Черные ножи (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

— Тут такое дело, — словно даже извиняющимся тоном продолжил Зальцман, — стране нужны герои. И так как тебе повезло отличиться дважды, то придется отдуваться по полной. Журналисты из «Челябинского рабочего» просили у меня материал по перспективным молодым людям с завода, я решил отдать им тебя на растерзание. Расскажешь про то, как вы трудитесь в цеху, и про стрельбы можешь упомянуть, конечно, без подробностей… я дам подтверждение, что ты у нас танковый снайпер. Что скажешь?

— Пожалуйста, не надо! — искренне взмолился я. — Мне в обкоме комсомола уже предлагали пойти в агитотдел, но я отказался. Не мое это!..

— Это кто тебе предлагал? Неужели, сам Светлов? — радостно поразился Исаак Моисеевич. — И ты ему отказал? Ну, ты силен, брат!

Я пожал плечами, не понимая, как реагировать на эти слова. Что же такое происходит? Чем больше я хочу стать незаметным, тем заметнее становлюсь. Тетке, конечно, понравится статья в «Челябке». Гордиться будет племянником. Но мне-то светить физиономией в очередной раз несподручно. Впрочем…

— Можно задать вам вопрос, товарищ Народный комиссар?

Зальцман кивнул, с любопытством глядя на меня. Он вообще показался мне человеком смешливым и умным, но очень усталым.

— Говорят, танковую бригаду будут набирать из наших рабочих…

— Знаешь что, Буров, — прервал он меня на полуслове, — об этом пока рано говорить. Товарищ Сталин еще не дал свое одобрение инициативе, вот когда это случится, тогда и спрашивай. Понял?

— Вполне, — не сдавался я, — но когда это произойдет, статья в газете поможет получить место в бригаде?

— Конечно, — легко кивнул Зальцман, — все будут решать трудовые коллективы на общих собраниях. За кого проголосуют, тех и запишут. И чем более выдающаяся личность будет представлена, тем больше шансов на удачу!

— Тогда я согласен, — решился я, — пусть пишут!

— Ну, вот и славно, на днях жди в цеху гостей из газеты. Постарайся не посрамить… сам понимаешь, репутация завода теперь зависит и от тебя тоже.

— Да вы что, — захлебнулся я от волнения, — конечно… сделаю все возможное… я очень хочу на фронт, там мое место!

— Там видно будет… — неопределенно пообещал Зальцман, но это было лучше, чем ничего. Потом он вернулся в начало автобуса и более я с ним не общался.

Весь остаток пути до завода я обдумывал случившийся разговор. Очень большой начальник, совершенно не моего уровня, но, тем не менее, снизошел до меня, пообщался по-человечески, без превосходства и снобизма.

Автобус остановился у проходной, ровно в том месте, где забрал меня несколько дней назад. Все вышли. Начальство, во главе с комиссаром, двинулось своим путем, а я растерянно застыл на месте, думая, куда податься. Вроде как остаток дня получился у меня свободным, в цех идти не нужно, и я решал, то ли наведаться к Лехе домой — но имелась вероятность, что он все еще в больнице, или же отправиться к себе и просто банально выспаться. Нет, спать — это слишком скучно. Есть множество куда более интересных дел!

В итоге, решил все же заскочить по дороге к Лехе, проверить на всякий случай, вдруг его уже выписали, а потом пойти домой, и там уже на месте сообразить, чем занять время.

Солнце светило вовсю, отблескивая от стекол домов, по небу бежали кучерявые облачка, настроение было отличным, и я бодрым шагом двинулся по улице Спартака в сторону центра города. Было примерно два часа пополудни. Я срезал путь, свернув во дворы, и тут же нарвался на самый настоящий хоккейный турнир.

Большая площадка была огорожена и залита льдом. Несколько ребят, от пятнадцати до семнадцати лет на вид, разделенных на две команды, с синими и красными лентами, повязанными на куртках, яростно гоняли клюшками мяч от ворот до ворот. Коньки у парней были старые, потрепанные и потрескавшиеся от частого ношения — у некоторых вообще для фигурного катания. Но были и настоящие хоккейные. Впрочем, это не играло никакой роли — главное, присутствовал азарт, и страсти тут кипели не шуточные.

— Пас! Миха! Ты чего! Прозевал, раззява!

— Сам такой, ты стоял неудобно. Надо было выкатываться на голевую!..

