Дипломатия фронтира (СИ) - Денисов Вадим Владимирович

— Ты о чём? — насторожилась моя начальница.

Прежде чем я успел ответить, за окном послышалось тарахтение старенького двигателя и скрип тормозов — в переулке, спускающемся к набережной, почти напротив нашего столика замер фургончик скорой помощи. В притихшей на время объявленного губернатором траура улице, выцветший от времени красный крест на борту «скорой» казался криком в пустоте.

Двое не по профессии щуплых санитаров, словно в замедленной съёмке, вывели мужчину в мятом домашнем халате. Он сильно хромал, а его правая рука, туго перетянутая бинтами, безвольно свисала, как сломанное крыло.

— О, господи…

— Долечиваться будет дома, — пробормотал я, наблюдая, как жена пострадавшего вышла на крыльцо. Её чёрное траурное платье колыхалось на ветру, сливаясь с тенями под крышей. Ребенок лет пяти, прижавшийся к ее ноге, смотрел на отца широко раскрытыми глазами — будто не узнавая. Воздух наполнился сдавленными рыданиями, слова были лишними.

— Городская больница переполнена, много тяжелых, — сообщила Екатерина Матвеевна.

— Почему она в трауре, если муж вернулся? — не понял я.

— Потому что кто-то в семье погиб. Второй ребёнок или ещё кто-то из родственников… Кошмар!

Вот и ещё один итог смертоносной работы канониров «Счастливой доставки», за полчаса интенсивного миномётного обстрела превративших многие дома Додж-Сити в руины. В этом объективно небольшом городке, где все друг друга знают, каждый горожанин оказался так или иначе причастен к семейным трагедиям.

Санитары под руки бережно увели мужчину в дом, затем минуту постояли на улице, торопливо выкурив по сигарете, и фургон с красным крестом, пыхнув пару раз сизым выхлопом, вырулил на набережную, отправившись в обратном направлении. Вообще-то по ней ездить нельзя, но это «скорая».

Спутница внезапно сжала мне ладонь:

— Ты думаешь, они это простят британцам?

Я не сразу ответил. Вместо слов за окном осталась тишина — густая, как невыплаканные слезы.

Разрушения, потери и последствия, в том числе репутационные, даже без учёта скромных масштабов Платформы оказались существенными. Катастрофический провал системы предупреждения и обороны, множество убитых и раненых, повреждённые и разрушенные жилища, медицина, и до этого происшествия работающая с полным напряжением, неизбежно срочные кадровые решения, взбаламученное общество, слухи и истерика в газетах… Требовалось принятие срочных, и в то же время продуманных и эффективных мер, что в таких условиях сделать очень непросто.

Другими словами, перед новой администрацией города и губернатором третий день только нарастает ком проблем. Как весьма образно говорил в аудитории мой преподаватель высшей математики, «необходимость одновременно решать гипотезу Римана, гипотезу Коллатца, гипотезу Ходжа, теорию Янга-Миллса, уравнение Навье-Стокса, гипотезу Берча и Свиннертона-Дайера и проблему Гольдбаха, стоя при этом головой вниз на резиновом мяче и накручивая петли на американских горках».

— Так что?

— Катя… Вообще-то у них была война за независимость, American War of Independence, которая унесла жизни примерно двадцати пяти тысяч человек, и с точки зрения соотношения погибших со всем населением это была вторая по кровопролитию война Америки после Гражданской… И ничего, время залечило раны, жили и безобразничали душа в душу. Договорятся.

— Как и в случае с немцами, которых мы пригрели и простили достаточно быстро, — подхватила Екатерина. — Алгоритм известен: нужно публично покаяться, рассказать о возвращении к гуманизму, сказать про денацификацию…

— Депиратизацию! — ухмыльнулся я. — А так же вспомнить постулат «Сын за отца не отвечает».

Селезнева немного подумала, сделала пару глотков сока, и дополнила, а точнее, заключила:

— Сын за отца, конечно, не отвечает. Вот только многие дети рано или поздно хотят стать похожими на своих отцов и дедов. Особенно если раз за разом превращать серийных морских убийц в благородных романтиков со звучными именами Чёрная Борода, Стальной Глаз, Твёрдая Рука и…

— Вялый…

— Что вялый? У кого вялый? — машинально уточнила Селезнёва.

