Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Аня, а как же иначе? — хмыкнула матушка.

— А кто тогда сказки станет писать? Мне одной не справится, а редактор на нас виды имеет.

М-да, определенно, нужно во всем искать положительную сторону, а мои дамы ее отыскали и без меня. Заодно и Леночке будет что сообщить — дескать, все удачно совпало. Да, чуть не забыл. Не только мы с матушкой должны письма писать, но и еще кое-кто. Мелкая и рогатая…

— Анна Игнатьевна, тебе тоже предстоит письмо написать, — сообщил я девчонке. — На тебя уже самому исправнику жалуются — мол, батьку совсем забыла, писать ленишься.

Про наказание, которому предлагалось подвергнуть Нюшку, я промолчал. Ей вчера маменька поддала, будем считать, что я указания старшего товарища исполнил.

— У, — скривила рожицу Анька. — А я письма-то писать не умею. Ни разу в жизни не писала.

— А редактору кто писал? Не ты?

— Так это другое. Там все по делу было, а здесь надо какие-то новости написать, что-то такое, этакое — мол, я по деревне скучаю, сплю и ее вижу.

— Тогда пошли в кабинет, — встал я из-за стола. — Я свои письма стану писать, а ты свое.

— Ваня⁈

О, спасибо матушка, что напомнила. Чуть было не ушел, не поблагодарив Господа.

Мы разбежались. Маменька отправилась писать письмо (полагаю, некий отчет) для батюшки в гостевую комнату, а мы с Анной Игнатьевной отправились в кабинет.

Я устроился за столом, а Нюшка с краешка. Чернильницу поставили посередине, а ручки у нас имеются.

— Иван Александрович, а о чем писать-то? — заныла девчонка.

— Как о чем? Пиши с самого начала — здравствуй батюшка… Или — здравствуй батька. С приветом к тебе дочь Анна. У меня все хорошо, служба идет нормально.

— Не, не так надо, — вздохнула Нюшка. — Надобно начинать так — здравствуйте, мой дорогой и многоуважаемый батюшка Игнат Тихонович. И супруга твоя — Галина… А как отчество у тети Гали, я не знаю.

— А зачем тебе такие сложности? — удивился я.

— Так письмо-то вся деревня читать станет, — снова вздохнула Анька.

— А зачем твое письмо всей деревней читать? Им что, больше заняться нечем?

— Так у нас всегда так — коли письмо кому придет, то всей деревней и читают. Всем же интересно, что и как. У батьки в воскресенье выходной выпадет, так к нему все мужики и бабы придут, слушать станут. Они же все родственники наши. И еще обязательно — низко кланяется вам ваша дочь Нюша.

— Тогда батьку по имени-отчеству назови, а про мачеху так — и твоя законная супруга Галина, моя дорогая тетя Галя, тоже здравствуй, — подсказал я и напомнил. — И про Петьку не забудь.

— В письме его надобно Петром звать, можно Петенькой. И поклоны всем родственникам с соседями передать. Они обидятся, а батька расстроится.

Я только рукой махнул — дескать, пиши, как знаешь. Сам же начал с ответа Василию Яковлевичу. Написал — что не сержусь на него за отправку текста песни в журнал (да, а гонорар мне положен или нет?), а заодно поинтересовался — нет ли у него на примете толкового человека на должность Череповецкого исправника? Сам-то господин надворный советник уйдет на повышение, а на кого он оставит Череповецкий уезд? Поставят какого-нибудь дурака, а еще хуже — если дурака с инициативой. И как мне с ним работать? Тогда уж лучше пусть назначат помощника Абрютина, господина Щуку. Тот, конечно, боится взять ответственность на себя, но у него под рукой будет пристав Ухтомский, который службу знает и не допустит безобразий ни в городе, ни в уезде.

Эх, Антона Евлампиевича бы в исправники. Но, увы. И возраст у него солидный, да и сам он устал от службы. Есть, правда, еще один немаловажный момент. Накладывает долгая служба в нижних чинах свой отпечаток, ох, накладывает. Чересчур тушуется наш пристав людей, которые повыше его чином, да дворян, а на должности исправника этого делать нельзя. Исправник в уезде — как капитан на корабле.

Так что — пусть Василий подбирает кандидата. Наверняка знает своих коллег из других уездов. Вот, пусть и подбирает.

