Маг 12 (СИ) - Белов Иннокентий

Шуму в прессе опять много, даже очень и во всех статьях либеральных газет прослеживается одна мысль — когда же этого везунчика, царского пса Ржевского пристрелят? Где бы найти такого богатыря, Ивана-дурака, чтобы даже своей жизни не пожалел на такое благое дело? Раз все остальные благородные доны и идальго революционного террора сложили свои буйные головы на этой непосильной задаче?

Ну, думаю больше такой запрос от посольств иностранных государств формируется, как мне кажется.

Пора что-то предпринять с этим очернением моей светлой личности, раз я такой крутой и неубиваемый герой, поэтому терпеть глупые оскорбления я лично больше не собираюсь. Пришло время показать себя всей России, чтобы привлечь к себе внимание всех террористов, боевиков, шпионов и прочих разведчиков.

Человек из РСДРП, который отправил боевиков на акцию, успел скрыться в Финляндии, на что я опять посетовал императору на следующей встрече:

— Вот видите, государь! Они его арестовали по нашему запросу, потом мурыжили на границе с документами моих людей и выпустили его просто так. Видите ли, у них время задержания вышло! Ну, злости на этих финнов не хватает! Так что — пора эту заразу жестоким и бескомпромиссным образом вырвать из тела нашей страны!

— Типа — дать им свободу? Как вы предлагаете Польше? — не понимает широкий ход моих мыслей император.

— Абсолютно нет, принудить финнов вооруженным путем к полному послушанию! А с Польшей еще посмотрим, государь. Все же тех двенадцать миллионов, а этих только три всего, это очень большая разницы. Одних отпустим, других напинаем безжалостно, тут много думать нужно, что будет для России выгоднее. Только трезвый расчет и дальнейшая выгода, никаких сантиментов и политики всепрощенчества. Сами видите, слишком доброе отношение все трактуют однозначно, как явную слабость государства.

— Финны однозначно восстанут против моих войск, — угрюмо сказал император, — Есть такая у меня информация, что все случится именно так.

— Ну и отлично. Пока европейские державы дерутся насмерть друг с другом на полях сражений с миллионными потерями, мы в это время провернем маленькую и победоносную войнушку в Финляндии. Отнесемся к ней очень серьезно, без обычной генеральской заносчивости, все спланируем как следует, ведь там у нас союзников нет. Армию и флот потренируем, разобьем финское ополчение и воспользуемся хорошим поводом отнять у них Сайменский канал и Выборг окончательно и навсегда.

— Они же все окажутся против нас, все три миллиона? — сомневается император.

— Да какая разница, государь! Разобьем их армию для начала, выбьем казаками лесные отряды, пусть финские патриоты и лучшие люди бегут по льду в свою любимую Швецию, спасая жизни. Чем их там меньше в самой Финляндии останется — нам лучше, тем проще будет их снова к послушанию привести. Обложим огромной контрибуцией зажравшееся в национальном самосознании население, как Наполеон-грабитель поступал с завоеванными городами и оставим гарнизоны в Турку и Ханко, еще на шведской границе заграждение поставим. Чтобы осознали разницу в прежней мирной жизни под крылом российской империи и теми лихими временами, когда в стране война. Чтобы было уроком этим финнам и их детям, как может Россия им жизнь попортить за откровенно враждебную позицию жителей страны. Если не хотят уважать — так чтобы просто боялись. Просто молча сидели под лавками и не отсвечивали, вот и все, что от них требуется. А победоносная война очень будет нужна обществу, уж поверьте мне, государь.

Николая Второй прямо так со мной не согласился, но, заметку в своей памяти оставил о таком интересном предложении.

— Сергей, вы теперь прямо герой среди всех патриотов России. Перестреляли несколько бандитов, сами не получив ни одной раны. На вас теперь будут особенно охотиться журналисты и писаки, чтобы раскопать какой-то негативный материал о вашем прошлом.

— Государь, на меня раскопать ничего не получится. У меня нет никакой истории, поэтому только, чтобы ее найти и меня как-то скомпрометировать, потратят очень много денег враги России. И ничего не найдут. Впрочем, им это знание особо и не потребуется, чтобы уже много раз оскорбить меня в своих газетах.

