Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko

— Ну, как такую девушку можно не любить⁈ А?

Вася лишь покачал головой в ответ, будучи абсолютно согласным с мнением Бахадура.

Проснулся в половине четвертого. Как ни странно, из-за того, что не слышал привычного храпа Бахадура. Кинул взгляд на его постель. Вздрогнул от испуга: алжирца в кровати не было. Испугался, потому что подумал, что пирата опять потянуло на приключения. Потом понял, что мысль глупая, да и услышал шепот, доносившийся из общей комнаты. Тихо подошел к двери, чуть приоткрыл. Долго смотрел, улыбаясь.

Бахадур сидел на стуле. Тамара куском материи, смоченным в каком-то растворе, нежно протирала раны пирата, полученные им от руки юной девы. О чем-то шептала, тихо смеясь.

Вася вздохнул, завидуя счастью алжирца. Потом прикрыл дверь.

Прощались без долгих слов. Всем было грустно. Бахадур торжественно вручил Васе свой нож в качестве подарка. Милов крякнул про себя: «Не мог еще один нож у оружейника заказать, чтобы отдариться? Эх, ты, бестолочь!»

— Помните, господа, вы должны исполнить своё обещание! — сказала Тамара на прощание троице отбывающих в крепость Грозную.

Все переглянулись в недоумении. Потом посмотрели на Тамару, прося о помощи.

— Вы обещали навестить меня и мужа в нашем доме. Поэтому вы должны быть живы и здоровы! Отказов я не приму!

— Слушаюсь! — неожиданно все трое синхронно гаркнули, отдавая честь.

— С Богом! — перекрестила их Тамара.

Уехали.

Бахадур обнял Тамару. Смотрели вслед удаляющимся друзьям. Тамара вздохнула.

— Сегодня пойдём, внесём деньги за дом! — сказала как бы между прочим.

— ⁈ — удивился Бахадур.

— Да, да, — улыбнулась Тамара. — Скоро у нас будет большой и красивый дом. И у тебя будет отдельная комната. С отдельным входом. Чтобы ты мог творить свои черные дела, негодник!

Коста. Мздимта и аул Гассан-бея, август 1838 года.

Нам не требовалось переправляться через Мздимту, чтобы попасть во владения сыновей Хоттабыча. Наоборот, не доезжая до реки нужно было свернуть в горы. Но мы поехали прямо. К тому самому висячему мосту, через который два года назад мы со Спенсером перебежали и едва не нарвались на группу конных черкесов. Его за прошедшие месяцы не один раз жгли русские карательные экспедиции. Убыхи и джигеты тут же мост восстанавливали, искусно используя виноградные лозы. Выше по течению переправу затрудняли высокие скалистые берега. Ниже, у самого устья, стояла русская крепость. По сути, лишь это место являлось связующим звеном между двумя частями Джигетии. И очень удобным для засады.

Остановились неподалёку от моста. Убыхи Курчок-Али рассыпались по окрестностям и моментально обнаружили наблюдателей с правого берега. Притворялись отдыхавшими после тяжкого пути. Ага, туристы, блин, ряженые. Их согнали в кучу у входа на мост.

— Передайте князю Аридба: Зелим-бей заговоренный желает с ним говорить!

Вскоре к противоположному концу моста выехал Созрон. Я спешился и сделал несколько шагов по настилу переправы. Рукой показал джигету: встретимся на середине. Он кочевряжиться не стал. Пошел мне навстречу.

Я был в щегольской новенькой синей черкеске, подаренной мне женой Хасана Гассан-оглы. Винтовку брать с собой не стал. Даже саблю оставил, повесив на луку седла каурового жеребца. Мне было достаточно того, что со мной мои «прелести». Через шею был перекинут шелковый крепкий шнур. К обоим его концам были привязаны револьверы. Словно варежки на резинках из детства, они болтались у моих бедер. Я легонько постукивал по ним пальцами. Схватить их было делом одной секунды. Два выстрела не один. Вдвое меньше шансов на осечку. И куда более надежный способ снести противника. Следом я мог отпустить один из револьверов свободно болтаться, чтобы перекрутить барабан другого и продолжить стрельбу. Долго тренировался, чтобы выходило четко. Но оно того стоило.

Созрон был увешан оружием куда основательнее. Явно готовился к бою. Но не со мной. Я серьезно спутал его планы. Его лоб прорезала морщина, лицо кривилось в досаде. Он спешно просчитывал варианты, на которые был мастаком.

