Травоядный. Том I - Лев Белин

у того был смещён к острию. Но даже так он ровным движением обрушил его на шею твари. Брызнула тёмная кровь, окропив его ноги и землю. Голова отсеклась и подкатилась к нему, каждый глаз с удивлением взирал на него бездушным взглядом.

— Я… убил тварь, — тихо сказал койотид. — Теперь всё изменится… изменится! — Слёзы выступили у него на глазах.

— Не забывай о том, кто дал тебе эту возможность! — бросил раздражённо, и в этот раз это было искренне. Я не терпел слёз.

— Я не забуду. Правда.

Некоторые невольники начали выглядывать из здания школы, другие нерешительно выходили наружу, мы были сейчас достаточно далеко от них. Я кивнул кайотиду и быстро убрался к ним. Меня уже ждали Фирс и Алем, они были перепачканы в пыли, взмокшие от жара и страха.

— Ты что там делал, полудурок?! — рявкнул на меня Фирс, ухватил за плечо и принялся осматривать.

— Зная тебя, я бы не удивился, если бы ты рванул сразиться с тварью, — сказал Алем, и я дёрнулся.

«Он опять за своё… Этого ублюдка надо убрать. Но ты же мне не позволишь? — сердце тут же ускорило бой, горло сжало, — Слышишь… А жизнь-то не перестаёт меня удивлять. Выходит, ты не подсознательный огрызок личности старого владельца. Ты где-то там, в мозгу засел и смотришь, слышишь всё. Но и выбраться не можешь».

Да, Декс?

Но знаешь что?

Я не верну тебе это тело.

И тебя я уничтожу, навсегда.

Жгучая пульсирующая боль сдавила виски! Я схватился за голову, будто это могло убавить муки! А сознание тем временем гасло, но не так, как обычно!

— Декс! Что с тобой! — кричал Фирс.

Нет! Этот ублюдок пытается выбраться!

— С ним что-то не так!

«Мне нужна Лита!» — в мозгу вспыхнула отчётливая и в то же время совершенно чужая мысль. «Ты не тронешь моих друзей!» — ревел голос в голове.

Я прикусил язык, стараясь прийти в чувство, боль сначала рассеяла пелену, но затем мир словно схлопнулся и рассеялся.

Сегодня шёл дождь. Горный ливень, плотный и тяжёлый, ударявший крупными холодными каплями, они словно стеклянные камни били по деревянной крыше. Угли едва тлели в очаге.

ТРА-А-М! Грохнул гром, сверкнула жестокая молния, озаряя жалкую обстановку лачуги лиловым светом!

Я забился в угол, сжимая в руке истрепанный клок бумаги. Каждый раз, читая его, я не верил. Не мог поверить, что её нет! Меня трясло от боли и тоски, и от страстного желания вкусить яда.

Небольшой низкий стол стоял в центре комнаты, на нём лежали мешочки с «пилюлями». Теперь я понимал, что это не более чем наркотик, которым меня пичкали годами, делая покладистой марионеткой.

— Когда же наступил тот момент? — сорванным шершавым голосом спрашивал я у пустоты. — Когда я начал убивать не ради клана, не ради семьи? А из-за этого дерьма!

Я бросился к столу! Схватил за край и швырнул в стену, проломив ту! Влажный ветер резко ударил в лицо, раскидывая жирные и сбившиеся в колтуны волосы! По полу рассыпались бледные шарики. Они манили меня, взывали ко всем моим страстям и порокам. Обещали избавить от боли…

Я вновь забился в угол, дрожа от холода.

Развернул смятое, истрепанное письмо:

«Марк. Твоя мать обвинена в измене клану. Доказана её причастность к передаче важной информации: расположении стратегических формирований, устройства обороны, местоположение „домов“. А также: нарушение священного союза мужчины и женщины, обман с целью наделения благами приемника — незаконнорождённого.

С тем же ты лишаешься права нахождения в главном доме, фамилии и наследного права. Также ссылаешься на Дальний Придел, где в дальнейшем будешь выполнять свой долг.

Я сделал всё, чтобы тебе оставили право на жизнь. Но вина твоей матери доказана. Ты знаешь закон — она будет казнена лично Главой. В случае малейшей попытки воспрепятствовать свершению приговора, умертвлению предадутся все из рода обвиняемой вплоть до пятого локтя.

Марк, найди свой путь. С глубочайшей печалью прощаюсь с тобой. Ты был одним из лучших, кого мне приходилось учить искусству Тени, и у тебя есть всё, чтобы превзойти меня.

Изгони демонов из своего сердца.

С надеждой, Авелий Фари»

Я сжал бумагу до боли в пальцах. Мне передали её больше трёх лет назад. Тогда, в апогее наркотического дурмана, она даже показалась мне смешной. А сейчас по моим щекам стекали слёзы, горькие, наполненные скорбью.

Одна из