Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— Загораев? — сержант, между тем, взял первый паспорт, раскрыл его и посмотрел в лицо лидера крепышей. — Владимир Борисович?

— Так точно, — мрачно пробурчал вожак.

— И что же ты, Владимир Борисович, по ночам добропорядочных граждан пугаешь? — строго спросил милиционер.

— Да мы так, мимо проходили после тренировки, — виновато развел руками Загораев. — А тут этот бренчит, курит еще.

— Ну, это законом не возбраняется, — пожал плечами сержант и вопросительно обернулся к нам троим. — Что можете добавить, граждане?

— Я думаю, что инцидент может быть исчерпан, — сказал я, — если молодые люди извинятся, пообещают нам впредь не создавать волнений и разойдутся. Причем это должен сделать не только Загораев сотоварищи, но и ночной музыкант.

— Поддерживаю, — кивнул Сагайдачный.

— Раз до драки не дошло, — Густов, играя мускулами, упер руки в бока, и стало видно, насколько он мощнее каждого из крепышей. — Но если хоть раз!..

Десантник не договорил, однако уже по его тону было понятно, что он имеет в виду. Догадливы в этом плане оказались и все незваные гости.

— Прошу меня извинить за беспокойство, — лидер бугаев, которого звали Владимиром Борисовичем, надо отметить, не стал прятать глаза, а смотрел открыто и смело. — И моих друзей тоже. Еще раз просим прощения у жильцов этого дома.

— И меня извините, пожалуйста, — пробормотал гитарист.

— А чего тебя вообще сюда потянуло? — полюбопытствовал я.

— Мы с девушкой поругались, — он до кончиков ушей залился краской, и Загораев хмыкнул.

— Это не повод нарушать покой граждан, — заметил сержант.

— Знаю, — вздохнул парень. — Больше не повторится.

— Раз ни у кого никаких претензий, предлагаю разойтись мирно, — подытожил милиционер и вернул крепышам паспорта.

Патрульные направились в сторону своего желто-синего «уазика», музыканта сразу же как ветром сдуло, и мы с соседями тоже, вежливо распрощавшись, пошли по домам. Вернее, по подъездам. Неожиданно меня нагнал Загораев с фразой «извините, можно минутку?»

— Я это… — немного смущенно начал тот, когда я остановился. — Вы меня еще раз извините. Я просто не люблю всех этих «волосатиков». Решил беседу провести. Мы с пацанами спортом занимаемся, у нас тут «качалка» недалеко. Вы не думайте, что мы какие-то… уголовники.

— Но вели себя все же при этом так себе, — заметил я. — Скажите честно, планировали парню физическое замечание сделать?

— Увы, — признал Загораев. — Если бы стал сильно артачиться, мог бы и в глаз получить. Я почему их не люблю, этих музыкантов — пьянствуют много, песни западные слушают. Вон, этот еще и патлы отрастил.

— Ну, слушайте, Владимир Борисович, — я покачал головой. — Нельзя людей осуждать за их вкусы и внешний вид. Тем более что музыканты разные бывают, не все, как вы говорите, пьянствуют много.

— Те, что в филармонии, может, и по-другому себя ведут, — упрямо сказал крепыш, и я понял, что спорить сейчас бесполезно. — В общем, повезло этому патлатому. А вот вы хорошо держались. И спасибо, что милиции не стали жаловаться, разойтись предложили. В газете не напишете? А то у нас соревнования скоро, не хотелось бы позориться…

— Что за соревнования? — поинтересовался я.

— Между «качалками», — гордо сообщил крепыш. — Любительские. Но все по-серьезному. Вы, если желаете, приходите. Тут рядом — Пролетарская, шесть. В подвале. Там вход сбоку отдельный, найдете.

— Когда? — уточнил я.

— В следующую пятницу, в семь вечера, — сориентировал Загораев.

— А потренироваться к вам можно прийти? — осторожно поинтересовался я, уцепившись за возможность. А то надо же мне фигуру поправить.

— Да хоть завтра! — обрадовался бугай. — Мы там считайте, что постоянно!

— Я приду, — пообещал я, и мы, пожав друг другу руки, разошлись.