Наверное, со стороны наша встреча выглядела весьма кинематографично. Висячий мост. Два готовых к бою черкеса в папахах идут навстречу друг другу. Не хватало лишь музыкального трэка из спагетти-вестерна. Что-нибудь из Эннио Марриконе.

— Гечба купил твое расположение скакуном из своих конюшен? Хочешь, я подарю тебе двух, Зелим-бей? — встретил меня наглым вопросом Созрон.

Я промолчал. Придавил князя тяжелым взглядом. Но с ним игры в гляделки не прокатывали.

— Когда ты кутил в кунацкой Хасана, быть может, ты заметил винтовки моих людей?

— Не только заметил, но и в руках подержал! Отличное оружие!

— Они стреляют на пятьсот шагов без промаха. И таких стволов у меня сорок. Как думаешь, князь Созрон, поможет это в битве?

— Еще как поможет! — хохотнул он. — Не хотел бы я, чтобы ты оказался в стане моих врагов.

— Зачем ты тогда потребовал себе русского офицера? Заметь: я не спрашиваю, на кой черт тебе было нападать на людей Гечевых, когда я гостил в усадьбе князя Ахмед-Аслан-бея? Это ваши дела. Но причем тут штурман?

— Я всего лишь хотел тебе помочь! И ты меня за это теперь укоряешь?

— Твоя помощь оказалось лишней. С офицером все в порядке. Он ждет корабль, чтобы отправиться домой.

По всему было видно, что мой ответ Аридбу в тупик не поставил. На Горюшкина ему было плевать. И на мое недовольство — тоже.

— Где твои люди, Зелим-бей?

— Остались в имении Гечевых. Ждут результата нашей встречи.

Созрон крякнул. Стиснул рукоятку кинжала. Я демонстративно постучал по своим револьверам.

— Хорошее оружие! — с уважением молвил джигет. — Видел подобное у Маршания из Ачипсоу.

— Это я ему отдал. Он мой друг.

— Я знаю, Зелим-бей, что ты в почете в наших краях. И поверь, я отношусь к тебе со всем моим уважением. Хотелось бы как-то мирно решить наше дело.

«Мафиози хренов. „Со всем нашим уважением“. Этот мир ничто не меняет. Наверное, точно также вели беседы бароны-разбойники где-нибудь на Рейне, обсуждая, какой отрезок реки принадлежит их семьям, на котором можно грабить проплывающих купцов».

— Просто верни людей князя Гечба. И разойдемся краями.

— Унан! — издал Аридба возглас удивления, принятый у абхазов. — Вот так — за здорово живешь⁈

— Когда я создал свой отряд, я поставил перед ним цель бороться с несправедливостью. С разбойниками, с насильниками, с кровной враждой, которая как коррозия разъедает живое тело Черкесии. Мне хотелось бы помирить вас с родом Гечевых. Ни к чему лить кровь соплеменников, когда на кону вопрос выживания.

— Выживания? Ты прав, Зелим-бей. Мы маленький, но гордый народ. И нам сейчас, как никогда, тяжело. Не только русские — наши враги. Убыхи! Вот, кто наша проблема. Полвека назад они спустились со своих гор и захватывают наши земли. Давят и давят. Сдвигают нас все ближе к морю. Обещают защиту, но ничего не могут противопоставить русскому вторжению. Мои земли сжимаются. Я уже не могу выставить столько бойцов, как раньше.

— Если ты не заметил, за моей спиной отряд убыхов!

— Я ничего не имею против наследников Гассан-бея. Но князь Берзег… Он нагло забирает себе земли князя Облагу. С этим я смириться не могу.

— Ты предлагаешь мне напасть вместе с тобой на главного вождя убыхов? Я похож на самоубийцу?

— Нет. Все можно сделать куда тоньше. У нас есть традиция. Можно прийти на чужие земли и там остаться на правах «гостя». Пройдет одно поколение — и «гость» может превратиться в хозяина. Но чтобы стать таким «гостем», нужно подкрепить свои права силой. Если мои люди и твой отряд прибудут на берег Сочи, Хаджи Догомуко трижды подумает, прежде чем вступать в открытое столкновение. Но есть одна проблема. У Берзега есть пушка!

— Еу!

— Да! Единорог. Его захватили на брошенном корвете люди Чуа и продали князю. Мои люди боятся русских пушек. Они говорят: можно сражаться с солдатами, имеющими ружья. Но пушки! Они выпускают сразу десять тысяч пуль и нет от них спасения!