Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий

— Я понял, — нахмурился Кулли. — Устрой мне встречу с царем.

— Чего? — уставилась на него жена. — Ты спятил, муженек? Может быть, ты захочешь встретиться сразу с богом Мардуком?

— У меня с собой послание из Энгоми, — пояснил Кулли. — И я облечен полномочиями посла. Я вручу подарки и договорюсь о безопасности для товаров. Господин поручил мне это сделать.

— Ну, раз так… — лицо Цилли просветлело. — Да, мой отец знаком с господином Ша тамкари, старшим купцом. Он близок к трону. Это может сработать. В прошлый раз тебе повезло, ты весь товар продал нам, да и было его немного. Сейчас о тебе говорят на всех углах. Так что даже мотка ниток не вздумай продать из этого каравана. Писцы расценят это как обман дворца. И тогда, муж мой, тебе очень сильно повезет, если у тебя всего лишь отберут товар. Ты не представляешь, как страшно становится жить.

Царский дворец возвышался над городом массивной ступенчатой пирамидой из сырцового кирпича, переложенного тростником. Его стены толщиной в три человеческих роста, покрытые потрескавшейся белой штукатуркой, хранили следы недавнего ремонта. Их кое-где подмазали свежей глиной, еще не успевшей потемнеть под солнцем. Дворец — это город в городе. Сотни людей тут живут и трудятся.

Главные ворота обрамляли две грубо отесанные базальтовые стелы с высеченными изображениями царя, принимающего дань от покоренных народов. Между ними зиял проход с порогом из единственного блока цветного гранита — трофея, привезенного победоносными государями из каких-то далеких земель. Стражники-копьеносцы посмотрели на Кулли и равнодушно отвернулись. Его тут ждали.

Двор за воротами оказался застеленной неровными каменными плитами площадкой, окруженной низкими кирпичными строениями с плоскими крышами. В углу дымится общественная печь — рабы в потрепанных передниках вынимают из нее свежие глиняные таблички для царского архива. Запах обожженной глины смешивается с ароматом тлеющего кедрового дерева из жертвенника Нинурты — простой каменной чаши, в которой Кулли углядел обугленные косточки ягнят.

Тронный зал роскошью отнюдь не поражал, ведь лучшие времена Вавилона остались давно позади. Из пола, выложенного плитами желтого известняка, росли колонны потемневшего кедра, теряющиеся в полутьме потолков. Они выложены чеканными листами меди, что кое-где отошли от дерева за давностью лет. Стены покрыты штукатуркой. Краски на ней не подновляли уже давно, но фигурки царей, топчущих своих врагов, Кулли все же разглядеть смог.

В центре на невысоком возвышении стоит трон — массивное кресло из черного дерева с подлокотниками в виде львиных голов. За ним на стене висит круглый щит из воловьей кожи с вытесненным изображением дракона Мушхуша — единственное яркое пятно в этом аскетичном помещении.

Кулли лежал перед троном, распростершись ниц. Он терпеливо ждал. Попасть на прием к повелителю четырех сторон света оказалось проще, чем он думал. Всего-то троим вельможам занесли подарки, и вот уже ты проходишь ритуальное омовение, надеваешь нарядные одежды и идешь по коридорам дворца, чтобы попасть в тронный зал. Мардук-апла-иддин изволит выслушать его как бы мимоходом, между прогулкой на лодке и обедом. Так решили после раздумий господа Ша тамкари и Суккаль-махху, великий сановник. Нельзя причинить урон достоинству самого царя, когда к нему прислали вместо знатного воина, облеченного властью, какого-то купчишку.

Впрочем, такое случалось, и довольно часто. Тамкары могли привезти послания от своих царей, но в этом случае все разговоры не выходили за рамки торговли. Купеческие караваны сшивали разные земли, словно иголка с ниткой, проникая в самые далекие страны. И чем хуже шли дела у царей, тем больше ценили они тех, кто вез им пошлины. Вавилон, дела которого в это время оказались плохи как никогда, отмахнуться от такого гостя не мог. Это все же торговый город.

Вот потому-то Кулли подвергли весьма умеренным унижениям и приняли довольно быстро. И даже стоило ему это совсем недорого. Царь Мардук-аппла-иддин, хоть и считался правителем слабым, идиотом не был точно. До него уже донеслись слухи о неслыханно богатом караване, пришедшем с запада, прямо сквозь земли, захваченные арамеями.

