Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан

— Точно, что-то случилось, — недовольно буркнул командир, заметив среди деревьев какое-то шевеление. — Вон и Филимон, как стрельнутый скачет.

По тропе, и правда, галопом несся всадник. Юнец лет семнадцати, Филимон Кондратьев, у него в порученцах ходил. Хмурной, неспешный обычно,а сейчас, как с цепи сорвался:

— Т-т-товарищ командир! Т-т-товарищ командир! С-с-сидор Артемьевич!

Ковпак дернул поводья, заставляя жеребца встать на дыбы. Видно, что-то случилось. Филимона еще никогда таким не видел. Тот даже заикаться меньше стал. Обычно едва ли не каждое слово у него ломанным выходило.

— Здесь я! Сюда давай! — привстал на стременах и рукой вдобавок махнул, чтобы было лучше видно. — Филя!

Вскоре рядом с Ковпаком едва ли треть отряда собралась. Мужчины, женщины, все с тревогой смотрели на всадника, словно он тот, кто несет черные вести.

— Т-т-товарищ командир, там… с с-с-санитарным обозом с-с-случилось! — ординарец то и дело с шумом вдыхал воздух, чтобы выговорить новое слово. Оттого речь получалась ломанная, рванная. — Они шли, а т-а-ам телега по с-с-старой д-д-дороге…

Ковпак вздрогнул, машинально схватившись за кобуру с маузером. Они ведь специально обоз с больными и раненными пустили в стороне от основного отряда, в самой глуши Путивльского леса. Там как раз проходила старинная дорога, уж десятка лет как заброшенная. Думали, что там-то рядом с болотами безопаснее всего. А выходит, нет!

Значит, точно немцы! Сволочи! Как же они там оказались? Специально же, у местных спрашивали, безопасно там или нет. Уверяли, что там совсем нехоженые дороги. Мол, никого на десятки верст: ни человека, ни зверя. Как же так получилось? Кто виноват⁈

— Т-т-товарищ командир, п-п-полицаи и немец…

— Да, рожай уже, наконец! — рявкнул командир, вконец потерявший всякое терпение. Если случилось страшное, то уже сейчас нужно было поднимать в ружье боевые группы. — Что там, в конце концов, произошло⁈ Что с обозом? Ну? Дайте ему кто-нибудь воды!

С ближайшей телеги кинули фляжку, к которой Филимон тут же с жадностью присосался. Одним махом фляжку ополовинил.

— Т-т-товарищ командир, так Мишка снова у-у-учудил…

Ковпак с недоумением тряхнул головой. А причем тут Старинов? Что он мог такое сделать? Опять что ли концерт устроил?

[1]Иосиф Кобзон — Баллада о красках — поиск Яндекса по видео (yandex.ru)

Глава 15

Смелость города берет, а наглость — еще больше

Несколькими часами ранее…

Это только в плохих и откровенно «мусорных» фильмах про Великую войну партизанские будни рисуются так, что поневоле вызывает живой интерес. Зритель видит кругом глухой лес, полный грибов и зверья, а небольшие озерца кишат рыбой. Под мохнатыми лапами елок укрыты добротные землянки партизан с баней, столовой и даже клубом. Вечерами возле костра здесь звучит баян, слышатся задорные песни и задумчиво курит мудрые командир. На самом же деле ничего этого и в помине не было.

Будущий Путивльский боевой партизанский отряд под предводительством Ковпака пробирался такими нехожеными тропами, что каждая верста для партизан и обоза давались весьма тяжелой ценой. Лошади быстро уставали, приходилось то и дело чинить телеги. Про людей и говорить было нечего. Партизаны выматывались так, что вечером замертво падали и с трудом вставали утром. Одежда на глазах превращалась в обноски, делая отряд похожим не на боевое иррегулярное соединения, а на банды махновцев времен Гражданской войны.

Начавшаяся портиться сентябрьская погода все это только лишь усугубляла. Солнце светило все реже, чаще хмурились тучи и шел дождь. Ночью уже было довольно холодно, отчего приходилось жечь костры, наплевав на всякую осторожность и маскировку. А как иначе согреться и высушить одежду, если промок до самых костей?При всем при этом приходилось вести боевую работу: ходит в секреты, проводить ближнюю и дальнюю разведку, осуществлять обучение и т.д. и т.п.

