Орден во всю спину 4 - Константин Владимирович Ежов

бросаться в глаза – ей положено оставаться в темноте.

А он, дурак, слишком высунулся, когда пошёл на противостояние с компанией Дерипаски. Слишком ярко блеснул, слишком сильно обратил внимание на себя. И теперь старые хрычи решили загнать его в клетку – под домашний арест, без войск и полномочий.

Семён наклонился ближе и тихо сказал:

– Босс, завтра нас вызовут в военное ведомство консорциума. Всех наших людей раздербанят, распределят по другим командирам.

– Понял, – кивнул Владимир почти равнодушно.

– Может, хотите что-то сказать своим? – продолжал Семён. – Я могу передать слова. А лучше выйдите к ним сами. Если прикажете – мы уйдём с вами в пустошь. Нас много, оружия хватает. Мы сможем жить как захотим.

Ланский криво усмехнулся и покачал головой:

– Они ж мечтают вернуться домой – к своим жёнам, к детям. А ты предлагаешь увезти их обратно в пустошь, в грязь и холод, где за каждый вдох приходится драться?

– Они всё равно пойдут, если вы скажете, – упрямо проговорил Семён.

Владимир вздохнул, открыл дверцу и вышел наружу. Тут же из грузовиков за его спиной посыпались сотни, а потом тысячи солдат – будто город наполнился металлическим гулом сапог. Беженцы, стоявшие неподалёку, в панике бросились кто куда, словно серые воробьи, поднятые с площади.

– Ребята, – Ланский говорил негромко, но голос его разнёсся по площади так, что все замолкли, – вас распределят по разным частям. Где бы вы ни оказались – не опозорьте меня. Делайте своё дело честно и твёрдо.

Несколько тысяч глоток ответили в унисон, словно удар барабана:

– Так точно!

Эти солдаты приняли свою судьбу – и он это видел.

– По машинам, – махнул рукой Владимир. И снова сел в свою.

Гарнизон на стенах города удивлённо наблюдал за этим молчаливым прощанием. Среди всех командиров Консорциума Потанина ни у кого не было такой силы в глазах бойцов, как у Ланского.

…Вернувшись в крепость, Владимир позволил себе роскошь душа. Долго стоял под горячей водой, смывая грязь и усталость последних дней, а потом облачился в свежий белый костюм. Старый, пыльный и измазанный, он приказал сжечь – вместе с воспоминаниями.

Но радость длилась недолго. Как только он вышел из виллы, увидел, что личная машина, обычно стоявшая у парадной двери, исчезла.

– Ха, даже машину оттяпали, – усмехнулся он.

Он направился к улице, но два дежурных перегородили путь. Оба выглядели смущёнными, будто мальчишки, застигнутые за куревом.

– Босс Ланский, вам нельзя покидать дом, – сказали они. – Не заставляйте нас делать лишнее.

Владимир приподнял бровь, усмехнулся.

– Старые хрычи сказали, что не имею права покидать крепость. Но кто-нибудь говорил, что не могу выйти из собственного дома? Что за чушь? Не переживайте, парни, я всего лишь выйду послушать, как другие поют. Все знают, что люблю петь.

И он шагнул вперёд, оставив охрану в замешательстве.

Два солдата переглянулись: какой к чёрту театр и песни в такое время? Весь город кипит слухами, а этот человек, которого половина крепости называет боссом, вдруг собрался слушать пение. Но приказ есть приказ – дорогу ему они всё равно не дали.

Владимир Ланский не стал спорить. Он лишь слегка прищурился – и в ту же секунду с глухим свистом пуля вонзилась в каменную плиту перед сапогами часовых. Камень осыпался мелкой крошкой, запах пороха повис в воздухе. Снайпер, сидевший неподалёку, дал знак: босс под защитой, и спорить с этим бессмысленно.

Солдаты побледнели. Они поняли – если бы стрелок захотел, оба лежали бы уже с простреленными черепами. И Совет даже бровью бы не повёл: мелочь вроде их смерти ничего бы не изменила в общей картине передачи командования.

Ланский стоял спокойно, глядя на них, будто на мальчишек, которых застукали за кражей яблок. Солдаты синхронно отступили.

– Спасибо, босс Ланский, за милость, – выдохнул один, с трудом сглотнув.

– Расслабьтесь. Никто вам жизнь не портит, – усмехнулся Владимир и пошёл вперёд.

Они смотрели ему вслед с недоумением: ведь все слышали – старики лишили его власти, якобы подломили авторитет. Но у Ланского, похоже, по-прежнему хватало козырей. Даже слишком много.

Он шагал к шумной части города и негромко насвистывал себе под нос какую-то старую мелодию, которую помнил ещё с детства.

– Что он поёт? – тихо спросил один из часовых.

– Откуда мне знать, – буркнул другой. – У нас денег нет даже на то, чтобы в дешёвый балаган сходить.

***

Вечером Владимир сидел в театре. Зал пустел: люди разошлись, будто боялись заразиться одной только близостью к нему. Остался лишь он, да актёры на сцене, разливавшие голоса под слабым светом неоновых ламп за кулисами.

Он сидел, опершись щекой на ладонь, и пил. Алкоголь жёг горло, но с каждой новой рюмкой взгляд его становился яснее, а мысли – острее. В зале было тихо: слышался только печальный, но удивительно сладкий голос певицы.

"Почта, перекрёсток… сколько чиновников день за днём уезжают на север и юг?

Карьерный взлёт – радость до неба; падение – молчание в одиночестве.

Слава и удача всегда как дым, тают. А жизнь идёт своим чередом…"

Эти строки резали сердце, как нож тупым лезвием.

В этот момент за спиной раздался чей-то голос:

– Владимир Ланский, Совет хочет с вами поговорить. Вас просят явиться на собрание.

Владимир улыбнулся – устало, но с каким-то даже детским озорством.

– Скажи им, что я не приду.

***

Тем временем Косой возвращался с прогулки. Он только что заглянул в ювелирный магазин – думал о будущем, о деньгах. Его беспокоило одно: золото, что у него было, но сбыть его теперь негде. Надо было подумать насчёт серебряных монет. По любому должны найтись коллекционеры и нумизматы и на это. Другой вопрос, как их найти? Вряд ли кто подумал, что он прибрал и серебро, ведь оно по сравнению с золотом ничего не стоит, а в руках много не унести…. Спешить было некуда, ведь золото лежало у него