Другие грабли (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич

— Я так понимаю, это только теория.

— Это теория, на которой мы стоим, — сказал Сашка. — Ради которой мы живем и умираем, к хренам. Немного пафосно, зато правда. И лучше бы тебе, Чапай, согласиться со справедливостью этой теории. Потому что помни — в тот момент, когда ты бросишься под бронепоезд, на оружейной башне я буду сидеть не один.

— Честно говоря, у меня плана бросаться под бронепоезд и не было, — сказал я. Даже с точки зрения здравого смысла, это далеко не лучший способ его остановить, особенно если ты суслик.

— Рад это слышать, — сказал Сашка. — Но я все равно буду за тобой присматривать.

— В каком смысле «присматривать»?

— В самом прямом, сука, смысле, — сказал он. — Или ты думал, мы тебя в свободное плавание отпустим, и ты и дальше будешь бесконтрольно людей стрелять?

— Э… — сказал я глубокомысленно.

— Да-да, ты ни в кого не стрелял, все это знают, и менты особенно, — сказал Сашка. — Знаешь, у части провальней, особенно у тех, кто идейные, есть стойкое пренебрежение к чужой жизни. С их точки зрения получается, что раз это прошлое, то все населяющие его люди уже все равно в большинстве своем померли, поэтому их существование именно здесь и сейчас большой ценности не имеет. Ты не такой, я знаю, я специально на драку напросился, чтобы посмотреть. Ты дерешься вдумчиво, даже, я бы сказал, бережно по отношению к противнику, что сразу выдает в тебе профессионала высокого класса. Потому что сам я так, сука, не умею, но знаю людей, которые умеют. И тело тебе практически идеально подходит, как я посмотрю, отточенность движений такая, будто ты всю жизнь с ним прожил.

— Да не так уж и высок мой класс, — сказал я, решив как можно быстрее съехать с темы организма, с которым я всю жизнь прожил, резкие движения оттачивая.

— Охотно, сука, верю, — сказал Сашка. — Но спарринг все равно предлагать не стану.

— Да у нас и весовые категории разные, — заметил я.

— Ну и я не совсем бокс имел в виду, — сказал Сашка. — В общем, продолжай в том же духе, постарайся без веского повода никого не покалечить.

— Э… — снова сказал я. — Признаться, я не совсем понимаю, что вообще дальше будет.

— Если все срастется, то дальше все будет просто и легко, — сказал Сашка. — Будешь учить детей, жить жизнью простого советского гражданина… в таком вот разрезе. В смысле, практика показывает, что если особо не выпендриваться и специально поперек течения не плыть, инерция возьмет свое, и ты сможешь прожить жизнь, близкую к той, которую прожил бы предыдущий владелец этого тела.

— То есть, в конце нашей беседы ты мне в затылок стрелять не станешь?

— Не, это вообще не в моем стиле, — сказал он. — Я стреляю, глядя в лицо. Но тебя стрелять пока что не за что. Да и для истории это не менее опасно, знаешь ли. Кто знает, в каком году физрук Василий помереть был должен, и что будет, если я его в восемьдесят девятом стрельну.

— Ясно, — соврал я, хотя ничего ясно мне не было. Его последнее заявление вроде бы противоречило тому, что он говорил про «эффект бабочки».

В смысле, что «эффект бабочки» не работает.

А так-то, конечно, никакого физрука Василия в восемьдесят девятом вообще не должно было быть. По крайней мере, не в том виде, в каком он сейчас.

— Скорее всего, будет принято решение в покое тебя оставить, как, в общем-то, большую часть вашей братии. По сути то люди они безобидные, врачи, спасатели, бухгалтера, фотографы, художник даже один был, и если всех подряд из истории пулей в затылок изымать, ни к чему хорошему в конечном итоге сей процесс точно не приведет. Живут и живут, работают и работают, в целом свою собственную историю повторяя. Но ты не думай, что это дает тебе карт-бланш, — сказал Сашка. — Если понадобится, я стрельну. И рука, сука, у меня не дрогнет, можешь не сомневаться.

— Я учту.

— Хотя и не хотелось бы, — вздохнул Сашка. — Нравишься ты мне, Чапай. Чувствую я, что наш ты человек. Завтра иди на работу, как собирался, я вечером зайду, занесу тебе опросник. Там тот еще, сука, талмуд, но ты отнесись серьезно, заполни его со всей тщательностью, даже если на это несколько дней потребуется. Ну а потом уже по итогам будем решать, что с тобой делать.

