Крестоносцы (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Да, у кнехтов многих есть арбалет. Но что это за арбалет⁈ Они проверили трофей из рыцарского замка. Пятьдесят сажен стрела пролетит. Если стрелу послать с возвышением в сорок пять градусов, то она и на сто сажен почти улетит, ну, на восемьдесят точно, но убойной силы уже иметь не будет. Их же луки и идеальные каленые стрелы бьют на восемьдесят сажен гарантировано. Так что перестрелку они у арбалетчиков выиграют, а с учётом того, что арбалет заряжать в три, а то и в четыре раза дольше, так даже не стоит тевтонцам такой поединок устраивать. Проиграют они его. И цена проигрыша — жизнь. В смысле — смерть.

Ефим со всех ног бежал к воротам, позади раздались крики, а значит, на мосту уже идёт бой. Вот этот кусок дороги в двадцать сажен был у них самым проблемным местом. Естественно, что в их подготовку, в тренировку, входило упражнение вроде этого. Нужно было пробежать пятьдесят сажен, а потом из лука попадать по мишеням. Не простое упражнение. Дыхание ведь сбил и руки должны чуть подрагивать. Но учились и, надо думать, освоили сию премудрость. Ефим чуть вырвался вперёд, по бегу у него всегда лучше было, чем у брата. Зато Серафим точнее бил из лука.

До кнехтов оставалось ещё сажен пять, когда сверху свистнула стрела и впилась в локте всего от его ног в землю. Ну, чего, они понимали, что те, на стене, крестоносцы, увидят и то, что творится на мосту, и то, что непонятные здоровяки бегут к воротам. Вот тевтонцы и увидели, и даже выстрелили. Ну, теперь им тридцать, а то и сорок ударов сердца перезаряжать свои железяки. Главные минус арбалета — медленное заряжание.

Всё, теперь его сверху не видно, ну, раз он арбалетчика не видит. Конев остановился, выдернул из-за плеча стрелу и наложил её на тетиву. Вжик. И стрела с белыми пёрышками полетела в лицо кнехту. Да даже если в лоб попадёт, то с такого-то плёвого расстояние гарантированно дырку в нём сделает.

Вжик. У него за спиной, спустил тетиву и брат. Ефим выхватил из-за плеча вторую стрелу и наложив на тетиву… чуть не погиб. Его второй кнехт, в которого он намеривался выстрелить, используя алебарду, как копьё, метнул ею в стрельца. Чуть промазал. Лезвие пронеслось над левым ухом стрельца, сбив ему прицел. А кнехт, увидев, что промахнулся, выхватил свой меч и побежал к Ефиму. Вжик. У брата стрела ушла, ему никто не мешал. Конев натянул лук и буквально с двух саженей влепил стрелу в набегающего тевтона. Прямо в оскаленный рот. Кричал чего-то. Видимо место занимал в очередь к ключнику Петру. Мол, я следующий, там место займите на меня, скажите, что я тут занял.

Хрясь, аж слышно было как булатный четырёхгранный наконечник ломает кости черепа и уходит в мозг, останавливая немца. Тот споткнулся и прикатился под ноги Ефима уже бездыханным.

Теперь предстояло самое серьёзное. Если у ворот ошиваются ещё крестоносцы, то они не смогут снять арбалетчиков и те выстрелят по кому-нибудь из их отряда.

Так и получилось. Нет, пока арбалетчики на стене в диверсантов не стреляли. Получилось, что прямо у ворот, скрытые толстыми дубовыми дверями справа стояло несколько крестоносцев. И они уже встревоженные криками от ворот доставали из ножен мечи. Слава богу, среди них не было ни одного арбалетчика. Все с мечами. И вот эти точно рыцари и одежда и оружие не в пример лучше.

Братья застыли, не добежав до места, откуда будут видны те кнехты на стене. Ефим ещё на бегу выхватил стрелу из-за плеча и сейчас, стараясь успокоиться и выровнять дыхание, наложил стрелу на тетиву, поднёс лук к щеке и стал его натягивать. Смотреть, что делает брат некогда было, да и не сомневался стрелец, что этим же Серафим занят. Вжих. И две стрелы полетели навстречу, всё ещё вытаскивающим из ножен мечи, крестоносцам.

Событие пятьдесят пятое

Тадах. Вскочивший со стула отец Гюстав перевернул его и в наступившей зловещей тишине словно в колокол вдарили, да ещё когда ты голову свою бестолковую в его чрево сунул.

— Ой! — пискнул Алонсо, тоже подпрыгивая, но стул свалить не смог, масса не та.