Я остановился и минут десять с огромным удовольствием понаблюдал за игрой. Синие побеждали, но красные не сдавались, отчаянно пытаясь вырвать победу… С каким же удовольствием я сам вышел бы сейчас на лед, взяв в руки клюшку и включился в сражение. Хоккей — страсть, которой болеешь всю жизнь!

— Трактор, вперед! — крикнул я, хотя точно знал, что знаменитой в будущем команды еще не существовало, она будет основана лишь спустя пару лет после войны. В хоккейных делах я разбирался, и историю клуба примерно помнил.

— Хорошее название, принимаем! — мимо меня прокатился один из игроков, высокий парень с суровым лицом.

— Витя! Шувалов*! Хватит болтать, играй!..

Парень виновато пожал плечами, как бы извиняясь, что не может уделить мне больше времени, и, сделав круг, вернулся в строй.

* Клуб «Дзержинец» — будущий челябинский «Трактор», основанный по инициативе И. М. Зальцмана, дебютировал в 1948 году в высшей лиге. Лучший бомбардир в первом сезоне — Виктор Шувалов, впоследствии выступавший в сборной СССР в одной тройке с Всеволодом Бобровым и Евгением Бабичем.

Насмотревшись на игру, широко улыбаясь своим воспоминаниям, размашистой походкой я направился дальше, прошел пару дворов насквозь, и тут вновь пришлось притормозить.

— Дяденька-дяденька, помогите! — раздался жалобный детский голосок.

Обернувшись через плечо, я увидел маленькую девочку, лет семи-восьми, чумазую, одетую в нелепые одежды большего размера, в которых она плавала, словно птица-лебедь. Но личико у нее было настолько трогательное, что я не мог не остановиться.

— Чего тебе, кроха? Обидел кто? — я подошел к ней ближе и присел на корточки, чтобы быть на одном уровне восприятия.

— Дядя, там моя мама, она лежит и не может идти! Мама заболела! Дядя, помогите!

— Показывай, где твоя мама! — сказал я, ни секунды не сомневаясь. Конечно, хорошо было бы прихватить с собой пару человек, но вокруг, как назло, не было ни одного прохожего. Вернуться к хоккейной площадке? Нет, это значит, потерять время. Если женщине внезапно стало плохо посреди улицы, то нужно как можно скорее оказать ей первую помощь, и тут же доставить в больницу.

— Тут недалеко, дядя, совсем рядом… — зачастила перепуганная от волнения девочка, и повела меня дворами, а я едва поспевал за ней, удивляясь, как хорошо она знала местность.

Через несколько минут мы вышли на старый пустырь, где стоял двухэтажный деревянный дом, зияющий черными дырами на месте окон и дверей. Я притормозил, заподозрив неладное, но девчонка схватила меня за рукав и, приговаривая, все тащила и тащила за собой.

— Мама! Там мама! Ей очень плохо!..

Сознание мое чудесным образом временно отключилось, перестав анализировать происходящее вокруг, и я позволил увлечь себя ближе к старому дому, то и дело перешагивая по дороге через булыжники, заиндевевшие балки и прочий мусор.

Дом встретил нас мрачной тишиной, полуразрушенными перекрытиями, и голой лестницей, уходящей наверх.

— Где твоя мама, девочка? — спросил я, недоуменно оглядываясь по сторонам.

В то же мгновение получил крепкий удар по голове сзади. Шапка смягчила удар, и все же мне досталось знатно. Сознание на пару мгновений поплыло, я пошатнулся, чуть не упав, еле удержал равновесия, и тут на меня напали со всех сторон одновременно.

Ребятня — лет по десять-двенадцать, пацаны и девчонки, злобные, словно шакалята, немытые, грязные, озлобленные, кидались на меня с явным намерением прикончить на месте. У некоторых в руках были палки, у других — камни, обломки кирпичей или куски старой арматуры. Я даже заметил нож у высокого пацана в желтой телогрейке, которым он и попытался меня незамедлительно пырнуть в живот.

Я едва успел отвести удар в сторону, выкрутил руку нападавшего, и безо всякого сожаления сломал ему кисть, но тут же сам схлопотал по спине и плечам несколько увесистых ударов камнями, а сзади под колени кинулся один из пацанов, сбив меня с ног, и я повалился на спину, благо, умудрившись тут же сгруппироваться и перекатиться на бок.