И кто бы только знал, как тяжело в этих условиях «отыгрывать роль» отчаянного оптимиста и рубаха-парня, которому все не по чем. За пару недель этого похода Мишка пару килограмм точно потерял, превратившись в жилистого, крепкого подростка. Стал явно выносливее, постепенно втянувшись в каждодневный тяжелый труд. Познакомился с не самой приятной стороной партизанской работы: с натертыми до кровавых мозолей ногами, с диким холодом во время стояния «на часах», монотонным изматывающим трудом и т.д.

Единственной настоящей отдушиной, где он хотя бы какое-то время мог позволить себе «выдохнуть», был санитарный взвод, а точнее общение с санинструктором Леной.Что там говорить, даже обычный разговор с этим веснушчатым чудом уже был спасением от тяжелых будней. Вроде о пустом парой слов перекинулся, а на душе легче стало. Прямо психотерапевт в юбке и пилотке.

Про таких говорят солнце в самую макушку поцелованная. Огненно-рыжая, юркая, непоседливая, не говорит, а «выстреливает» сто слов в минуту, успевая выложить и про новый приказ командира, и обсудить затянувшийся дождь, и помечать об ароматных бабушкиных пирожках, и пожаловаться на недостаток медикаментов во взводе. Причем эмоции на ее лице менялись просто с катастрофической скоростью: с радости на грусть, с удивления на неудовольствие. Просто удивительное создание.

Но при всей ее непосредственности и кажущейся детскости нередко просто поражала своей взрослостью, когда дело касалось ее обязанностей. Едва начиналась работа — новая перевязка, обработка раны или осмотр заболевшего — девушка тут же преображалась с подростка-хохотушки в серьезного и строго’врача'. Все смущение мигом исчезало, оставляя взамен лишь сухую внимательность.

— … Ленок, а хочешь необычную песенку спою? — вызвавшись помогать санитарному обозу, Мишка шел рядом с санинструктором и как мог развлекал ее разными шутками и прибаутками. Из-за зарядившего с самого утра мерзкого холодного дождя по-другому было и не согреться. А так, промокшая до самой последней нитки, девушка хотяизредка улыбалась бледными губами. — Услышал на одном вечере.

— Миша, я же говорила, не называй меня так, — она недовольно нахмурилась, но даже так оставаясь милой и притягательной. Вроде и хмурится, злится, а все равно глаз нельзя отвести. Нахохлилась, воротник подняла, носом хлюпает, вылитый воробушек. — А что за песенка?

С любопытством посмотрела на парня.

— Слушай, — Мишка, тоже хлюпая носом, подмигнул. Новая песня, и правда, могла показаться странной для местного, не избалованного зрелищами, человека. — Только сразу не обижайся. Хорошо?

Та недоуменно кивнула.

— Муси-муси Пуси-пуси, — начал он слащавым голосом, выдавая одну из нетленок Кати Лель. —

Миленький мой

Я горю я вся во вкусе

Рядом с тобой

Я как бабочка порхаю над всем

И все без проблем

Я просто тебя съем… Ты чего?

Лена, даже не дослушав, сморщилась, всем своим видом показывая свое отношение к песне. Песня ей не только «не зашла», а, похоже, даже отвращениевызвала.

— Миша! — укоризненно фыркнула она, махнув рукой в его сторону. — Какая пошлость… Откуда это? Кто, вообще, такое может петь? Слова какие-то глупые… Фу!

Не надо было быть провидцем, чтобы увидеть свою ошибку. Желая пошутить, Мишка перестарался. И как теперь все исправить? Еще что-то спеть? Или хватит на сегодня песен?

— Лен, ну прости. Где-то услышал, вот и прицепилась. Песенка, и правда, глупая, — винился он, показывая глубокое раскаяние. — Кстати, орешков не хочешь? Мы же через орешник едем. Вы минуток пять — десять постойте, дух переведите, а я за орехами сбегаю. И раненным будет что погрызть в дороге. Все равно повеселей будет. А?

Она еще только раздумывала, а он ломился через орешник, как кабан. Места точно нехоженые, поэтому и орехов тут было море. За какие-то минуты целую кепку нарвал.

— Черт, что-то я далековато забрел…

В азарте, похоже, лишнюю версту отмахал. Значит, возвращаться пора.