Не в этот раз (СИ) - Владимов Максим

После уроков Ирка почти потребовала её проводить. Сначала я разозлился было: ничего ведь нет ещё, мы даже не «дружим», не говоря уж о «ходим», а уже пошли команды и претензии! Но потом взял себя в руки, унял гормоны и легко сообразил: это ж она обо мне печётся! Пришлось сначала включать уверенного альфу, а после — и раскрыть причину, по которой я домой не иду: как раз сегодня договорился провести первое занятие с «заводскими». У этих орлов авторитету куда как поболее, чем у моих одноклассников, так что, Ирка вроде успокоилась. Правда, боюсь, домой всё равно не пойдёт, будет ждать, пока освобожусь. С одной стороны — и зачем мне эта головная боль? С другой — даже интересно: что придумает в качестве причины?

А вышло вот что: это я забил на выкрик Джона, зато в классе все желающие разобрали суть вопроса в деталях. Какой-либо явной реакции я не заметил, да и пофиг мне было, но торжествующий взгляд бывшей соседки по парте — Алфировой — уловил. Даже успел подумать мельком: чего это она?

Джон с Осиной вошли одновременно с математичкой, но я на них даже не посмотрел, разыскивая на дне сумки ручку. Хорошо, тетрадку мне искать не надо — она у меня теперь единственная, общая на 48 листов, на все предметы сразу. Училка громко поздоровалась, мы все встали, «гав-гав-гав-гав», сели, но…

— Лыкова, чего тебе?

И даже в этот момент я не поднял глаз, да, вот такой я бесчувственный чурбан.

— Светлана Ивановна, разрешите пересесть?

По классу пролетел лёгкий шепоток, и тут я всё-таки оторвался от своей ненаглядной тетради.

— Хм. А раньше этого нельзя было сделать? Или позже? Почему на уроке?

Лыкова упрямо молчала, но стоя, и математичка сдалась:

— Ой, да сиди где хочешь. Только быстро! — и зачем-то подмигнула мне.

Я вытаращил на неё глаза непонимающе и смотрел всю ту минуту, что понадобилась Ирке, чтоб сгрести тетрадки со стола и дойти до последней парты. Мо… нашей. Моим мнением она интересоваться нужным не посчитала. Зато, когда Лыкова уже усаживалась, по-хозяйски сдвинув моё барахло на парте, я поймал острый взгляд коротко обернувшегося Джона — Ирка раньше сидела именно с ним.

Ну и целый день после она изо всех сил крутилась рядом, явочным порядком реализуя признак «он с девочкой», что не позволяло никому с недобрыми намерениями даже подойти. А после уроков — вот: «Проводи!». Но я действительно договорился с «учениками» ещё вчера.

Сюрприз, но свободный кабинет нам пришлось поискать — в школу набилась вторая смена. Сначала мы проверяли всё дальнее крыло, где учились старшие — Миха с Дюшей там ориентировались лучше, но ничего подходящего не нашли. Спустились в главный коридор, и я, проходя мимо спортзала, заикнулся, мол, вот хотели же ещё и на удар мой всепобеждающий посмотреть? Но Миха только отмахнулся:

— Да занято там, я отсюда слышу. И это ваще… не горит, до лета времени дополна. А за дроби нас натянут уже прям вот!

Вот кто бы возражал, только не я.

Проходя мимо раздевалок я — краем глаза, не поворачивая головы — углядел тонкую фигуру, примостившуюся на подоконнике. Всё-таки, не пошла домой. Упорная, блин.

— Слушай, — неожиданно дёрнул меня за рукав Дюша, — а давай в мастерские зайдём? Там у Палыча свой же класс есть, где он теорию объясняет, сядем там, если сейчас не занято. Тебе он не откажет!

Я ошеломлённо тряхнул головой.

— С чего это ты взял⁈ Ну, что не откажет.

— Ой, да ладно, всё время он талдычит одно и то же — «Гриша то, Гриша сё»… и даже табуретка, на какой сам сидит, твоей работы! Линейку для доски на той неделе показывал.

— Показывал, точно, — подтвердил Миха.

Да уж, новости.

— И давно?

Дюша пожал плечами:

— Да в том году ещё началось. Когда рамки делали для портретов в коридор.

