Черные ножи 3 (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

— А теперь займемся спортом! — начал командовать я, не слушая возражений. — Ноги на ширине плеч, руки упереть в бока. Начали упражнение!..

Через полчаса мы сидели, укрывшись старыми пледами, и пили очередную порцию кипятка. Поесть в комнате не нашлось ни крошки.

— Рассказывайте, что за беда у вас приключилась?

Руки старика вновь затряслись, но он усилием воли поборол эту слабость, и сообщил:

— Я работаю во «Всесоюзном институте растениеводства имени Вавилова». Последнее время отвечал, помимо всего прочего, за часть уникальной коллекции семян. Три года мы хранили коллекцию, берегли, холили и лелеяли. За это время множество моих коллег умерло от голода, но не позволили себе взять ни зернышка! Исключительной порядочности были люди, настоящие ученые!

Железные люди. Смог бы я на их месте поступить так же? Если бы умирал сам, возможно, а если бы рядом умирали близкие?..

— И что же произошло дальше?

— Вчера, делая очередной обход, я заметил, что часть коллекции отсутствует. Ее украли! И подозрение, несомненно, падет на меня! Но я этого не делал, я бы не смог… предать память моих товарищей… я лучше умер бы, поверьте, молодой человек…

Я ему верил.

— И чтобы избежать позора и подозрений вы решили утопиться? — констатировал я.

Старик скорбно опустил голову и промолчал. Все было понятно без слов.

— Вы кого-то подозреваете? Кто, кроме вас, имел доступ к хранилищу?

Дед внезапно встрепенулся и подскочил на ноги. При этом одеяльце чуть было не свалилось с него полностью, оголив впалые плечи и сутулую худую спину с торчащими ребрами.

— А знаете, у меня ведь, и правда, есть подозреваемый! Как же я сразу не подумал!

Он так разволновался, что мне пришлось его успокоить.

— Попейте еще кипятку, — я налил в кружку обжигающую жидкость, — вам не нужно волноваться.

— Но ведь требуется бежать в милицию и обо всем немедленно сообщить?

— У вас есть доказательства?

— Нет, — вновь понурился старик. — Я даже не уверен, что я прав… возможно, сейчас я незаслуженно оскорбил подозрениями совершенно невиновного человека…

Вот ведь щепетильный какой! Даже невысказанное вслух обвинение его тяготит. Что же будет, когда дойдет до дела? Вновь пойдет топиться?..

— Нечего туда идти, все равно не поверят, — я злился сам на себя, но, кажется, готов был с головой влипнуть в очередную историю. Глубоко вздохнув, я посмотрел прямо в бесцветные глаза старого ученого: — Рассказывайте все: от начала и до конца. А потом подумаем вместе, чем вам можно помочь…

Глава 15

Рассказал мне Наум Натанович Абрамов, а именно так звали моего нового знакомца, следующее. Знаменитая коллекция, носившая имя ее основоположника Николая Вавилова, начала свою историю еще в XIX веке, когда 1894 году было создано первое «Бюро по прикладной ботанике», после Революции переименованное во «Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур». Смыслом своей жизни Вавилов ставил поистине масштабную цель: «досыта накормить человечество». Для этого он с группой коллег совершил более сотни экспедиций по всему миру, пополняя коллекцию. В итоге, накануне войны в институте было собрано более двухсот тысяч экземпляров растений, которые в случае природного катаклизма могли бы спасти человечество от вымирания. К сожалению, судьба самого ученого была печальна. Его арестовали накануне войны, приговорили к расстрелу, позже заменив приговор на двадцатилетнее лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях, и совсем недавно, в январе 1943 года он скончался в Саратовской тюрьме от пеллагры — болезни, которая вызывается полным истощением организма.

— От такой болезни дохнут бездомные собаки, — тяжело вздохнул Наум Натанович, — точнее, дохли. Сейчас-то в Ленинграде их не осталось, всех сожрали. Представляете, великий ученый мирового уровня сдох, как собака.

