Анатолий Матвиенко - Демон против люфтваффе (СИ)

  - Ничего, в "Спите" будет ещё теснее, - я попытался как-то сгладить неловкость от неудобства, но Джонсон не поддержал шутку.

  Он происходит из кадровых британских офицеров довоенной выпечки, именно таких, о которых Брехэм отзывался как о "джентльменах из клуба". Похоже, авиация его не интересует ни в коей мере. По дороге сплошь разговоры о регби, гольфе, крикете, охоте, конном поло. Я осторожно спросил его: почему про самолёты не актуально? И тут же пожалел об этом. Коллега презрительно скривился и заявил, что британские ВВС - это кучка оружия, возле неё толкается толпа людей в форме. Её кто-то, неудачно пошутив, назвал армией (11).

  Мы отмахали около шестидесяти миль на юг от Лондона, когда опустился мерзкий и типичный в этих местах туман, вдобавок начало темнеть. Для неудобств немецкой разведки дорожные указатели сняты. Фары в кисельном мареве высветили въезд в какой-то город, водитель разложил карту, и мы дружно решили, что перед нами Чичестер. Хотя в тумане все провинциальные британские городки одинаковы.

  Сержант свернул налево, прокатившись пару миль на восток. С водительской стороны проступило следующее скопление домов, по прикидкам - оно и есть Тангмер. Там нагнали и остановили велосипедиста, едва не сбив его передком грузовика.

  - Добрый вечер, сэр! - обратился водитель. - Не будете ли вы так любезны, подскажите - где аэродром?

  Абориген, больше похожий на персонажей Диккенса, нежели на современников, сварливо заметил:

  - Откуда я знаю, что вы - британские военные? А может, вы - германские шпионы! Нет здесь никакого аэродрома.

  Вредный дед растворился во мгле, а я завладел картой.

  - Если мы не сбились с пути, сейчас будет правый поворот за последними домами, потом сразу налево и авиабаза.

  - А если нет? - проворчал джентльмен из клуба.

  - Тогда ищем ночлег, а утром высматриваем в небе самолёты. Народная примета, не знаете? Где они взлетают и садятся, там может обнаружиться аэродром.

  Через три минуты фары нащупали шлагбаум и караулку.

  - Но как, чёрт побери?..

  - Нет проблем, Джонсон. В воздухе, тем более над морем, труднее ориентироваться.

  11. Он и после войны это повторял. См.: Дж. Джонсон. Лучший английский ас. Лётчики его величества: - М., ACT, 2002.

  Облегчение было не долгим.

  - Пароль! - рявкнул часовой, демонстративно хватаясь за затвор винтовки.

  - О"кей, послушайте, - я попробовал увещевать его. - Мы только прибыли, вот наши предписания. Вызовите, пожалуйста, начальника караула.

  - Не имею права. Уезжайте! - винтовка начала клониться в нашу сторону.

  Возвратились в машину.

  - Джонсон, где у него граница поста?

  - Полагаю, в тридцати ярдах.

  Сержант припарковал грузовик с включёнными фарами в тридцати пяти метрах от шлагбаума, надеясь, что хотя бы это неприятное соседство принудит дуболома вызвать начальство. Ничуть не бывало. Начкар в чине старшего сержанта обратил на нас высочайшее внимание только при смене часовых. Когда я выговорил ему по поводу караульного, тот лишь пожал плечами.

  - Что вы хотите от осси, сэр? Среди выходцев из колоний не встречаются более сообразительные солдаты.

  Ночь в новой казарме привычна, с зимы в испанских горах нигде и ни разу не задерживался надолго. На следующий день состоялось знакомство с командирами звена и эскадрильи, механиком, оружейником... а главное - со "Спитфайром". Кто не летал, тому не понять.

  В эту машину я влюбился как в девушку, ещё на подходе к стоянке. Самому смешно, живу или, в крайнем случае, существую без малого две тысячи лет, а тут - романтические чувства, словно у юнца. И Ванятка ахнул при виде нашей птички.

  Я слышал, в тридцать девятом "Спитов" раскрашивали словно клоунов на манеже, в чёрный и белый цвет, чтобы враг офигел от такого цирка. Сейчас дурацкая мода прошла, верхней части крыла и фюзеляжа вернули защитный, а нижней - небесно-голубоватый колер. И даже в скромном обличии без художественных излишеств истребитель удивляет грациозностью с первого взгляда. Без раздутого гаргрота и низкого зоба маслорадиатора, уродовавших "Харрикейн", тупых обрубленных крыльев "Мессершмитта", не говоря уж о кургузом туловище "Ишака", "Спитфайр" покоряет законченностью и плавностью линий, устремлённостью только вперёд и вверх!

  На том же аэродроме располагается 43 эскадрилья знаменитого Табби Баджера (Толстяка) и две других, они на привычных "Харрикейнах", наверняка возможно перевестись. Но я решил не делать этого и не пожалел.