Я только сглотнул нервно. А я-то думаю — чего мне тут каждый второй хулиган в репу сунуть норовит? Кому я нахрен сдался? Откуда они меня вообще знают-то? Что математичка параллельным в пример ставила после взятого в одну калитку района — в курсе, но что трудовик, да ещё старшим… Заговор. Это чёртов заговор. Хоть каверзу какую-нибудь устраивай, возмутительно-оскорбительную, чтоб уравновесить. Где тут в хулиганы принимают?

Палыч встретил меня улыбкой, но, увидев моих спутников, улыбаться перестал:

— У тебя всё в порядке? — и тон сразу такой обеспокоенный.

— В полном, — уверил его я. — Палыч, нам бы присесть где-то на часок, позаниматься. Мы потыкались по школе, да там занято всё, вторая смена. Или закрыто. У вас в классе не пусто, случаем?

— Чем заниматься будете? — это трудовик спросил, уже направляясь в дальний угол мастерской, к двери каморки с партами.

— Ммм, чем я могу заниматься? Математикой, ясное дело, — хохотнул я. — Надо же помочь людям? По-товарищески.

— По-товарищески, — задумчиво повторил Палыч, пропуская нас нас в комнату.

Посадив «заводских» на первую парту, я выдернул стул из-за соседней — табуретка, которые Палыч предпочитал всему прочему, меня не прельстила. И плевать, что я, оказывается, сам её сделал.

— Ну что? Хоть что-то вы должны были выучить? Кто мне скажет, из чего состоит обыкновенная дробь?

Понеслась.

Судя по звонкам (часы я решил в школу пока не носить), мы продержались больше двух уроков — полноценная пара. Результаты… смешанные. Как я предполагал, Миха оказался поживее, и я даже удивился тому, насколько живее: не сказать, что он прямо «шарил», но и материал помнил вполне прилично, и примеры щёлкал запросто, стоило только объяснить, что именно от него требуется. Вот только объяснять это постепенно становилось всё сложнее, будто сам ученик боялся сделать ещё один шаг вперёд… Но, в целом, всё было очень прилично, для записного двоечника и второгодника — так уж точно.

А вот Дюша полностью соответствовал своему имиджу. Медленный, тягучий, склонный просто замирать в ступоре, не показывая ни малейших признаков жизнедеятельности… Определений он не помнил никаких. В таблице умножения через раз ошибался. Пришлось заставить его написать в тетради, что такое «числитель» и «знаменатель», поскольку двух одинаковых повторений мне не удалось добиться даже без промежутка, подряд. И если Потапову можно было дать пример, чтобы он его решал, пока я занимаюсь другим, то Дюша, стоило от него отойти, просто замирал, ни разу даже не попытавшись что-то сделать самостоятельно. Спросишь «чо за дела» — молча глядит беспомощными глазами.

Неудивительно, что в какой-то момент я не выдержал и надавил Голосом:

— Числитель — это то, что сверху!

Краем глаза уловил, как дёрнулся Миха. Ага, не нравится? Сейчас и тебе прилетит! И — о, чудо: Дюша вдруг встрепенулся!

— Числитель — сверху, — пробормотал он про себя и вдруг принялся лихорадочно писать.

Боясь спугнуть удачу, я тихонько отошёл к Потапову.

Дальше так и пошло: Дюшу давим Голосом, а с Сашкой — и так сойдёт. Вздрагивать при каждом моём «глубоком внушении» он перестал, а давить его самого я, памятуя о давешнем фиаско, так и не решился, тем более, что всё возрастающее количество его косяков и торможений вполне можно было объяснить усталостью. Дюша к концу тоже явно выдохся, и даже Голос помогать почти перестал. Меньше всего хотелось бы, чтоб у кого-то таким образом вырабатывался иммунитет к моей имбе… но тут уж не до жиру, выбора у меня, считай, нет — по-другому с этим дубом мне точно не справиться.

А вот второгодникам понравилось. Благодарили меня горячо, по очереди трясли руку, заверяли, что «никто и никогда раньше…». Пытались забиться на следующее занятие прямо завтра, но тут уж я отговорился своей занятостью, а в качестве профилактики от дурных мыслей выдал масштабное домашнее задание из где-то добытых Михой дидактических материалов. Пусть помаринуются сами пока, порешают, уложат мысли в головах. Заодно проверим, кто лучше запоминает: условный тупой с Голосом, или относительно разумный — без. Вот ещё бы научиться объект воздействия выбирать поточнее… чтоб только одному вещать! Прям в башку забивать, как гвозди! В этом смысле, уроки, пожалуй, полезны не только моим ученикам — отличная тренировка для меня самого.