— Цепной пес самодержавия — это еще самые мягкие эпитеты, — продолжаю я, — Все равно меня уже огульно обвиняют в очень некрасивых поступках, про которые я не могу даже говорить вслух в приличном обществе. Поэтому я хочу самостоятельно разобраться с самими авторами статей и редакторами газет. Еще собираюсь подать многотысячные иски про оскорбление чести и достоинства к редакциям и типографиям. Необходимо будет ваше внимание и поддержка во время рассмотрения моих дел в суде, государь. Эти процессы мы должны выиграть. А из конфискованных изданий я сделаю наших союзников, как раз самые популярные газеты типа «Копейки» разместили про меня откровенные пасквили.

Поддержку в суде император мне обещает, пока он еще может гарантировать такое дело.

Ну и отлично, я пока отправляю требования в редакцию газет и лично хозяевам печатных изданий, чтобы сняли порочащие меня материалы, извинились официально и выплатили мне моральную компенсацию в миллион рублей.

Эти мои требования газеты публикуют, понятное дело, сразу же при этом продолжая дальше поносить мои славные имя и фамилию на своих страницах. Но, невозможная сейчас сумма в миллион рублей интригует всех читателей, теперь, наверно, не найдется в России ни одной читающей личности, которая не знакома с такой нашей перепиской.

Сумма непомерная, конечно, на самом деле заявлена только для привлечения внимания, вот, мол, насколько я дорожу своей честью и достоинством.

Поэтому на следующий день после публикаций отправляю письма с нарочным в редакции провинившихся сплетниц, что приду просить извинений и наказывать неисправимых сплетников своей тростью. И еще время указываю конкретное, двадцать пятое марта, в три часа пополудни в одной редакции обещаюсь побывать и в четыре часа в другой.

Газеты эти послания снова публикуют первым делом на следующий день, надеясь, что я слишком много на себя беру.

И собираясь поглумиться надо мной как следует, когда я приду требовать извинений как частное лицо и окажусь спущенным с лестницы.

Уж пара крепких наборщиков или грузчиков в редакции найдется, чтобы я не мешал никому работать.

Наверняка, куча фотографов будет наблюдать за этим веселым моментом. Что мне на пользу однозначно, раз уж я так буром попер, привлекая к себе внимание прогрессивной общественности.

В назначенное время с парой своих сотрудников и нарядом полиции на всякий случай, одетый скромно, но, с большим вкусом, я поднялся по ступенькам в помещение, где находится первая редакция. Случилось это на Обводном канале, фотографов еще не так много вокруг собралось, всего-то пяток профессионалов с большими ящиками ждут интересного кадра. Как меня под руки выводят из помещения и отправляют полетать.

Спросил, где мне найти журналиста Цимлянского и был сразу же препровожден в комнату, где меня уже ждут.

— Вы же журналист Цимлянский? Ефим Абрамович? — спросил я взрослого дядьку типичной внешности с наглым и как-то изначально подлым лицом.

Рядом с ним с двух сторон его прикрывают двое коренастых мужиков босяцкого вида. Похоже, что просто на улице редакция таких защитников чести и достоинства журналюги нашла, сильно не заморачиваясь с благообразным видом защитников свободной прессы.

— Да, это я! Что вы имеете мне сказать? — смело гаркнул Цимлянский, привлекая внимание остальной редакции, а крепыши немного приблизились ко мне, оттесняя от него подальше.

— Предлагаю вам извиниться передо мной, полковником госбезопасности Сергеем Ржевским, и написать покаянное опровержение своих лживых слов в завтрашнем номере! — так же громко ответил я.

Босяки немного притихли, услышав про полковника, но, Цимлянский не стал себя сдерживать в такой напряженный момент и послал меня подальше:

— Не бойтесь его! Он тут как обычный проситель, а не как полковник! — приободрил своих защитников и еще раз громко ответил циничным отказом на мое абсолютно справедливое требование.