Великий и Ужасный 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Вот же — человечище! Матёрый… С уруками — за руку, да еще и сигаретку попросил! Арга был из курящих, так что из кармана косухи он достал пачку сигарилл, каждая — толщиной с урукский средний палец — и протянул одну из них князю.

— Ваша светлость, огоньку? — Ярлак чиркнул зажигалкой, которая напоминала небольшой огнемет или, например, паяльную лампу.

Воронцов кивнул, дождался, пока огонь коснется кончика сигариллы, раскурил, затянулся, выдохнул табачный дым и сказал:

— Вон, Демидов на дирижабле шпарит. Позер уральский. Вот же правду говорят — седина в бороду… Но вы не говорите ему, что я так сказал. Обидится.

Я выглянул из арки и уставился в ночное небо на сияющий руническими символами летательный аппарат, который, казалось, был выкован из меди. На его корпусе посверкивали рунические надписи, странные арабески и огромные самоцветы.

— Цельнометаллическая оболочка! — не удержался я. Но прикола никто не понял. Да и не должен был… Может, Тиль бы понял, будь он рядом, да и все.

Цеппелин завис над воротами поместья, с крыши особняка тут же ударили снопы света — похоже, у Келбали Хана имелось свое собственное ПВО. Но развязывать войну он не торопился — прожекторы только обозначили цель, заставив самоцветы и руны сверкать еще более ярко. Нижний люк в гондоле раскрылся, и на левитационной платформе медленно-медленно вниз стал спускаться Демидов. Платформа тоже сверкала металлом и драгоценными камнями, как маленькая новогодняя елка.

— Говорю — позер! — Воронцов снова выпустил облако дыма. — Ну вот, закурил… Пять лет не курил — и нате. С другой стороны — опалу давно никому не объявляли, исключительное дело.

— Кхе-кхе, и исключительная компания, — сказал старший Ермолов, являясь откуда-то из самого темного угла. — Давно не виделись, Георгий Михайлович.

В традиционном для Ермоловых длинном черном плаще, с намотанным на шею шарфом, он напоминал то ли свободного художника из приверженцев готики, то ли классического упыря из голливудских триллеров. Не будь я уруком — наложил бы в штаны от неожиданности, а так — мне дорогого стоило не секануть бердышом на звук шагов из пустого еще секунду назад закутка. Да и гренадеры разом дернулись, хватаясь за карды — но выучка и опыт сделали свое дело, спокойная реакция светлейшего князя уруками была истолкована верно, никто на Ермолова не бросился. Кажется, темный даже огорчился — очень уж кровожадно блеснули его глаза.

— И вам добрейшего вечерочка, Полиевкт Полиевктович… — Воронцов очень по-светски расшаркался. — Демидов на подходе, осталось Орлова дождаться.

Я едва не заржал в голос. Полуэкт, значит? Скажем, Полуэктович? Никогда до этого не уточнял имя-отчество Ермолова, не доводилось… А младшенький, стало быть — Клавдий Полиевктович? Нет, определенно — попаданцы тут бывали и шестьдесят лет назад! Старший-то Ермолов хоть и седой как лунь, и худой, но явно седьмой десяток еще не разменял, крепкий дядька. С другой стороны — вполне себе имечко, до революции популярное, может, и ни при чем тут Стругацкие. Называли по святкам, да и всё. Церковь тут есть, и наверняка так могло совпасть, что…

— А это, никак, крысиный король из сан-себастьянской помойки там фыркает? — недобро зыркнул на меня глава темного клана. — Гляди, дофыркаешься! Георгий Михайлович, отдадите его мне на растерзание после нашего, скажем так, мероприятия?

— А вон, глядите, облака горят, небеса сотрясаются, к нам сам граф Орлов добирается! — ловко перевел разговор в сторону Воронцов, выдавая на-гора отглагольные рифмы.

Действительно — ночное небо прорезал яркий, подобный метеору, болид и врезался брусчатку около арки, в которой мы прятались от порывистого ветра. Они подошли к нам одновременно — спустившийся с небес закованный в сверкающую артефактную броню Григорий Демидов, который широко улыбался, и Владимир Орлов — дородный, красивый мужчина лет сорока или сорока пяти с окладистой коричневой (каштановой?) бородой и густыми бровями. Величайший воздушный маг Государства Российского щеголял в роскошной собольей шубе, в цвет бороде и волосам, с золотыми пуговицами.