Царь был мужчиной молодым и любопытным, а то, что дела в его царстве текли скверно, не его вина. Величайшие империи качались и падали, один лишь проклятый Элам набирал силу. Но пока в Вавилоне правит брат жены эламского царя, стране ничего не угрожает. Великий воитель Шутрук-Наххунте Эламский не даст в обиду мальчишку на вавилонском троне.

— Ничтожному позволено говорить, — услышал Кулли.

— Великий царь, солнце народов, избранник Энлиля! Царь царей, чья слава как Иштар! — произнес купец, так и не встав с пыльных плит пола. Встать ему пока не разрешали. Да и разрешат ли еще, неизвестно.

— Мой господин говорит так: К Мардук-апла-иддину, великому царю, царю Вавилона, любимцу Мардука и Шамаша, от Энея, царя Ахиявы, Алассии, Угарита, Вилусы и многих островов Великого моря, твоего брата, послание. Да пребудут в мире боги наши.

— Великий царь вопрошает! — услышал Кулли надменный вопрос. — Неужели Алассия, Вилуса и Аххиява могут быть под одной рукой? Такого не случалось от начала времен.

— Я клянусь в этом богом Посейдоном, которого почитаю, — ответил Кулли. — И богом Мардуком тоже.

— Тебе дозволено преподнести дары! — сказали ему.

Этот момент Кулли обсуждал с господином долго, и каждая мелочь имела значение. Верно тогда сказал господин: у тебя никогда не будет второго шанса произвести первое впечатление. Кулли потом еще долго обдумывал глубочайшую мудрость его слов. Потому-то сначала на террасу вышел раб с серебряным подносом, на котором стояла чаша, наполненная драхмами. Потом внесли позолоченный шлем, украшенный яркими перьями, за ним доспех из железных пластин, а после — бронзовый щит с такой искусной чеканкой, что царь без стеснения начал гладить его пальцами и в восторге причмокивать губами. После них вошел раб-нубиец, который держал перед собой золотой поднос, на котором стояла золотая чаша, изукрашенная сценами боев. Чашу доверху наполняли золотые статеры, один из которых царь тут же потребовал себе, нетерпеливо махнув рукой. Он вертел его в пальцах, чуть ли не обнюхивая. И судя по кислому выражению лица, понял назначение маленького слитка с головой быка сразу же. Завершил водопад подарков железный кинжал с рукоятью, украшенной янтарем. И этот последний факт потряс присутствующих до глубины души. Янтаря тут не видели так давно, что уже и позабыли, как он выглядит.

— Повелитель четырех сторон света, любимец Энлиля и Шамаша благосклонно взирает на дары своего брата, царя Аххиявы и Алассии, — торжественно провозгласил глашатай. — Его послам отныне позволено не простираться ниц. Им надлежит лишь отдавать поясной поклон, как слугам равного. Тебе дозволено встать, купец, и передать свое прошение.

Кулли встал, впервые за все время увидев, куда и к кому его, собственно, привели. Царь был молод, но изо всех сил сохранял торжественность, порываясь вскочить и рассмотреть подарки со всем тщанием. Но дворцовые церемонии незыблемы. Царь досидит до конца, подобный статуе, выпятив вперед молодую еще бороденку.

— Семь раз и семь припадаю я к стопам властелина четырех сторон света и любимца богов, — начал Кулли. — Пусть царь позволит нам торговать в его земле, и мы наполним его склады золотом и иными товарами!

— Рынки Вавилона отныне открыты для слуг брата величайшего, — услышал Кулли. — Поведай нам, что за странные звери привезли товары в центр мира? Разве не для мяса и молока разводят его племена хапиру в дальних землях?

— Это верблюд, о любимец богов, — смиренно ответил Кулли. — Великого труда и гор серебра стоило привезти их в Угарит…

— Ты дважды сказал Угарит, купец? — услышал он голос глашатая. — Разве Угарит не пал под ударами морских разбойников. До нас доносятся странные слухи об этом городе, но они не вызывают доверия. Мы давно не видели людей с той стороны пустыни. Эбер-Нари, Страна за Рекой, стала непроходима для наших купцов.