Старуха 4 - Квинтус Номен

крайней мере, оно внешне выглядит как идеальное, хотя и вполне себе капиталистическое государство, причем простой рабочий класс это прекрасно чувствует и Гитлера радостно поддерживает. Но рабочий-то класс не понимает, что все это видимое счастье очень временно и скоро им придется за него платить. В том числе и собственными жизнями.

– Мне в твоих словах очень не понравилось то, что ты назвала фашистскую систему идеальной…

– Выглядящую идеальной, на первый взгляд выглядящую. Но на самом деле она даже в ближайшей перспективе экономически нестабильна, склонна к саморазрушению, и единственный способ ее сохранить на относительно долгий период – это война с внешним врагом. Которого еще нужно таковым назначить – и я очень боялась, что Гитлер врагом назначит СССР. То есть все равно он нас врагами назначит, но теперь – гораздо позднее, мы успеем еще лучше к войне с ним подготовиться…

– Ну… не буду тебя пока арестовывать и в лагеря отправлять, объяснила, мне кажется, вполне… разумно. А я чего зашел-то? Вовсе не для того, чтобы порадовать невзначай, а совсем по другому вопросу. Ты же вроде испанский язык еще знаешь?

– Немного знаю, только давно практики не было. А что?

– Тут Иосиф Виссарионович интересовался… у него сегодня важная встреча с товарищем… который русские-то слова немного понимает, но товарищу Сталину нужно, чтобы в разговоре вообще ни малейших недопониманий не было. Мне Нино говорила, что ты дочку уже грудью не кормишь… переводчиком для Иосифа Виссарионовича сегодня поработать не сможешь? У него переводчики НКИД что-то доверия особого не вызывают.

– После обеда смогу, как Катя из школы вернется. Или… я сейчас у Даши спрошу, сможет ли она за Лизой посмотреть.

– Сможет. Иди, переоденься… официально оденься, международные переговоры все же переводить будешь…

– Кстати, а не пора ли Даше звание очередное присвоить? – внезапно спросила Вера, уже усаживаясь в машину. – Или даже внеочередное.

– Ох уж эта гордыня!

– Какая гордыня? Даша мне столько помогала, и я сами знаете сколько всякого придумать за это время сумела – а это, выходит, и ее заслуга.

– Обычная гордыня: хочешь, чтобы у тебя в домработницах генерал КГБ числился. Да не дергайся, смеюсь я… нервно, а Даша наша уже год майорские погоны носит. Если внеочередное – то как раз генерал и получается. Все, приехали, пошли. То есть ты пошла, тебя проводят, а мне на этой встрече делать нечего…

Сидящую в кабинете Сталина женщину Вера узнала сразу. В «прошлой жизни» она ее, правда, видела всего лишь один раз, да и то издали, но портреты ее в газетах и журналах часто мелькали, так что не узнать ее Вера не смогла. И с порога ее поприветствовала: буэнос диас, сеньора Пассионария. Я – Вера, и меня попросили помочь вам в качестве переводчицы, но я, к сожалению, не владею оускара, вам на каком будет удобнее со мной говорить, на кастельяно или на каталано?

– Добрый день… на кастельяно, пожалуйста.

– Договорились. Иосиф Виссарионович, я готова.

У Веры сложилось мнение, что до ее появления Сталин о чем-то пытался с Ибаррури о чем-то говорить, но вроде как без особого успеха. Ну, или просто разные слова произносил, чтобы не сидеть и молча пялиться друг на друга – а когда пришла Вера, он сразу попросил, чтобы она переводила, причем дословно, «предложения, с которыми пришла товарищ Ибаррури».

Говорила испанка быстро, некоторые слова она произносила не очень понятно: все же в Стране басков испанский тоже использовался отнюдь не классический. К тому же Долорес не делала обычных в подобных случаях пауз для того, чтобы переводчик успевал сделать свою работу – и Вере пришлось довольно непросто. Несколько раз она была вынуждена переспрашивать, что же сказала эта шустрая женщина, периодически просто ее прерывала, чтобы успеть перевести ее слова Сталину. А Иосиф Виссарионович терпеливо слушал и вопросов почти не задавал. Хотя по его лицу и было видно, что вопросов у него появляется все больше…

То есть Иосиф Виссарионович не задавал вопросы испанке, а вот у Веры периодически спрашивал, почему она вступает в пререкания с гостьей.

– Я не пререкаюсь с ней, а кое-что уточняю. Она некоторые слова произносит не так, как, скажем, говорят в Мадриде, мне приходится уточнять. Еще она часто использует какие-то местные баскские идиомы, которые даже многим испанцам непонятны… вероятно, она просто очень спешит вам какие-то мысли донести и над речью своей не следит особо – поэтому понять ее иногда получается непросто. Еще приходится ее притормаживать, иначе я просто вам все перевести не успеваю.

– Я понял… не буду вас больше отвлекать.

А спустя минуту он с удивлением увидел, как вместо того, чтобы просто перевести какую-то фразу, Вера начала о чем-то с Ибаррури спорить, вообще на товарища Сталина внимания не обращая – и гостья тоже внимание свое переключила только на Веру. Это длилось минуты три, в течение которых Иосиф Виссарионович терпеливо ждал – подумав, что вероятно Пассионария какой-то уж очень заковыристое выражение применила. Но все закончилось довольно странно: гостья, снова повернувшись к Сталину, произнесла короткую фразу: «ейя тьене расон» и замолчала. И Вера тоже молчала…

– Что она сказала? Переводи!

– Она права.

– А в чем она права? Ты же не перевела!

– Я перевела именно то, что она сказала: «она права». Это дословный перевод ее слов.

– Так… насколько я понимаю, вы там о чем-то долго спорили, но не сочли… ты не сочла мне сообщить о чем. Не хочешь ли мне поподробнее объяснить, о чем вы тут спорили?

– Не хочу. А вкратце – она сказала чушь, я ей об этом сообщила и рассказала, почему сказанное ею именно чушью и является, она с этим согласилась.

– А что за чушь она сказала?

– А вот этого вы не узнаете. Женщины иногда делают ошибки, но им бывает очень неприятно, если эти ошибки начинают обсуждать мужчины. Ну ошиблась, ну, ошибку признала – так зачем ее снова и снова обсуждать? Мы все в своем дружном женском коллективе все выяснили, пришли к единственно верному мнению, и больше об этом говорить не надо.

– Не надо, – с сильным акцентом произнесла Долорес, полностью соглашаясь с доводами Веры. – Мы ошибку поняли…

– Хорошо, не будем ее обсуждать. Тогда…