— Проехали, кхе-кхе.

— Горнаго! Бесстыдник!

— Все-всё! Выгружаемся, пирожные сохнут!

Ресторанчик цеплялся за край жалких остатков неудачно построенного ещё неопытными жителями деревянного пирса, будто ракушка, наросшая на камнях. Его стены, выкрашенные в цвет морской волны, сливались с заливом, а вывеска, стилизованная по воле Аба Слени под неоновый шрифт тридцатых годов прошлого века, мерцала блёклым как бы золотом: «Лагуна-Клуб — кофе, пироги, добрые разговоры».

Ясным днём внутри царил мягкий полумрак. Потолок с квадратом большой деревянной панели по центру был украшен большим раритетом и личной гордостью владельца — тяжёлый с виду латунный вентилятор длинными лопастями лениво разрезал воздух, настоянный на аромате свежемолотого кофе и ванили.

Аб Слени не жалеет денег на постоянное совершенствование интерьера. Барная стойка, выгнутая, как палуба морского рыболова-дрифтера, сверкала медными кранами и рядами гранёных графинов с виски — реликвиями будто бы недавней отмены «сухого закона», заказанными и перемещёнными в нашу реальность и в наши дни через канал поставки.

За ней, в небольшом облачке пара, в подготовке к вечеру копошился бармен в белоснежной рубашке с подтяжками, начищая бокалы до зеркального блеска. На полках за его спиной громоздились банки с местными солёными огурцами и персиковым джемом. На всех были наклеены монохромные этикетки ручной работы с надписью «Home Made» — всё, как любили в те давние годы, когда консервы ещё считались роскошью.

Между столиками практически пустого в это время дня зала, застеленными скатертями в сине-белую полоску, порхнули две молоденькие официантки в кружевных фартуках и туфельках на низком каблуке. Их смех, лёгкий, как пенка на капучино Катрин, растворялся в джазовых пассажах, тихо льющихся из патефона в углу. Там, под пальмой в кадке, стоял сам ретро-аппарат — чёрный лакированный ящик с медным рупором, обвитым виноградной лозой. Из него неторопливо выползал голос Билли Холидей и обволакивающий шёпот саксофона. Дикая вещь!

Вот ещё словечко, уже не помню, у кого я его подцепил… Давно хочу приобрести патефон, причём именно такой — чёрный и с медью. И чтобы пластинок с красными этикетками побольше.

У дальнего окна, где свет играл в стёклах графинов с водой, висела картина: пароход «Императрица Тихого океана» лихо рассекал волны залива, весьма похожего на бухту Доджа.

Под ней, на подоконнике, дремал главный завсегдатай заведения — кот-рыболов, растянувшийся на коврике с вышитыми якорями. Кот приходит в ресторан только днём. Полакомится сметанкой и идёт спать на свою подстилку. Просыпается без будильника, успевая унести лапы до первого вечернего посетителя. Иначе нельзя, затискают… Вообще-то, во время позднего обеда мы любим сидеть там, но сейчас столик занят.

Время текло в ритме той противоречивой эпохи США — под мерные удары волн о сваи, под скрип половиц, хранивших следы ног пьяных моряков, танцоров мамбо и бизнесменов. А ещё инженеров за чашками эспрессо, прятавших под столом газеты с заголовками о Великой депрессии и удивительных успехах индустрии СССР, куда недавно по заманчивому предложению уехали их общие знакомые… Рисковые люди! Что с ними сделают эти странные русские?

И воздух здесь особый — солёно-сладкий, даже в дни общего траура пропитанным надеждой. Как будто сам Додж-Сити, уставший от сухопутных и морских войн, решил на часок спрятаться в этом ресторане, чтобы просто послушать, как потрескивает лед в стакане, и помечтать, глядя на паруса трёх рыбачьих лодок, прямо сейчас уплывающих за остров Сейбр.

Разбавлял всю эту идиллию небольшой, но весьма резвый пароходик береговой охраны шарового окраса, стоявший у причалов базы флота. Там группа техников и моряков доводила до ума установку РСЗО на массивной поворотной станине с сервоприводами, только вчера смонтированную на палубе сторожевика.