Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей

Агнесс, к счастью, всё это благополучно проспала. Вышел из спальни, аккуратно прикрыв за собой дверь, спустился. Внизу переминался с ноги на ногу посыльный — молодой, но подтянутый, из тех, кто еще слишком серьезно относится к уставу. Завидев меня, вытянулся во фрунт и отдал честь.

— Ваше превосходительство, матрос первой статьи Жаров! Направлен для донесения капитаном первого ранга Зацаренным!

Громко. Чертовски громко для ночи.

— Вольно, матрос, — отозвался я, не давая голосу дрогнуть. — Докладывайте.

— Около часа назад произошло нападение неприятеля, — затараторил Жаров. — Две группы тайно проникли в район мастерских и стоянки подводной лодки «Агнесс». Им удалось поджечь лодку. В настоящее время ведется тушение пожара.

Сердце пропустило удар.

— Благодарю. Можете быть свободны.

Он козырнул, а я сжал челюсти. Нельзя показывать, что мне сейчас невыносимо хреново. Начальник должен излучать уверенность. Какое бы дерьмо не случилось.

— Одеваться, быстро. Приготовить экипаж.

Куда ехать? В порт? Наверное, да, сначала туда. Не успокоюсь, пока своими глазами не увижу. Надеюсь, пожар быстро потушат, там есть кому этим заниматься. А потом уже разбираться с Любиным, как так его служба профукала группу диверсантов.

Пока я доехал, огонь почти потушили. На флоте, как ни странно, к пожаротушению относятся серьёзно, куда серьёзнее, чем на суше. Моряки работали, как одержимые — не в последнюю очередь потому, что спасали «Агнесс». Всё-таки самый результативный корабль этой войны.

Подлодка стояла в воде, чёрная от копоти, словно окурок. Не затонула. Уже хорошо. Вокруг неё, понуро и устало, толпились закопчённые матросы. На причале жандармы изучали тела. Несколько трупов. Чужие отдельно от наших.

Ко мне подошёл Любин. Мрачный, как ночь, козырнул двумя пальцами.

— Докладывайте, — коротко бросил я.

— Две группы, ваше сиятельство. Первая — десять человек — напала на западный пост. Гранаты, стрельба… Мы бросили туда резерв, но это был отвлекающий манёвр. Пока перестреливались с ними, вторая группа — четверо смертников — прорвалась к «Агнесс».

— А что часовые?

Любин сжал губы, опустил глаза, тяжело вздохнул:

— Они шли напролом. В чёрном… Двоих наши у пирса застрелили, но те… как бесы, ваше сиятельство. Даже раненые ползли к люку. Один успел кинуть зажигательную бомбу внутрь, прежде чем его штыками… Погиб механик Семенов. Он был внутри, проверял клапаны. Взрыв, пожар… Вытащили обгоревшего, дышал еще. Перед вашим приездом скончался.

— Сколько наших погибло?

— Пятеро солдат убито. Трое в лазарете.

Ветер хлестал лицо, снег лип к ресницам. Я поднял воротник шинели.

— А лодка?

— Корпус цел, сильнее всего пострадала рубка. Но внутри… проводка, механизмы… На первый взгляд — всё в труху. Всё придется менять, наверное.

Ясно. На плаву держится, но о выходе в море речи нет.

В порт заехали сани с закрытым пологом. Из них выскочил Джевецкий. Такой же всклокоченный как я, глаза дикие.

— Что случилось⁈ — почти крикнул он.

Жандарму пришлось еще раз пересказывать все детали. А я тем временем осмотрел трупы. Лицо Семенова обгорело и стало страшной черной маской с оскаленным ртом. Японские диверсанты лежали грудой, не выжил ни один. Даже допросить некого.

Ко мне подошёл начальник караула. Пнул носком сапога одно из тел.

— Этот… мы его ранили. Кричим — сдавайся. А он — нож себе в горло. Фанатики.

— Степан Карлович, — я повернулся к инженеру. — Ускорьте сборку Агнесс-3, прошу. Надо… Да вы сами всё понимаете.

И уже Любину:

— Пришлите сюда две, если надо три роты солдат! Двойное оцепление, пулеметы… Семенова и остальных похоронить с воинскими почестями.

Утром, приехав в присутствие, увидел портрет Сергея Александровича с траурной лентой. Расстарались сотрудники. Даже по городу еще флаги не приспустили, а тут уже всё готово.

