры – простые тайные советники. Дальше идут товарищи министров. Эти статские. Дальше начальники департаментов – коллежские асессоры. В департаментах служат титулярные советники и коллежские секретари. Для “министерской пехоты”, нижних чинов, оставлены звания кабинетных регистраторов и комиссаров. Губернаторы приравнены к товарищам министров. Служащие их канцелярий сдвигаются на ранг ниже по сравнение с министерскими.

Акт второй. Официальное утверждение министров. Начал с канцлера, возложив ему на шею большую тяжелую золотую цепь – знак его верховенства над всем кабинетом. Сделали ее срочным образом, на московском монетном дворе. Прямо во время ночного аврала, когда я понял, что в правительстве нужны не только свои мундиры, но и знаки отличия.

Затем Перфильев начал вызывать к столу около трона новоназначенных министров по очереди и одаривать их цепями попроще, чем у него. Челищев – на МВД, Максимов – на здравоохранение, Лазарь Егиазарян – на промышленность… Подурову от министерства обороны досталась даже не цепь, а золотой горжет с изображением Георгия Победоносца, пронзающего змея. Многие получили свои знаки. Увы, но не Болотов. Андрей Тимофеевич все колебался. И я его не осуждал. Сегодня министерскую цепь принять – все равно что мишень на спину повесить или прилюдно заявить: “Я с тобой, царь-батюшка, на эшафот взойду!” В случае нашего поражения никому из моих министров пощады не будет. Так что выбор тех, кто принял символы – поступок столь же мужественный, как и церковных иерархов, отринувших страхи и ради восстановления патриаршества принявших мою сторону.