Генерал-адъютант его величества (СИ) - Михаил Леккор

туманно-эмоциональном виде, теперь окрепло и выкристализировались. Увы, даже его умения и мощь святого не могут помощь. Ведь даже Бог на Небесах ему мягко говорил, что и ему в человеческом обличии это не объять. А уж человеку, пусть святому, тем более!

Он уже сам, не опираясь на помощь мужчин, сначала встал, а потом сел на тот же самый стул, с которого только что постыдно упал.

— Увы, государь, — Макурин отрицательно посмотрел на Николая, — вот время доклада его превосходительства военного министра, я попытался получить всеобъемлющие данные о войне с помощью Нашего Всемогущего Бога

— Вам отказали? — с интересом спросил Татищев. Как же, святой буквально на глазах являет чудо, а он в присутствии государя становится свидетелем. Потом опомнился под любопытно — недовольным взглядом Николая I, не понимающим, как военный министр так осмелел: — извините, государь, я виноват. Просто Андрей Георгиевич святой, а я сторонник нашей церкви.

Император пусть и сухо, но кивнул. Вспомнил, что министр еще с молодости был знаменит своей гульбой в парижских вертепад и долгими молениями в посольской церкви.

— Так как же, Андрей Георгиевич, извольте объяснить, — обернулся он уже к Макурину: — если, конечно, Господь вам позволит.

Последняя оговорка давалась императору с трудом, все-таки монарх всегда был всемогущ в России.

— Господь Наш Всесилен, но Добр, — перекрестился святой, — мне, кажется, он позволит мне это сказать близким мне людям.

Макурин несколько лукавил. Близкими они, разумеется, не были, даже военный министр — дальний родственник. Ну его к лукавому, такого родственника. Но, с другой стороны, от этих людей так много зависело, почти все на Земле.

Подождал немного, ожидая реакции Бога. На самом деле ждал, а не обманывал окружающих. Бог существовал — это он знал четко. Он также понимал, что Господь не всесилен, как это думали верующие. По разным причинам, вполне естественным, но и Бог в чем-то был ограничен. Но все равно, по сравнению с людьми, даже со всем человечеством, он был очень силен и всемогущ. И не надо было его злить, от этого было бы плохо всем.

И присутствующие молчали и ждали, как на памяти у умерших. И император не возникал. Он уже видел, как Господь реагирует, Земля аж трясется.

Наконец, Макурин решил, что времени прошло достаточно и Господь, если бы был недоволен, то отреагировал. А если молчит, то можно. То есть он сразу подумал, что Бог не обратит на их разговор, но вдруг. Да и присутствующих надо было приструнить, ибо хоть он и святой, но человек, пусть кое-кто и сомневается.

— Я обратился к Небу с просьбой помочь, если и не России, то хотя бы мне, — сказал Макурин и подождал, теперь уже реакции окружающих. Сказано ведь было неподобающе. Так мог высказаться в России только император, но не министр, тем более, при своем любимом монархе.

Однако, никто не сказал нечто негативное и даже злое, видимо, посчитав, что святой как раз находится в этом ряду. Макурин вздохнул, возвращаясь к войне. За годы жизни в XIX веке он, пожалуй, впервые оказался в ситуации, когда ничего не мог сказать о будущем ни как попаданец, ни как святой.

Хотя, как не мог. Произнес нехотя окружающим:

— Будущее видится мне смутно и неохотно, но одно мне показано четко — я должен быть на войне. Это без колебаний. По-видимому, и здесь видна рука Бога!

При слове «показано» мужчины дружно загалдели, потом Николай I, усмирив шум, уважительно сказал: — ты ведь святой, Бог так часто показывает нам свое место, что лично я совсем не сомневаюсь.

Макурин вопросительно посмотрел на императора. Тот уже столько видел признаков Божьего промысла, что не сомневался в святом статусе Андрея Георгиевича. Однако же Николай I впервые был инициатором возвращения к Богу. Что это? Он вопросительно посмотрел на монарха.

Самодержец правильно понял святого, улыбнулся:

— Тебя пока Господь лечил, так сверкающим поверхностью окружил, что все уже стало ясно.

Теперь уже Макурин удивился:

— Я чувствовал десницу Господа Нашего. Но чтобы еще увидеть его влияние!

Он перекрестился, а затем перекрестились и остальные. Помолчали, остужая бойкий ход мысли. Потом Чернышев, вздохнув и извинительно улыбнувшись окружающим — дела! — продолжил.

Макурин, понимая, что это будущее не из его мира, слушал уже внимательно. Хотя ничего нового военный министр не сказал. Русская армия наступала по двум направлениям: континентальное, через Балканы и Кавказское. Черное море, с одной стороны, их разделяло. С другой стороны, соединяло, поскольку оба крыла армии тянулись к побережью.

Турки в свою очередь также оборонялись по двум стратегическим направлениям, там ничего нового не было. И динамика была такая же. В XIX веке Россия уже твердо наступала, а туркам оставалось лишь обороняться. Эта страна жила только в прошлым. И Макурин лишь остерегал императора не сделать большую ошибку — не помогать ей в момент слабости. Турки все равно добра не вспомнят, быстро «отблагодарят». А так еще не скоро, до четвертого тысячелетия, как минимум, разговаривать с ним, как с цивилизованными, будет нельзя.

Вообще, попаданец, помня о значительной роли европейского юга, считал, что эта война должна, в первую очередь, быть вспомогательной. В плане укрепить стратегическое значение Россиив этом районе не только в военном плане, но и экономическом, чтобы не один враг, что мусульманский, что христианский не осмелился бы напасть.

Макурин понимал, что говоря так, он становится джентльменом в плохом значении этого слова. Джентльмен, прежде всего, хозяин своего слова, хочет давать его, хочет — дает обратно. Ведь зарекался оставлять свою роль, как попаданец — прогрессор, чтобы не попасть под глаза потомков. А все одно, не выдержал, пролез. И отговорка у него какая-то не очень хорошая, — дескать, и так уже пролез с экономическими реформами, один сахар чего стоит, можешь и дальше. Вот ведь собака злая!

Мысленно вздохнул, но все-таки довел до императора мысль: — стратегическая цель России не только в этой войне, а в целом во всем правление вашего величества, — он посмотрел на Николая строго, как на малолетнего не понимающего ученика, — укрепиться на Черноморском побережье. Кус этот очень сладок, его будут стремиться захватить не только Турция, но и Европейские страны. Не ровен час, перед Россией появится враждебная коалиция на юге. Надо быть к этому готовыми еще лет двести — триста.

— Вам это сказали Небеса? — благоговейно спросил цесаревич Александр, внимательно слушая святого. Чувствует, что и в его правление южные задачи будут одними из главных.

Информация об этом пришла к Макурину, как попаданцу, но, в конце концов, и