Я промолчал, а что тут скажешь? Удивительно, что Абрамов вообще заговорил об этом происшествии с практически незнакомым ему человеком. При желании я запросто мог настрочить донос о вредоносных разговорах, которые он ведет. Разумеется, лично я до подобного бы не опустился, но мало ли кто попался бы ему в собеседники. Самому же Науму Натановичу было уже совершенно все равно, что с ним будет дальше.

С момента начала блокады в 1941 году, судьба коллекции оказалась под вопросом. Примерно полтонны семян успели отправить самолетом в Красноуфимск, в недавно построенную селекционную станцию, еще кое-что вывезли сотрудники института в обычных вещмешках по Ладожскому озеру. И все же основная часть осталась в заблокированном городе, где за ней могли присматривать максимум пара десятков сотрудников. Остальные либо ушли на фронт, либо успели попасть в эвакуацию.

— Ведь это мировой генофонд лучших сортов, бесценное собрание, способное принести пользу всему человечеству! — горячился Наум Натанович. — Но знали бы вы, каких трудов стоило спасти коллекцию. Температура в помещении должна быть хотя бы ноль градусов, а вы сами знаете какие у нас тут зимы! В сорок первом было холодно — жуть, аж до минус сорока доходило! Топили, чем могли. Таскали все, что горит, рыскали по всему городу, искали. Дети сильно помогли, пионеры. Выжили, спасли коллекцию! Потом другая беда — крысы! Их ведь не останавливают ни двери, ни замки. Они лезут по стеллажам, скидывают контейнеры с полок, крышки слетают, и, пожалуйста, можно жрать. И ведь за всем не уследишь! Нас всего двадцать человек, сами еле ходим, а металлических контейнеров — сто тысяч! Ну что делать, начали связывать их по несколько штук вместе. Это помогло, сил сбросить такую связку у крыс уже не хваталет.

— Крысы — понятно, а люди? Неужели никто не пытался поживиться?

— Пытались, еще как. Много раз ночами хотели проникнуть в кладовые, пришлось даже организовать круглосуточное дежурство, двери оббить жестью, а окна заколотить досками. Все комнаты опечатали, и по одному туда заходить запретили. Минимум, вдвоем, чтобы один контролировал действия второго.

— И все же кто-то сумел обойти меры безопасности? — мы приблизились к главному.

— Как выяснилось, да. Вот только я никак не пойму, каким именно образом? Пломбы на дверях целы, замки не тронуты, и все же… внутри кто-то был. Я с утра обнаружил, что примерно три десятка контейнеров пусты. Пропал уникальнейший материал!

— Вы сказали, что по одиночке в хранилище зайти нельзя? — уточнил я. — Кто-то был с вами, когда вы заметили пропажу?

— Да, мы делали обход вместе с Александром. Это мой молодой коллега. Для фронта он не годится — инвалид детства, ходит с трудом, а в науке делает большие успехи. Но он проверял другую часть хранилища и ничего не заметил.

— А вы ему не сказали?

— Нет, ведь я был последним, кто в прошлый раз проводил ревизию в этом хранилище. А значит, вся ответственность теперь на мне. Если я не проверил контейнеры в прошлый раз, то виноват и заслуживаю самого сурового наказания… но ведь я совершенно уверен, что они были полны…

— Подождите с наказанием, давайте для начала разберемся с парой моментов. Итак, по вашим словам, следов взлома и проникновения нет, но содержимое контейнеров пропало. И в этот раз крысы точно не виноваты, потому что ящики стояли на стеллажах в закрытом виде?

— Именно, молодой человек, все так и было, — развел руками Наум Натанович.

— И у вас есть подозреваемый?

— Сейчас, поразмыслив, я уже не уверен в своих словах…

— Хотелось бы подробностей, — поторопил я его.

— Понимаете, нам для охраны выделили несколько красноармейцев. Они обычно дежурят внизу у главного входа по двое, сменяясь раз в сутки. Не хочу наговаривать… но один из них имеет совершенно разбойничий вид. Огромный, косматый, с железным зубом и дикой ухмылкой, на пальцах татуировки. Честно сказать, я его побаиваюсь. Мне кажется, он мог бы пойти на преступление… вот только каким образом он проник внутрь, я никак не могу представить. Разве что ночью, когда в институте почти никого нет. Но пломбы не тронуты! Не понимаю…