Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей

Йоханну расположение дома понравилось. Он посмотрел на очередь страждущих, и поделился новостью, что и в Бреслау вскорости после публикации метода открылась станция для лечения сифилиса, получившая неофициальное название «Русская больница». Порадовался этому обстоятельству — не прошло и восьмидесяти лет после появления бистро в Париже, а мы еще что-то хорошее в мировую культуру внесли. С другой стороны, когда в Европе ценили какие-то русские заслуги хоть в науке, хоть в культуре?

Микулич принял ванну, а потом и отобедал со мной. И я обратил внимание, что уже сейчас Йоханн предпочитает вареную пищу жареной, и совсем не пользуется специями. Гастрит? Язва? Надо бы как-то аккуратно расспросить его. До блокатора протонной помпы нам как до Пекина на четвереньках, но антибиотик есть, и препараты висмута в ходу вроде. А то ведь не пройдет и десяти лет, и молодой еще, всего пятидесяти с небольшим лет, замечательный доктор ляжет в землю от рака желудка. Фиброгастроскопии нет, но ведь рентген-то сделать можно. Подгадаю настроение, и постараюсь вывести его на этот разговор. А то у нас, врачей, всё просто, на непрошеный сбор жалоб и анамнеза могут и послать по известному адресу.

А после приема пищи мы совершили моцион. Времени до назначенной встречи хватало, и я не смог удержаться, чтобы не похвастаться особняком. Тут прогулочным шагом минут двадцать. Дом поразил моего гостя, мягко говоря, в самое сердце. Он обследовал оба этажа главного здания, и даже немного поиграл на стоящем в музыкальной гостиной рояле. Ни одно произведение мной угадано не было, но думаю, что выбери Микулич карьеру пианиста, то слава его вряд ли была меньше хирургической.

— Хорошо у вас врачи зарабатывают, — с сожалением закрывая крышкой клавиатуру, сказал Йоханн.

— Считайте меня исключением из правил, — засмеялся я. — Большинство влачит жалкое существование, особенно в провинции. Но если вы согласитесь возглавить мою хирургическую клинику, то такой особняк построите очень скоро.

— Это вы меня на работу приглашаете? Быстро.

— Но я должен был попробовать. Сейчас момент не хуже, чем в любое другое время. Самая современная больница будет к вашим услугам. Свои анатомический театр и кабинет икс-лучей, своя скорая служба. Я хочу, чтобы даже простая стажировка в ней считалась недосягаемой мечтой. А вы будете в ней заведовать. Представляете?

— И где же это чудо будет?

— Где захотим, там и построим. Хорошие участки в пригородах найти нетрудно. Да и в городе полно свободных площадок.

— Подождите, не всё так сразу. Я подумаю еще. А то это будто на первом свидании девицу замуж позвать, — и Микулич снова оглушительно засмеялся.

— Пойдемте тогда, нам пора на встречу. Здесь рядом совсем.

Зашли с парадного входа — гость всё-таки. Но Йоханна новизна места не поразила. Наверняка он всяких больниц за жизнь повидал немало, еще одна роли не играет. А вот у Склифосовского в кабинете заулыбался, поклонился, долго тряс руку, рассказывая, какая большая честь для него работать вместе с таким выдающимся хирургом. И всё по-русски, с легким, как у нас говорили, западенским акцентом, но никаких трудностей с подбором слов не испытывал. Вот что интересно, сейчас европейцы наш язык считают вполне себе обычным. Иностранцев, которые с разной степенью умелости лопочут на великом и могучем — довольно много. Да, в основном малый туристический набор — «здрасьте, а сколько стоит вот это?», но стараются.

Микулич завел с Николаем Васильевичем разговор о бесконечных русских чаепитиях. Рассказывал, как его знакомый впервые приехал в Россию и, не зная о традиции переворачивания чашки в знак окончания процедуры, был вынужден выцедить двенадцать стаканов. Хозяин, правда, заливался вместе с гостем, так что никаких обид. И пока они хохотали над незадачливым мужиком, в кабинет вошли остальные участники мероприятия: доктора Бобров, Дьяконов и Павлов. Вельяминов от нашего предложения отказался. И если с москвичами я был знаком накоротке, то с питерцем Евгением Васильевичем Павловым — только сейчас сошелся поближе. Слышал про него много, от самых разных людей. И все как один говорили одно — в военно-медицинской академии хирургов его уровня больше нет.