Новых подробностей не было. Я собрал людей, зачитал ту самую ночную телеграмму. После чего призвал к сплоченности и стойкости. Дальше Тройер всё организует, его работа. А пока буду докладывать о наших злоключениях. Понятно, что порадую мало, но у нас тут война, победные реляции пока отправлять не получается.

Ну и личные телеграммы дополнительно к официальным. Сначала, конечно, Лизе. Максимально корректно слова поддержки. Мол, помню, благодарен за всё, и прочее. Ну и потом братьям покойного. Это уже Валериан Дмитриевич составит, он на такое мастер. И как вишенка на торте — племяннику Великого князя. Та же петрушка, стандартные слова. Еще одно сообщение должно отправиться Семашко с просьбой купить траурный венок от меня.

Валериан Дмитриевич все тщательно записал, повздыхал. Видно, что Тройер, переживает. Понятно, ведь он — креатура Сергея Александровича, можно сказать, официальный представитель. И карьера его теперь в состоянии крайней неопределенности. Конечно, ничего он вслух не сказал и на судьбу не жаловался. Но я успел уже изучить помощника, от меня не скрылись почти незаметная небрежность в одежде и бледное лицо. Да что там, даже писал он чуть медленнее и очень аккуратно выводил буквы. С похмелья так иногда делают, когда пытаются скрыть дрожь в руках. Но тут не пьянка. Тройер к спиртному вообще равнодушен, как-то признался, что его сразу начинает мутить и никакого удовольствия от выпитого не случается.

Принесли телеграмму — поезд с Куропаткиным прибывает в тринадцать часов. Генерал, конечно, дело хорошее, не поспоришь, но меня интересует попутный груз. Потому что с этим же составом прибывают самолеты числом два, и все запасы касок для пехотинцев, которые до сих пор лежали мертвым грузом у меня в особняке. Отдам тому же Куропаткину, пусть распоряжается подарком.

Из-за необходимости встречи пришлось перенести перевязку в госпитале у Макарова. Господь миловал, адмирал выздоравливает, но слаб еще до неимоверности. Не то что чашку в руках удержать — разговаривает еле-еле. И видно, как он тяготится этим состоянием. Но предложить что-то дополнительно для лечения не могу. Надо только ждать. Адмирал еще не старый — организм должен справиться.

Алексей Николаевич вышел из своего салон-вагона настоящим барином. Шинель с погонами генерал-адъютанта очень ему идет. Холеное лицо с одновременно простым и вместе с тем хитроватым взглядом. Кажется, за его спиной дворянские гнёзда и княжеские родословные. А на самом деле дед его — из крепостных, дослужился до унтера при Александре Первом. Это меня вездесущий Тройер просветил. Вот тебе и социальный лифт — внук до военного министра смог дорасти.

— Рад приветствовать, Алексей Николаевич. Как доехали?

Рукопожатие твердое, мы даже слегка померились силой. Незаметно для свиты.

— Здравствуйте, Евгений Александрович.

Недоволен чем-то? Или устал с дороги? Но поприветствовал сухо. И ладно, лишь бы своими делами побыстрее занялся. Я же наблюдал, как Яковлев активно жестикулировал у грузовых платформ. Наверное, именно там и есть долгожданные самолеты.

— Жильё вам приготовили, прошу в экипаж, — показал я на конец перрона. — Сейчас приглашаю на обед.

Куропаткин ничего не ответил, неспешно пошел вдоль состава. Пришлось и мне приспосабливаться под его скорость.

— Скажите, Евгений Александрович, а что это за противопульные шлемы приехали с нами? — вдруг спросил генерал. — Я приказа об экипировании ими не помню.

— Моя инициатива, — признался я. — С целью снизить санитарные поте…

— Вы, верно, не совсем хорошо понимаете свою роль, — перебил меня Куропаткин. — Мы с вами сюда посланы выполнять волю его императорского величества. А она заключается в том, что ему не нравятся вот эти кастрюли на голове. Ваше стремление помочь солдатам меня восхищает, но армия, Евгений Александрович, не место для самовольства. Будет приказ — с удовольствием его исполню. Меня тоже потери личного состава беспокоят не меньше вашего. Давайте каждый будет заниматься тем, что нам поручили. И не обижайтесь. Я — человек прямой, мне не до политесов.