Кикимора и ее ёкай - Анна Зимина

комнаты, по стенам не травы развешаны, а амулеты какие-то да рисунки на гравюрах. Рисунки, правда, сплошь занятные: не кривые японские деревья, а японские мужчины, женщины и ёкаи, тоже, на взгляд кикиморы, кривоватые. Но это она к японской гравюре непривычная. Так-то ничего было, красиво.

Ямауба разожгла очаг, дрожащими от слабости руками поставила на огонь ковш, куда предварительно налила воды и набросала всяких трав. Потянуло от дымка знакомым запахом водяного подорожника, шиповником, сафлорой, еще чем-то горьким, незнакомым. Кикимора кивнула: хороший отвар, она бы для восстановления сил сама бы лучше не сделала.

Ямауба уставилась желтыми глазами на огонь.

— Море потому велико, что и мелкими речками не брезгует и пожирает их, — неожиданно загадочно сказала горная ведьма, устраиваясь на своем татами и привычно подворачивая ноги. Кикимора мысленно позавидовала хитренькому каукегэну, который мог просто сидеть на попе без всяческих суставных вывихов.

— Вот что я тебе скажу, Мари-онна, — продолжила она. — Я на свете живу немало уж веков, атама у меня хоть и старая, но есть в ней еще кой-чего. Соображаю. Давно знаю, что семь великих богов счастья любят чужими руками жар загрести, потому что своими-то им нельзя. Есть и над семью богами начальство, но до них достучаться непросто. Вот и творят раз в несколько сотен лет великие боги Небесной горы беззаконие, когда им чего-то надо очень, а просто так не получить.

Кикимора вся обратилась в слух. Каукегэн тоже замер, вылупив на старуху любопытные глазенки.

— Не в первый раз такое, только раньше не понимала я всего, что боги делают, а теперь все по местам, по полочкам расставлено. Вот в чем, Мари-онна, дело. Семь великих богов себе еще поклонников-прихожан захотели и землицы чужой. План у них такой: доведут Дзашина до сумасшествия, сами его культ по всей Азии распространят, чтобы последователей у него было столько, что не сладить, и начнется резня. Дзашин — бог войны и разрушения, таким уж рожден — с катаной в руках сущая смерть, никто его не остановит. Он, если сорвется, всех поблизости убьет.

Ямауба прервалась на секундочку, чтобы выпить готового укрепляющего отвара, а кикимора хмыкнула и вместо нее продолжила.

— А потом придут семь великих богов, скажут «ай-ай, как же так случилось-то», головой чуток покачают и Дзашина уничтожат. Так?

Ямауба накапала отвара своего и кикиморе тоже, так как та сама едва на ногах держалась, и кивнула.

— Так. Развоплотят, силу отберут, хорошо, если переродиться позволят. Гору Камияму от ёкаев с темной аурой освободят. Кого развоплотят, кого уничтожат, у кого силы отнимут или на службу себе поставят. И десяточка годков не пройдет, как будет на Камияму толстый Дайкоку захаживать, и алтарь, и храм его тут будут стоять, а не старого бога Омононуси. Когда боги умирают, о них люди забывают быстро. Вот так у нас тут, Мари-онна.

Старуха Ямауба скривилась, случайно прикусила один из языков, охнула, вздохнула. Ей было тяжко без энергии и силы.

— А теперь делать чего? — спросила кикимора.

Ямауба высунула кончик укушенного языка, посмотрела на него и сварливо ответила вторым, незанятым ртом:

— А что тут сделаешь? Семь великих богов — это тебе не пиявки в болотах. С ними не сладить, не договориться. Дзашину уже давно нехорошо, знаю, захаживает ко мне за лекарством одним на травах особых, чтоб силу сдержать. Так-то он сам своей силе не рад, понимает, к чему идет. Жалко, что богов не раскусил, а если бы и раскусил — что толку? Дзашину конец. Тебе, девка, тоже. За то, что сбежала с Небесной горы от божественного милосердия, накажут тебя.

Кикимора участи своей не испугалась. Только глаза зеленые хитро прищурила, в которых золотой отблеск вдруг на секундочку появился.

— Ямаубочка, ты говорила, что над семью богами начальство есть? Ну-ка, расскажи поподробнее. Что за начальство, как к нему подобраться? А то помирать больно неохота. И Дзашин… Нравится он мне. Помочь хочу.

«Ямаубочка» хмыкнула.

— Женщина захочет — сквозь скалу пройдет, — сказала она классическую японскую мудрость. «Да, есть такое», — подумала кикимора, вспоминая, как она совсем недавно в буквальном смысле протискивалась сквозь горную породу. Даже в горле запершило.

— Только вот не такого способа. Аматэрасу — богиня солнца, до нее, как и до солнца, не дозовешься. До ее братьев и сестер тоже не докричаться. Хотя… Один есть, да тебе не понравится.

— Почему это?

— Потому что ради него, может быть, умереть придется. И шансов никто не дает

У кикиморы заблестели глазки.

— Научи, Ямаубочка, научи. Уж я в долгу не останусь.

«Ямаубочка» любила помогать не за дарма, как и ее русская сестрица Ягушенька. А еще она была такая же мстительная, зловредная и с черным языком. Сделать подлянку семи великим богам, которые собираются уничтожить всех на ее родной горе Камияма, да и ее поди не пожалеют, было идеей очень соблазнительной. И Ямауба принялась «учить».

* * *

Спустя десяток минут из окошка дома Ямаубы вылетел красный лоскут и вопреки всем законам физики взмыл в небо. Умница Дзюбокко поймает очередной кусок кимоно с предупреждением для Дзашина.

Спустя еще десять минут дом-развалюшку на склоне Камиямы покинула горная ведьма. Она кряхтела, сопела, проклинала кого-то сразу двумя ртами, но шла потихоньку, опираясь на палку. На спиной у нее был маленький узелок.

— Лишняя вещь — лишняя забота, — сказала она, прощаясь с кикиморой, которая удивлялась, что Ямауба почти ничего не забирает с собой в путь. — К тому же, не было случая, чтобы голый что-нибудь потерял.

Кикимора не могла не согласиться с этой очередной народной мудростью. И правда, по своим вещам она хоть и скучала, но не сказать, чтобы испытывала по этому поводу сильную печаль.

Потекли последние минуты. С каждой минуткой становилось все нервительнее и нервительнее. Кикимора гладила трясущегося каукегэна, который напрочь отказывался покидать свою хозяйку и старалась не бояться. Поучалось у него прям плохо. А вдруг все пойдет не так, как говорила Ямауба?

— Не бойся, Шаричек, — говорила кикимора, едва ли не выдирая от нервов на каукегэне шерсть. — Если помрем, то вместе.

Шаричек посмотрел на свою госпожу восхищенным взглядом. Идея умереть за своего сюзерена была привлекательной, но мысль умереть вместе с ним была еще приятнее. Потом вместе путешествовать по загробным мирам, вместе воплотиться…

— Эй, Шаря, ты о чем тут думаешь? — подозрительно присмотрелась к нему кикимора. — Отставить помирать, мы еще побо…

Ее слова прервал раскат грома. Мелькнула сквозь незанавешенное узенькое окошко быстрая молния.

— Началось, — прошептала кикимора и, понимая, что тянуть дальше некуда, сделала глубокий вдох