— А если я вместо работы завтра в бега ударюсь? — поинтересовался я.

— Найдем, — сказал Сашка. — Но я бы не советовал. В Советском союзе без документов жить тяжело, на работу не устроиться, только бомжевать… В общем, не рекомендую. Хотя в грядущей смуте ты со своими способностями… Решай сам, конечно, но помни, что рано или поздно отдел Х придет за тобой.

— Буду помнить, — пообещал я.

— Отлично, — сказал он. — А теперь, не для протокола, и клянусь тебе своим майорским удостоверением, что за пределы кухни эта информация не выйдет, а последствия я все равно уже устранил. Но уж больно мне любопытно. Ты этих отморозков на дачах пострелял?

— Ну, допустим.

— Ну и правильно, — сказал он. — Думаю, что исторически оно бы все равно по-другому не сложилось, такие долго не живут. А где девица?

— Домой отвез.

— Адрес помнишь?

— Как-то не отложилось, — сказал я.

— Ясно. Имя-то хоть спросил?

— Нет.

— Почему?

— А какая разница?

— В принципе, да, — согласился Сашка. — Никакой, к хренам, разницы. Я бы в такой ситуации тоже бы их пострелял, наверное.

— Откровенность за откровенность, — сказал я. — Как вы меня вычислили?

— Есть у нас свои методы.

— Это я уже слышал.

— А большего я, извини, сказать и не могу, — вздохнул Сашка. — Я при исполнении, а ты — в разработке.

— Тогда другой вопрос, — сказал я. — Думаю, это ты разгласить сможешь. Сколько было трупов?

— А ты сам не посчитал, что ли?

— Посчитал, — сказал я. — Но баланс не сходится.

— Шесть трупов, — сказал Сашка. — Сам Лобастый и пятеро его братков.

— Ты сам на месте был?

— Нет, конечно, — сказал он. — Мне это не по масти. Но я протокол осмотра читал и приложенные к нему фотографии довольно пристально рассматривал. Шесть жмуров, как с куста. А что, кто-то лишний?

— Наоборот, — сказал я. — Одного не хватает.

— Ну, видимо, встал и ушел, — сказал Сашка. — Если бы в больницу с огнестрельным ранением заявился, нам бы сообщили, значит, прячется где-то. Даже если кровью не истечет, прежнего здоровья у него уже не будет.

— Несомненно, — сказал я. — А ты завтра вместе с опросником на тысячу листов не мог бы эти фотографии прихватить?

— Это не положено, но я мог бы, — сказал он. — А тебе зачем?

— Меня терзают смутные сомнения, — сказал я.

— Чуйка сработала?

— Что-то типа того, — сказал я.

— Или уязвленное самолюбие, — сказал Сашка. — Не веришь, что мог промазать к хренам?

— Ладно, я по-другому спрошу, — сказал я, почему-то особо не сомневаясь, чьего именно трупа там не хватает. — «Вальтер» с глушителем на месте нашли?

— Нет, конечно. Откуда у этой гопоты «вальтер», да еще и с глушителем? «Наган» был, «макаров» в соседней комнате… Ты уверен, что именно «вальтер» видел, Чапай?

— Уверен, — сказал я. — Причем глушитель был не самопальный, а фирменный.

Сашка покачал головой.

— Поверь, я в таких вещах не ошибаюсь, — сказал я. — Даже в восемьдесят девятом.

— Я верю, конечно, но как-то это в общую картину не пишется, — сказал он. — Однако, ты пробудил и мое любопытство, Чапай, будут тебе фотографии. Завтра вечером вместе порассматриваем.

— Ну, и тогда последний вопрос, — сказал я. — Но не менее важный, чем все предыдущие.

— Я слушаю тебя очень внимательно, — сказал Сашка.

— Адрес хорошего автосервиса не подскажешь?

Глава 17

Отличник Макаров висел на турнике и раскачивался, как связка сосисок на ветру. Он напрягался, он краснел, у него даже очки немного запотели, но поднять подбородок на уровень перекладины у него никак не получалось.

— Плохо, Макаров, — сказал я, когда он прекратил свои тщетные попытки и спрыгнул на землю.