Понятное дело, что назначать исправника будет губернатор Новгородской губернии, но, если товарищ министра, в прошлом исполнявший должность вице-губернатора, курировавший, скажем так, полицию губернии, замолвит словечко за некого выдвиженца, то губернатор возражать не станет.

Ответ Литтенбранту пока потерпит. Теперь самое важное и сложное — написать письмо невесте. Не стану уточнять — что своей. Чужим невестам письма не пишут.

Не удержавшись, похвастался о своих успехах, рассказал о Москве — дескать, Первопрестольная чем-то напоминает Череповец, только гораздо больше и красивее. В театрах не был, в картинных галереях тоже, книжки читаю и в университет хожу.

С душевным скрипом написал, что переживаю о том, что сроки свадьбы отодвигаются, но ее желание одобряю. Мол, педагогика — это призвание и талант, а тебе обязательно нужно поработать, попробовать, как оно быть (чуть было не написал — в учительской шкуре), но вовремя одумался и написал — «человеком, который трудится ради молодого поколения». И я, при всей своей любви и желании побыстрее пойти под венец, ни за что себе не прощу, если заставлю свою невесту закопать свой талант в землю.

(О чувствах я тоже написал, но об этом вслух говорить не стану)

Упомянул, что ее жалованье в 15 рублей, хоть и кажутся кому-то смешным, но это будет ее вклад в становление бюджета нашей семьи. Неважно, что семьи у нас пока нет, но она обязательно будет. Мол, все вместе и сообща. А пока она у меня в невестах, так можно потихонечку из жалованья что-нибудь покупать для будущего нашего дома…

Что можно покупать для дома — я не знаю, пусть сама думает. Может, картинку какую на стену или фикус. Фикус предпочтительнее. Вот, появится у нас свой дом, так и станем думать.

Да, хорошо что о доме вспомнил. Надо Литтенбранту написать. Только сначала необходима консультация специалиста, благо, что он под рукой.

— Аня, — позвал я девчонку, успевшую накатать половину страницы. — Отвлекись на пару минут. Скажи — стоит мне дом покупать? Тот, что Натальи Никифоровны? Если я жениться пока не буду, зачем мне большой дом строить? А если и начать строительство, так все равно где-то жить придется.

— А сколько просят? — деловито поинтересовалась Нюшка. Вон, заметно, что у нее в глазенках зажегся огонек.

— Триста.

— Триста — это много, — заявила Нюшка. — В срубе надо нижний венец менять, подгнивать начал. С гнильцой, красная цена рублей двести семьдесят — двести восемьдесят.

Потом подумала, повела головой:

— С другой стороны — года три-четыре дом постоит. И он почти в центре, огородик имеется. Кусты смородины и крыжовника есть, но я не видела пока ягод. И сарайки крепкие. Баня, пусть и на двоих с соседями, но все равно неплохо. Колодец недалеко. Пожалуй, вся усадьба больше трехсот стоит — рублей триста пятьдесят. Ну, триста двадцать.

— И сколько за дом предлагать?

— Так триста и предлагайте, — хмыкнула Нюшка. — Какой дурак цену себе набавлять станет? Но только вы не все триста сразу платите, а в рассрочку. Рублей сто- сто пятьдесят сейчас, а еще сто пятьдесят — по возвращению. Так и напишите. Сумеете? Или, давайте я вам черновичок набросаю, а вы перепишите.

— Анька, ты уж меня совсем-то за дурака не держи. Уж как-нибудь…

— Так я не держу вас за дурака. Где надо — вы очень умный. Только, не слишком практичный.

Вот-вот… пропал бы я без тебя… Козлушка, слов нет. Вот, напишу Литтенбранту, что готов купить дом его супруги, если сама Наталья Никифоровна не возражает. И сразу же, по получении письменного согласия, вышлю первую половину, а вторую по возвращению. Тогда и купчую оформим и все прочее. А уж его долг — это наши заботы.

А Нюшка, между тем, уже строила планы:

— А дом этот мы потом малость подремонтируем — лучше не один, а пару венцов поменять, там работы дня на два-три, обойдется в десятку. Мужиков я найду… Нет, ежели дядю Филиппа с сыном позвать, то в семь рублей уложусь. Правда, бревна нужны хорошие, но бревна вы сами отыщете.