Уже дома, переодевшись в сухое и отпаиваясь горячим чаем, я в спокойной обстановке сложил два и два. В детстве меня это слабо интересовало, но в нашем городе, как и во многих других, стали открываться подпольные «качалки». Тренировались там в основном рабочие парни, которые ратовали за здоровый образ жизни. Правда, порой они навязывали свои вкусы слишком уж агрессивно — даже вели «профилактические беседы» с «неформалами», как тот гитарист. Случалось, что и били. Но в целом их нельзя было назвать хулиганами. Скорее «воинствующими спортсменами», которые причиняли добро, как они сами его понимали. Некоторые даже помогали милиции патрулировать улицы города, вступали в ряды дружинников. Другие же, к сожалению, потом выбрали иную дорожку. И тот же Владимир Борисович Загораев прославится в девяностых созданием собственной ОПГ[1]. Знать его будут под кличкой Горелый и в конце концов убьют в перестрелке с милицией в девяносто девятом.

А ведь начинал он именно как спортсмен. Быть может, я смогу как-то повлиять на его судьбу в этом времени? Или слишком много беру на себя?

Неожиданно меня взяла злость. Кто я, в конце концов? Я — главный редактор газеты! Представитель четвертой власти, способный повлиять на умы если не миллионов, то хотя бы десятков тысяч. Зря, что ли, мы будем писать о водителях, прессовщиках и дворниках? И не просто же так я попал в прошлое со своими знаниями о будущем?

Пока людей интересует наука, искусство, спорт — они не безнадежны. И пусть меня хоть кто-то попробует назвать наивным, я собираюсь сделать все, что в моих журналистских силах, чтобы это поддерживать.

[1] ОПГ — организованная преступная группа, попросту банда.

Глава 23.

Утром я проснулся бодрым и посвежевшим, хоть и неожиданно включившийся радиоприемник разбудил меня на полчаса раньше запланированного. Сделав зарядку, я приступил к завтраку, твердо продолжив идти к намеченной цели — похудеть, поправить мускулатуру, а еще бросить курить. Любопытно, что эта вредная привычка у меня проявлялась не каждый раз — например, смолящий на кладбище Бульбаш так и не смог меня соблазнить «беломориной». А вот у Гриши Чорбы из кровельного цеха Андроповского ЗКЗ это получилось, и вчера я с неприятным моей душе из будущего удовольствием дымил как паровоз, летящий в коммуну.

Есть такое предположение, рассуждал я, прихлебывая горячий утренний чай, что привычки Евгения Кашеварова берут надо мной верх постепенно. Об этом, к примеру, свидетельствует и тот факт, что прямо сейчас от одних только мыслей о сигаретах мне очень захотелось курить. Более того, я даже вспомнил, где в моей квартире хранится оставленная про запас пачка. Вон в том выдвижном ящике кухонного стола, вместе с пакетами и коробками спичек. Желание стало нестерпимым, но я совладал с ним, и оно отступило.

С удовлетворением улыбнувшись, я поставил посуду в раковину и отправился в комнату — искать удобную одежду и обувь для похода по городу, а еще в перспективе и тренировки. Трикотажный костюм синего цвета с гербом и надписью «СССР» обнаружился быстро, шапочка-«петушок» и кимрские кроссовки тоже. А вот с курткой оказалось сложнее — Кашеваров предпочитал строгие пиджаки и плащи, но в такой одежде точно не побегаешь. Значит, поступим по-другому: я решительно скинул олимпийку, натянул коричневый свитер с бежевыми оленями и уже потом снова надел трико, застегнув на белую «молнию».

Посмотрел в зеркало — н-да… Работать тебе над собой и работать, Евгений Семенович. А с другой стороны — дорогу осилит идущий, и я сейчас как раз занимаюсь именно этим. Правда, с питанием тоже надо что-то делать, а то слишком уж я увлекаюсь кофе на работе и картошечку дома уплетаю на жирном масле… Но вот утренняя зарядка уже входит в привычку, теперь еще «качалку» добавим… И велосипед! Я так и не дошел до проката, хотя собирался. Вот и воспользуюсь субботой, чтобы все наверстать. А весь завтрашний день посвящу статье.

Память снова услужливо подсказала мне, где лежат документы, и я, захватив с собой красный паспорт, отправился искать пункт велопроката. Вообще, насколько я помню еще с детства, в СССР можно было взять во временное пользование еще и бытовую технику вроде швейной машинки, холодильника, утюга и даже радиолы. А еще, что самое интересное, в прокат выдавали туристические рюкзаки. В итоге те необходимые вещи, которых в семье не хватало, всегда можно было одолжить у государства за умеренную плату.