— Ох, — простонал, схватившись за грудь Епископ Кошице Марек Форгач.

— Господи, помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй! — истово стал креститься их Высокопреподобие отец Рубио — настоятель костела святого Иоанна Крестителя На прадле (Kostel sv. Jana Křtitele Na prádle).

— Изыди Сатана! — завопил отец Гюстав и, схватив недопитый кувшин с вином, запустил его в дверь. Бабах и кроваво-красное вино потекло по двери и полу. Или это кровь той жадины?

Бух. Бух. Бух. Вновь заколотили в дверь. Все находящиеся за ней замерли, мысленно уже оказавшись лицом к лицу и с козлами, и самим посланцем Вельзевула.

— Отец Рубио! Это я — Марек из корчмы у Карла Брабанского (U Krále Brabantského). Тут ваши мулы объели все наши цветы.

— Ма…ма…Марек? Какие му… мулы. Марек это ты? — начал обретать дар речи отец Рубио. Не сразу, некоторые слова пришлось сначала учиться выговаривать.

— Я, святой отец. Это я — Марек, заберите своих мулов, они сожрали всю красоту.

Теперь все три священника уставились в шесть глаз и три негодования на Алонсо.

— Я привязывал… — паршивец ловко избежал кулака отца Гюства, жаль его не удалось избежать животу епископа.

— Марек, мы обязательно оборвём уши этому паршивцу. М… А святые отцы завтра зайдут тебе пообедать и… Подожди, а что, тот домик во дворе корчмы, ты его сдаешь сейчас? Мои братья прибыли прямо из Авиньона от самого Папы Иоанна и им нужно встретиться с нашим епископом, не можешь ли ты поселить их у себя. В том домике, и позаботиться об их питании, ну и прочих услугах. Одежду постирать. Они ведь давно в пути. И у тебя же есть большая конюшня для их мулов? — отец Рубио прямо сиял. Нашёл способ выпроводить гостей. А то ведь объедят.

— А цветы? — кабатчик был в чёрном фартуке, с чёрным платком на голове и с чёрными глазами. Может он и ездит на тех козлах⁈ Вон какой огромный тесак у него в руке.

— Цветы? — доминиканец вышел на освещенное место перед Мареком.

— Цветы⁈ — поиграл тесаком шеф-повар.

— Конечно, Марек, святые отцы возместят тебе ущерб, а я отпущу тебе совершенно бесплатно любой твой грех.

— Хм. Любой?

— Любой, Марек. Так что с тем домиком?

— Конечно. Я с удовольствием сдам его святым отцам. И их мулам. В смысле конюшню сдам. Можете перебираться прямо сейчас.

Ночной мглой, подгоняемые в спину хлёсткими ударами холодного ветра с дождём, посланцы Папы Иоанна двадцать второго прошли по узкой улочке с полсотни шагов, повернули и оказались перед приземистым двухэтажным зданием с масляным фонарём над входом. Фонарь был подвешен на цепи, и ветер, забавляясь, раскачивал его, надеясь сорвать и загасить наконец тусклый огонёк.

— Пройдёмте святые отцы… А вы есть-то… голодны? Нет так да? Не будете?

— Хотим! Хотим! — закричал отец Гюстав. Он последним шёл, таща своего мула чуть не силком. Видно ему досталось под этим фонариком от Марека, и он туда больше особо не стремился, чего там делать, всё что могли они уже объели.

— Ладно. Скажу… Жуже скажу, чтоб в помоях посмотрела.

— В помоях? — даже остановился доминиканец. Разговаривали на италийском. До того как завести своё заведение Марек двадцать лет повоевал на юге в том числе и за Геную. Наёмником был. Так что языком ромеев владел прилично, хоть и с акцентом смешным, вот отцу Гюставу и показалось, что просто не то слово вставил корчмарь. Перепутал.

— А где по вашему, святой отец, я для ваших мулов найду ночью еды. Знамо дело в помоях.

— Ага, вот тут ступенька… осторожней. Ну, что же вы, Ваше Высокопреосвященство⁈ Теперь синяк будет и нос опухнет. Ох-ти а кровь-то как хлещет. Бяда. Поакуратнее надо. Зальёте тут всё кровью, отмывай потом за вами. Так вы мне всех посетителей разгоните. Цветы объели, кровью дверь и ступени залили. Придут люди, а не красоты былой, ни порядка, в крови всё. Эх. Ладно, чего уж. И вас накормлю. Чем осталось. Наверное, не всё Жужа в помои высыпала.