— Григорий Григорьевич, Владимир Федорович, — Ермолов и Воронцов почеломкались с новоприбывшими аристократами.

От этих четырех исходила такая мощная аура силы и власти, что даже глумливые уруки присмирели, выстроились в шеренгу вдоль стен и переглядывались, корча многозначительные рожи. Я, как самый мелкий и вооруженный неуставным бердышом, встал замыкающим. Демидов, кстати, по этому самому бердышу меня и узнал — и подмигнул. Это порадовало — помнят добро сильные мира сего. Как минимум два союзника среди таких титанов — это дорогого стоит!

— САМ будет, или пришлет кого? — спросил как бы в воздух Воронцов.

Ответил Рикович — он тоже чувствовал себя в этой великой компании явно не в своей тарелке, и потому голос его слегка охрип:

— Великий князь Феодор Иоаннович обещались…

Мозги у меня скрипнули, и я сообразил, что это младший сын нынешнего государя, из трех имеющихся. Имена у Грозных разнообразим не отличались: если не Иоанн то Василий, если не Василий — то Федор, если не Федор — то Дмитрий, но это уже в крайнем случае. Исключения бывали, но совсем уж редко, в рамках статистической погрешности.

Великий Князь прибыл спустя несколько минут, помпезно, как и полагается персоне его уровня — с кортежем и бронированными опричниками, на лимузине. Машин было десятка два, не меньше, опричников в черной броне и с орлами на плечах — за сотню. Но все они остались у автомобилей, цесаревич ждать никого не стал: появился из предупредительно распахнутой двери представительского электрокара и зашагал прямо к воротам. Я только и увидел, что высокую фигуру, широкие плечи и узкие бедра — все, затянутое в полувоенный френч. Ну, и рыжая шевелюра, конечно. Черты лица, возраст и прочее разглядеть не удалось, хотя было ужас как любопытно — августейшая особа же!

Четверка могущественных аристократов в едином верноподданническом порыве едва ли не в ногу двинули за царевичем.

Арга и Ярлак тоже опомнились, и мы всем десятком, как стадо слонов ломанулись к воротам, пытаясь протиснуться между откровенно нарывающимися опричниками. Эти бронированные ребята специально стали в шахматном порядке, вынуждая уруков протискиваться меж ними. Я совершенно точно знал, что думал каждый из моих побратимов: «Вы такие смелые потому, что в доспехах!» И отчасти был с ними согласен. Но только отчасти… Я ведь знал, что в опричники не берут абы кого. Там все — боевые маги-слабосилки или пустоцветы с бешеным потенциалом и серьезным военным опытом, типа Петеньки Розена или Лаврика Нейдгардта. Серьезная сила! Но это — не повод вести себя так по-хамски, так что я не выдержал и рявкнул негромко, но решительно, на грани инфразвука:

— НАХЕР С ПЛЯЖА.

На нас даже аристократы обернулись, а опричники — их сдуло в стороны. Вот почему так: не наорешь — не реагируют? Национальная российская особенность? Меня даже гордость взяла — вон, как суровых воинов разогнал! С другой стороны, может быть, причина их покладистости заключалась в происходящем у ворот резиденции Нахичеванских?

Там его высочество царевич и великий князь Федор Иванович трижды ударил кулаком в решетку и провозгласил:

— Слово и дело Государево!

Ворота едва слышно скрипнули и подались в стороны. Охрана из нукеров в шипастых доспехах и пышущих паром из ноздрей демонов дружно ляпнулась на колени, при этом на их лицах и мордах застыло несколько испуганное и весьма удивленное выражение — похоже, такое предательство со стороны своих конечностей стало для нахичеванцев настоящим сюрпризом.

— В казармы, господа, — сказал царевич. — До объявления воли Государя вы считаетесь интернированными лицами.

И, черт бы меня побрал, эти вояки с рожами разбойников из сказки про Али-Бабу прямо так, на коленках, и отправились к какому-то флигелю. Вместе со своими демонами. Глядя трущего виски Риковича, я понял: причина таких чудес — мощнейшее ментальное воздействие. Черта с два нукеры подчинились бы кому-то, кроме своего господина! Явись даже ангел Божий, они бы и бровью не повели без приказа Келбали Хана!