Время - словно капля янтаря - Игорь Вереснев

А пивко-то у него холодное, издалека видно, как бутылка вспотела. У меня от этого зрелища язык к небу присох.

Человек опять глотнул. И опять скривился. Да не мучайся ты так, дорогой, не пей, если не хочешь. Поставь аккуратно рядом с лавочкой, и топай своей дорогой. Найдётся, кому убрать.

Я представил, как сажусь на его место. Наклоняюсь, тянусь рукой за бутылкой, что затаилась между ножкой лавки и урной. Неторопливо, будто свою, поднимаю. Пью. Хорошее прохладное пиво.

Когда-то допивать за другими я бы побрезговал. Не поверил бы даже, что такое возможно, если бы кто-нибудь рассказать взялся. Решил, что шутит или издевается. Да ещё смотря кто рассказывал, а то и в морду двинуть мог, чтобы за базаром следил… Теперь не брезгую. Теперь многое по-другому стало. Потому как раньше я был Геннадий Викторович, учитель, уважаемый человек. Теперь — Генка-дворник.

Мужик посмотрел в мою сторону. Заметил, наконец, что его ждут. Ну, давай, давай, родимый, не хочешь оставлять, так допивай быстрее, освобождай тару. Нет мне никакого удовольствия на солнцепёке стоять. Не пьёт. Вытаращился, словно у меня ширинка расстёгнута. Чего пялишься? Одет я не по-парадному, так и что с того? Будний день, не воскресенье, не праздник какой. Не имеет права работяга по бульвару, что ли, пройтись? Надеюсь, на бомжа я не похож, на бандюгана отмороженного тем более. Хотя физиономия у меня... когда бреюсь, в зеркало смотреть тошно. А рот, так и подавно лучше не открывать. Но это, мужик, опять-таки не твоего ума дело. Ты бы оттуда, где я зубы оставил, вообще живым не вышел.

Человек продолжал смотреть на меня не отрываясь. И я не выдержал. Мысленно сплюнул и отвернулся. Да пошёл он, со своим пивом и своей бутылкой! На этих копейках свет клином не сошёлся. Ишь ты, чистенький весь из себя, интеллигентный!

Я успел сделать три шага, когда меня будто в спину толкнули:

— Гена?

Я оглянулся. И узнал!

— Радик?! Радислав?

Он уже поднимался со скамейки, спешил ко мне. А я не мог понять — как же я его сразу не узнал? Такой же худенький, шустрый. Он ведь и не изменился совсем, только без очков. Должно быть, поэтому и не узнал? И ещё потому, что не на лицо смотрел, а на руку с бутылкой. Сколько же мы с ним не виделись?

Радость тёплой волной окатила меня, будто само прошлое встретил. То, давнее, счастливое время, о котором я разрешаю себе вспоминать очень редко. То время, в котором были школа, и Светлана, и собственная квартира… и Ксюша была.

— Радик…

Мне так хотелось обнять его! Но нынешнее не позволяло забыть, кто я теперь. Даже руку протянуть не решился. А Радик всегда был застенчивый. Потому не поздоровались мы, как следует. Стояли друг против друга, с ноги на ногу переминались, пока он не спросил:

— Ген, ты чего? Почему плачешь?

Плачу? Правильно, слёзы на глазах. Я отмахнулся.

— Да не обращай внимания. Это я от радости, что ты живой и здоровый. Я ж тебя не узнал сразу — без очков.

— Да я их давно не ношу. Мороки с ними много, контактные линзы удобнее. Ты-то как? Выглядишь странно. Смотрю, ты или не ты? Сначала подумал — бомж бутылки собирает.

Если бы я умел краснеть, покраснел бы от этих слов. Стоял, и не знал, куда деть треклятую сумку с позвякивающей тарой. Завадский моё замешательство понял.

— Ты что, со школы ушёл? У тебя что-то плохое случилось?

Что он пристал — «случилось, случилось»? Ну, собираю бутылки, и что? Не ворую же!

— Да нет, Радик, всё нормально, всё путём. Просто не рассчитал с зарплатой. Немного.

— А ты где работаешь?

— Да здесь, рядом. В ЖЭКе… — я запнулся, — дворником. Да всё нормально! Всё образуется. Главное, ты живой и здоровый. Я ж подумал тогда…

— Гена, ты, наверное, сегодня не завтракал? — перебил он.

— А? Да я вообще не завтракаю…

— И не обедаешь?

Ой, как мне было стыдно! Почему — не знаю. Кем стал, через что пройти прошлось — не по моей ведь вине! Жизнь, подлая грязная сука-жизнь, так сложилась. И ничего я сделать не мог, как ни пытался. Потому и стыдиться мне нечего.

А вот ведь, перед Радиком стыдно стало.

Он взял из моих рук сумку, подошёл к урне, вытряхнул. Бутылки с громким звоном высыпались в зияющее жерло, скомканная сумка полетела следом. Я молча проводил их взглядом. На миг кольнула досада, — деньги пропали!

— Слушай, а пойдём ко мне? — предложил Радислав. — Я квартиру снимаю. Посидим, поболтаем, отметим встречу. Мы с тобой сколько лет не виделись? Восемь?

— Десять.

— Тем более. Или ты сейчас на работе? Не можешь отлучиться?

Колебался я не долго. Какая там работа! Убрал территорию и свободен. Кивнул, соглашаясь.

До дома, где жил Завадский, добирались мы с полчаса, не меньше. Вдобавок в супермаркет заглянули — заботиться о том, чтобы в холодильнике провиант был, Радислав не научился за прошедшие годы, судя по всему. А что научился, так это употреблять. Во всяком случае, когда я предложил взять поллитровку — Десять лет всё-таки! — он не отказался. Я подумал, и взял ноль-семьдесят пять. Не допьём, «на завтрак» Радику останется.

Пока добирались, да пока огурцы-помидоры мыли, сыр-колбасу резали… В общем, на ходиках час по полудню тикнуло раньше, чем мы по первой разлили. И хорошо. С утра я не употребляю, никогда. Только начни похмеляться, не заметишь, как скатишься. Видел я «синяков», ой-ей-ей сколько!

Посуды цивильной в квартире не оказалось, пить предстояло из стаканов. Да здесь ничего цивильного не было. На кухне — выцветшие жухло-белые обои, стол под клеёнкой, колченогие, расшатанные до последней степени стулья, холодильник ещё советских времён и плита газовая оттуда же. Комната выглядела не лучше: обои зеленовато-голубые, такие же выцветшие, на полу — дешёвый, затоптанный палас, два кресла с протёртыми до дыр подлокотниками, диван с не застланной постелью, раскладной стол с исцарапанной, пропаленной сигаретами полировкой, тумба. И пустой книжный шкаф.

Шкаф окончательно меня доконал. Не вязалась его пустота с Завадским. Вообще нарочитая пустота этой квартиры удручала. Ничего, связанного с Радиславом — с тем Радиславом, которого я знал когда-то, — в ней не было. Все вещи исключительно хозяйские, чужие. Чёрт возьми, даже одежда в коридоре на вешалке не висела! Не так я представлял его жилище.