Господин следователь 9 - Евгений Васильевич Шалашов

Хозяев мы изрядно понапугали, когда смерть Борноволкова расследовали. Но есть такое свойство человеческой памяти — короткая она.

Если Мещеряков останавливался в гостинице перед тем, как поехать в Ивачево, если его паспорт приносили в полицейский участок, если в гостиничном регистрационном журнале его отметили, если верно указан пункт, из которого он прибыл в Череповец… В общем, сплошное если.

Так, вроде и все. Озадачил я пристава. Надеюсь, Ухтомского не отвлекут на что-то иное, типа драки больных в земской больнице. А, вот еще что…

— Про Вавилова мы начали разговор, да отвлеклись, — напомнил я приставу.

— Точно, начали о нем разговор, — кивнул Ухтомский. — Федор Смирнов доложил — Вавилов дома сидит, заперся, со вчерашнего дня водку пьет и зубами стучит. Истопник сказал, что после исправника купец целый вечер на сына орал. А нынче опасается, что судебный следователь в гости зайдет.

Водку пьет? Тогда хорошо, что я к нему не пошел. Смысла нет воспитывать пьяного.

— Хотел я зайти, но Василий Яковлевич меня очень просил купца не трогать. Он сам с ним воспитательную беседу провел, — вздохнул я, потом посетовал: — Жаль, что господин исправник у нас гуманист.

Не знаю, понял ли пристав мудреное слово, но он сразу же кинулся защищать своего начальника.

— Нет, его высокоблагородие человек справедливый, и офицер настоящий. Было бы их в Крыму побольше, не сдали бы Севастополь. Но для Севастополя его высокоблагородие маловат был.

Ну да, Василию и было-то тогда не то шесть лет, не то семь. Снова отметил про себя, что у Ухтомского до сих пор болит душа о Крымской войне, на которой он и раны получил, и крест с медалями.

— Вот потому я его и слушаюсь, — кивнул я. — Не только из-за его должности, но из уважения. Так что я вам говорю — сами все знаете. Вавилов, дай бог, ума поднакопит и поймет, что в Череповце себя прилично надо вести. Впрочем, не только в Череповце, но и в других местах.

— Присматривать я за ним стану, — сообщил Ухтомский. — Ежели, не поймет после разговора с Василием Яковлевичем, придется его немножечко наказать…

— Антон Евлампиевич, неужто сами наказывать станете? — изумился я.

Городовых наш пристав иной раз вразумляет. По-отечески так, без синяков и выбитых зубов. Но парни понимают, что если пристав кому-то затрещину дал (без свидетелей, чтобы никто ничего не видел, и подчиненный авторитет не терял), то за дело.

Но одно дело городовой, или мещанин, которого «вразумляет» пристав, совсем иное купец, а уж купец первой гильдии — фигура серьезная. В иных городах полицейскиетаких толстосумов приходят на праздники поздравлять. Соответственно — водочки им нальют, и бумажку вынесут. Простому городовому — рубликов пять, а приставу уже побольше, рублей двадцать-двадцать пять.

Слышал я краем уха, что и в Череповце нечто подобное было, пока на должность пристава не пришел Ухтомский. Антон Евлампиевич быстренько объяснил личному составу, что так поступать нехорошо. Но Ухтомский воспитывал только городовых, а вот когда явился Абрютин, так этот еще и купцов с дворянами принялся тиранить за «подарки». Скорее всего — не все так благостно, но за год, пока я здесь, никто из городовых не попался.

— Наказывать, Иван Александрович, по-разному можно, — раздумчиво пояснил Ухтомский. — Я, конечно, человек маленький, чином не слишком вышел. Куда мне до купца первой гильдии? Он же меня с потрохами купит, потом продаст. Но…

Антон Евлампиевич примолк и посмотрел на меня с некой хитрецой.

— Господин пристав, не томи… — попросил я.

— Можно так сделать, чтобы Вавилов понял — лучше ему из Череповца уехать.

— А как? Что такого должно с ним случиться?

— Да ничего с ним не случится. Вот, разве что, приказчики у купца начнут увольняться, грузчики примутся заламывать несусветную цену за разгрузку, склады ему в аренду перестанут сдавать.

— Однако, — только и сказал я, с удивлением посмотрев на Ухтомского.

Не знал, что наш пристав такой коварный человек, а еще — имеется ли у него возможность и «рычаги воздействия» сделать то, о чем он мне только что сказал? Но если Ухтомский говорит, значит, возможность имеется. Это я постоянно провожу аналогию должности частного пристава с должностью участкового инспектора из моего времени, но у пристава власти и возможностей гораздо больше. Он у нас не только отвечает за охрану правопорядка, но выступает и в роли санитарного инспектора, и налоговика. На участкового хотя бы пожаловаться есть кому — и в прокуратуру, и вышестоящему начальству, а здесь над приставом только исправник, да губернатор. Разумеется, может вмешаться Предводитель дворянства, но за конкретного купца тот вступаться не станет. А самое интересное, что полицейский все станет делать согласно букве закона. Уборная, предположим, во дворе купца не соответствует нормам, ворота выходят на улицу, мешая проезжать извозчикам. Или там — дым из трубы идет в неположенную строну, собака орет по ночам, спать соседям мешает, куры в чужой огород заходят. По мелочам, иной раз, выходит болезненнее.

Другое дело, что Антон Евлампиевич не такой человек, чтобы гадить, особенно по мелочи.

— Я, Иван Александрович, за все время пребывания в должности никого не прижимал и должностью своей не злоупотреблял, — заметил Ухтомский. Вздохнув, добавил: — Но все в этой жизни бывает.

Распрощавшись с приставом, заглянул-таки в Окружной суд. Раскланялся с Петром Порфирьевичем, который искренне интересовался моим здоровьем, заглянул в приемную Председателя. Начальник канцелярии тоже поинтересовался моим здоровьем, но так, из чувства приличия. Я что-то пробурчал, узнал, что для меня ничего нет (а я надеялся — вдруг-таки Федышинский отправил Акт, а я о том не знал?), ушел в свой кабинет.

От нечего делать потряс генеральский мундир — он уже высох, ткань мятая, но гладить не стану. Обломки сабли и ордена в столе. Зачем-то выдвинул ящик. На месте.

Пошелестел бумагами, опять прошелся глазами по списку оперативно-розыскных мероприятий, прикинул, что к чему. А в Ивачево, скорее всего, придется самому ехать. Неохота!

Еще разок обматерил Федышинского, невесть в который раз посмотрел на часы и пошел домой.

Уже повернув на свою Покровскую, обратил внимание, что впереди меня чешет половой из какого-то ресторана — тащит на спине корзину (пестерь, как у нас именуют такую штуку), обтянутую холстом. Помнится, когда впервые такого увидел, умилился — до чего же это похоже на мое время, когда по городам и весям снуют доставщики пиццы