Сын помещика 2 (СИ) - Семин Никита

Внезапно перед глазами встала картина, как я-Роман подглядываю в щелку со своим другом за какой-то женщиной. Приходит понимание — это уборщица в классах. Приходила в училище по найму пыль вытирать, да полы мыть. А тут мы застали ее, когда она на карачках туалет мыла. Платье у нее задралось, обнажая широкую голую жопу.

Видение схлынуло также внезапно, как и накатило. А я-то думал, что память Романа уже все мне выдала и больше «флешбеков» не будет. Но вид красивых голых девушек вызвал ассоциативную цепочку, которая подняла яркое воспоминание предыдущего владельца тела. Кстати, относительно недавнее — в этом году к концу учебы Роман стал на женщин и девиц активно заглядываться.

И после этого видения я смог взять себя в руки и перестал идти на поводу своего тела. Аккуратно, чтобы не привлечь внимание отдыхающих девиц, я покинул свое «убежище» и вновь окунулся в воду. А там стал активнее работать руками, чтобы нагрузкой на тело сбить остатки возбуждения. Что и получилось спустя пять минут. На берег около оставленной одежды я выполз изрядно уставший, но довольный.

Анализируя произошедшее, мне открылась не самая приятная картина. Получается, я не полностью контролирую собственное тело, хотя и думал, что это не так. Простые инстинкты все еще могут накрыть меня, отключая разум. И самое неприятное — они гораздо сильнее, чем в моей прошлой жизни. То ли я просто забыл свою подростковую юность, хотя вроде и не слишком давно она у меня «там» в будущем была. То ли гормоны в теле Романа гораздо сильнее бьют по нервной системе. Это плохо. Может, йогой какой заняться? А то — сейчас вот я из-за похоти чуть дров не наломал, сомневаюсь, что покажись я крестьянкам, окончилось бы это хорошо. Но ведь если меня страхом каким накроет, или яростью — то как я тогда себя поведу? Смогу ли адекватно среагировать на угрозу или раздражитель? Ой, не факт! Мысль об этом вызвала раздражение.

Все желание дальше купаться пропало и, переодевшись, я пошел домой.

Когда подходил к поместью, заметил проезжающий мимо тарантас. Не наш — обводы у него чуть иные, да и кучер на козлах незнакомый сидит. Видимо сосед или просто дворянин по собственным делам куда-то едет. Кто находился в транспорте, разглядеть не удалось. Да я особо и не старался. Проводив тарантас безразличным взглядом, я зашел в дом. Время к обеду — пора бы и поесть.

Константин Васильевич возвращался домой. Настроение у него было не особо радужным. А когда он проезжал по землям Винокурова и увидел издалека его лесопилку, еще сильнее упало вниз. Строение лесопилки находилось чуть на отшибе, вокруг ни деревца нет, незаметно не подойдешь. Других строений тоже не имеется, чужие люди тут не ходят. Даже если подослать кого-то из лихих людишек, незнакомца сразу же заметят. В ночи если только? Но опять же — вокруг земли Винокурова. Быстро их покинуть не получится. Кто согласится на такой риск? А если исполнителя поймают? Душу ведь из него вынут, но узнают — кто подослал. И вот тогда ему, Свечину, сильно не поздоровится. В итоге, когда он проезжал мимо поместья Винокурова, граф постарался укрыться в тарантасе как можно глубже. Чтобы никто даже случайно не заметил, какие недобрые взгляды он бросает на поместье соседа.

И вот вроде ничего и не сделал ему Сергей Александрович, а жить мешает! Еще и задумал лесопилку свою усовершенствовать, окончательно хороня всякие надежды графа, что ему удастся пристроить продукцию со своей, пока еще не поставленной, лесопилки. Черт! И все же — как быть? Подсылать лихих людишек или нет? И где их взять-то? А если не подсылать, то как иначе можно обойти Винокурова на поприще продажи досок? Вопросы… одни только вопросы, что лишь добавляли головной боли.

— Господин, вас ваша матушка искала, — такими словами встретила меня Пелагея.

Удивившись, я отдал мокрые плавки девке, чтобы повесила сушиться и, уточнив, где мама сейчас находится, отправился на задний двор.