  - Нравится, сэр? - ухмыльнулся Митч, мой механик. - Вы - везунчик. Мало кому из новеньких попадается сразу свежий, только облётанный аппарат.

  Я смущённо убрал руку, которой погладил лопасть винта. Вскарабкался на левую плоскость и впервые заглянул в кокпит. В кабине тесно. Чтобы забраться в неё, приходится откидывать налево вниз маленькую дверку, на ней обнаружился обыкновенный ломик-фомка, инструмент ночного грабителя.

  - На "Харри" не было? Это на случай, если фонарь кабины застрянет.

  - А должен? - я почувствовал, что лом крепко сидит в кронштейне. Конструкторы решили, что вырывать его будут в панике, когда у подбитого лётчика силы утраиваются.

  Митч пожал плечами.

  - Нет. Но мало ли. Вдруг у немцев приземлитесь. Будете отмахиваться.

  Может, это английский юмор такой, но мне он не нравится, как и автор шутки, побитый оспой крепыш под шесть футов росту. Посмотрим, умеет ли он работать гаечным ключом, а не только языком.

  Сев на пилотское сиденье, я словно сунул руку в перчатку. Лишнего места нет, при этом удобно. Ручка управления выполнена в виде баранки, с мягкой кнопкой гашетки. Наверно, овал этой баранки смотрится единственным предметом в кабине, напоминающим интерьер первой "Чайки". Русскому лётчику непривычно двумя руками браться, в советских истребителях левая постоянно что-то дёргает: шаг винта, угол заслонок радиатора, это помимо газа. Здесь рычаг управления шагом двухпозиционный. Переднее положение взлётное, когда винт разгружен, после уборки шасси его нужно потянуть на себя и забыть.

  Приборов много, но особых трудностей не ощущаю. Главные - в центре, через каких-то пару минут глаза послушно опускаются к нужному, на долю мгновения отрываясь от наблюдения за окружающим пространством. Главное для истребителя оптическое устройство - коллиматорный прицел - нацелилось мне в лоб, прошу простить игру слов. От имени обоих душ надеюсь, что не буду головой испытывать его прочность при вынужденной посадке.

  Очень необычна конфигурация фонаря, он выпуклый не только вверх, но и в стороны, слева прорезана форточка. Впереди поблёскивает бронестекло, над ним установлено зеркало. Даже маленькие прозрачные бобышки на фонаре для сдвигания его назад куда приятнее на вид и на ощупь, нежели здоровые рукояти в "Харри", пусть и более удобные при поспешном оставлении самолёта.

  Неважный обзор вниз, потому что центроплан сдвинут вперёд относительно кабины. Последнюю критическую реплику выдавил Ванятка, сражённый "буржуйским роскошеством" самолёта. Я его успокоил. "Во-первых, достижение высокого качества обусловлено жестокой эксплуатацией английского пролетариата. Во-вторых, если тебе требуется хороший нижний обзор, поспрошаю, вдруг польский PZL-11 где завалялся". Шиза подумала и отказалась от PZL.

  В КВВС не принято рисовать бортовые номера. На моём "Спите" появились большие белые буквы WDH, между ними втиснулся британский трёхцветный символ, очень напоминающий по дизайну мишень с концентрическими кругами.

  А через пару дней я поднимаюсь в воздух, следуя за комэском. Потрясающе! Нет слов, чтобы описать восторг от владения этой машиной.

  В пяти или шести милях к югу мы пересекаем побережье Сассекса и удаляемся в сторону французского Бреста. Флайт-лейтенант не требует плотного построения, позволяет отстать на сотню ярдов и познакомиться с норовом машины.

  Освоившись, я радирую, что почувствовал "Спит". Мы возвращаемся к земле, и комэск понемногу начинает крутить виражи, заставляет выписать прямой и обратный боевой разворот, петлю, бочки на восходящей и нисходящей части петли. На скорости чуть туговато управление элеронами... Чушь! Глупо придираться.

  Единственный намёк на трудность пилотирования выползает на посадке. У "Спита" ноги шасси убираются, расходясь в стороны. У "Харрикейна" и большинства машин наоборот, колёса прячутся в центроплан. Оттого с выпущенными стойками мой WDH имеет очень узкую колею и норовит опрокинуться на пробежке. Но я давно уже не студент, справился. Тем более подобная конструкция наличествует на "Мессершмитте-109", и ничего - пилоты Люфтваффе приспособились.

  "Дашь порулить?"

  "В следующий раз. Поверь, сам не наигрался".

  Кажется, в нервной системе прорезались новые узлы. Частью тела ощущаются консоли крыла с идеальными овальными законцовками, флаттер причиняет резкую боль. Амортизаторы стоек где-то под пятой точкой, ноги срослись с килем, мотор с красивым названием "Мерлин" соединился с дыханием, его ровный ритм не знает отдышки.