И с виду вроде простой — нос картошкой, рыжий, как Антошка из мультика, но взгляд цепкий, даже чуть жесткий. И постоянно весь в работе. Думаю, что предложи ему любые блага за смену профессии, откажется, не задумываясь. Собралась банда фанатиков. Хирургов по национальности, как метко заметил Микулич.

Познакомились, пожали руки, и все, не сговариваясь, посмотрели на Склифосовского.

— Предлагаю сначала повторно провести осмотр пациента, — сказал Николай Васильевич, протирая очки, — а потом совместно обсудим план операции. Евгений Александрович придумал, ему, как говорится, и карты в руки.

Генерал немного очухался после подготовки. И крови ему накануне влили пол литра. Не то что порозовел, но уже не такой серо-желтый лежал в смотровой.

— Ну что, завтра? — спросил Бунаков. — Я готов.

Медленно перекрестился.

— Хочу напомнить о высоком риске операционных… — начал я

— Евгений Александрович, у меня болячка в животе, а не в голове, — оборвал меня Василий Александрович. — Помню. Вы только сделайте всё как надо, а я уж постараюсь выжить. Пулям никогда не кланялся, и риском смерти меня не испугать! Офицер без малого сорок лет!

— Ну раз вы готовы, то и мы постараемся не ударить в грязь лицом. Пойдем в штыковую на болезнь.

Мы вернулись в кабинет и Склифосовский кивнул на стол, где лежал анатомический атлас, открытый на странице с красочным изображением поджелудочной железы и окрестностей.

— Давайте проработаем ход операции. Вам слово, Евгений Александрович.

Все подобрались, лица сосредоточены. А как же, никто до нас подобного не делал, забудешь что-нибудь, вылезет потом в самый неожиданный момент такое, что и поправить поздно будет.

— Собственно, трудность обусловлена кровоснабжением оперируемой области. Так как нам надо вместе с головкой поджелудочной убирать участок верхней панкреатодуоденальной и верхней брыжеечной артерий, то единым блоком удаляется дистальный отдел желудка с привратником, двенадцатиперстная кишка, желчный пузырь с протоками, ну и сам повод к операции, естественно…

Больше часа обсуждали детали, и делили роли. И никто даже не застонал от альтернативы в виде холецистогастроанастомоза и гастроэнтероанастомоза по петле. Будут выявлены метастазы опухоли в близлежащие органы, тогда так. А нет — рискнем по первоначальному варианту.

Пошли потом в анатомический театр поупражняться. Кто тренировался на трупах, знает — это как китайская реплика известного бренда. Вроде всё почти так же, но совершенно из других компонентов. Кишечник не тот, тонуса никакого, сосуды ведут себя абсолютно иначе. Топографию повторить — да. Последовательность движений — само собой. Лишь бы локтями в животе не толкаться. Но у пациента всё не так будет, и это точно в ста случаях из сотни. А уж чтобы учебник повторился на живом объекте — такого даже в застольных байках никто не рассказывает.

Утром собрались в том же кабинете. Чай не пили — нам, по самым скромным прогнозам, восемь часов у стола стоять, и санитар с уткой, подползающий по первому требованию, не предусмотрен. Доктор Бобров написал на пяти бумажках фамилии, свернул, и бросил в свою же шляпу. Разыгрывали очередность, кто с самого начала у стола, а кто сменит двоих участников через три часа. Меня из жеребьевки исключили как руководителя процесса.

Ну раз я главный, то пойду и посмотрю на пациента, пока он в сознании. Вроде как и решено всё, но доброе слово лишним не бывает. Не сломаюсь, если пару фраз скажу. В двери палаты столкнулся со священником. Дело обычное, особенно в больнице. Я автоматически уже сказал «Здравствуйте» и сложил ладони лодочкой, произнеся «Благословите, отче». Так заведено, и чтобы не нарываться, лучше так и поступать. А то встретишь кого-нибудь влиятельного и злопамятного, начнут гнать волну про опасного вольнодумца. Рослый, с редкой бородкой батюшка, перекрестил и поднял руку для поцелуя. Высоко, чтобы мне спину особо не гнуть. Я чмокнул воздух в сантиметре от кожи и разогнулся.