— Роман, ты куда пропал? — спросила мама, завидев меня.

Она в этот момент наблюдала, как Иван с Игорем метали ножичек уже в прикрепленную к стене бани мишень. Мальчишки очень старались попасть в ее центр, при этом периодически посматривая на мать в ожидании похвалы. Та смотрела благожелательно, но стиснутые в кулачки ладони выдавали ее напряжение. Не нравилось ей, что дети с ножиком играют.

— Купаться ходил. Что-то случилось?

— Вестовой приехал. Передал письмо от Сокольцева на твое имя.

— А это кто такой и что ему нужно? — удивился я.

— Помещик, его земли располагаются между Дубовкой и Царицыным, — ответила мама. — А что нужно? То мне неведомо, я письмо не вскрывала. Оно сейчас на твоем столе в комнате лежит.

Покачав в удивлении головой, я развернулся обратно в дом. Просить поделиться, что там написано, мама не стала. Но по ее любопытству и тому, что она лично пожелала мне рассказать об этой новости, было совершенно очевидно — стоит или сразу же ей рассказать содержимое письма, или и вовсе при ней его прочитать. А не вскрыла она письмо чисто из-за приличий — все же не ей оно адресовано. А я хоть и сын, но личность уже вполне самостоятельная.

Причину мне писать незнакомому дворянину я видел лишь одну — мои картины. Что вскоре и подтвердилось. Алексей Иванович, как звали Сокольцева, выражал свое восхищение моим талантом, с которым ознакомился будучи в гостях у моей тетушки, и спрашивал — а не могу ли я написать и его портрет. Ответ просил передать с посыльным, которого он отправил ко мне. Тут же он уточнял — сколько будет стоить портрет, как долго у меня уйдет времени на работу с ним и когда, в случае моего согласия, я готов посетить Алексея Ивановича с визитом для написания картины.

Все это я и зачитал маме, но уже когда сам предварительно ознакомился с письмом.

— Ты согласишься? — спросила она.

В ее голосе было чистое любопытство, поэтому я просто кивнул.

— И какую цену поставишь?

— Думаю, пятьдесят рублей серебром — самое то.

— Не много ли? — вскинула мама брови в удивлении.

— В самый раз.

— А если он откажется?

— Значит, не судьба ему свой портрет иметь, — улыбнулся я, разведя руками.

Быстро набросав ответ о цене и моем согласии посетить Алексея Ивановича на следующей неделе, до праздника, я пошел искать вестового. Но тот обнаружился довольно быстро на конюшне, где зацепился языком с Митрофаном.

— А я тебе говорю — не понесет она, — втолковывал нашему конюху незнакомый мужик. — Все, отрожала!

При этом он поглаживал по крупу свою лошадь — серую кобылицу в «яблоках».

— Ой, какой знаток-то выискался, — едко отвечал Митрофан. — Небось, сам пристраивался к ней, чтобы убедиться? Так не получится, стручок твой не под то заточен.

— Ах ты черт языкастый! — кинулся на Митрофана с кулаками мужик.

— А ну прекратили! — пришлось мне вмешаться, пока они друг другу синяков не понаставили.

Незнакомец с неохотой отошел от Митрофана, недовольно глянув в мою сторону. Но заметив в моих руках письмо, постарался свое раздражение запихнуть куда-нибудь поглубже и уточнил:

— Роман Сергеевич Винокуров?

— Да. Вот ответ для Алексея Ивановича, — протянул я ему письмо.

— Благодарю, — сухо кивнул он.

После чего зыркнул со злостью на Митрофана, вскочил на свою лошадь, которую они с конюхом только что обсуждали, да и поскакал обратно.

— Ну и чего ты тут устроил? — обернулся я к мужику.

— Не гневайся барин, — зачастил он, — да только ежели он ересь какую говорит, то мне что же — молчать и кивать, поддакивая? Не велика птица, шею перед ним гнуть, да глупость его слушать.

— Ты теперь — лицо нашего рода перед другими слугами, — нахмурился я. — По твоему поведению судят о том, как и мы, Винокуровы, себя ведем. И что слуги других помещиков своим господам скажут? Что конюх у Винокуровых — хам и драться любит? Что же тогда о нас соседи подумают, что мы такого слугу подле себя держим?