Гном, убей немца! (СИ) - Агишев Руслан

Но меня уже было не остановить. Я говорил, и мне становилось легче. Казалось, с груди тяжелый груз сняли.

— … Сказал и родных накажет…А я же ничего плохого не сделал… Как же теперь? Куда я без шахты?

— Ну, хватит, хватит. Не плачь, чай большой уже. Целая орясина вымахала, — батюшка по-доброму улыбнулся и протянул мне носовой платок. — Все с божьей помощью пройдет, все наладится.

И было в его словах столько глубокой уверенности, что я почувствовал, как внутри меня «шевельнулась» надежда.

— Слышал, зная я про этого начальничка. Дурной, прости Господи, человек, да и, похоже, умен не сильно. Есть такие люди, и немало, но это не повод на весь свет обижаться. В мире гораздо больше хороших людей. Не печалься, они еще встретятся тебе.

Замерев, я внимательно слушал.

— К сожалению, в мир так устроен, что плохого тоже хватает. Люди борются со злом внутри себя, но иногда оно побеждает и человек становится таким — дурным, глупым, злым.

— Что же мне теперь делать? — тихо спросил я.

Батюшка задумался. Молча шевелил губами, пару раз перекрестился.

— Говоришь, тяжко тебе без шахты? Ночью снится? — я со вздохом кивнул. — Правду, значит, твой батька Федор про тебя рассказывал. Мол, дюже способный в этом деле, все разговоры только о шахте, и на глубине ведет себя, как заправский шахтер. Божий дар, значит, — снова перекрестился. — А в шахту тебе сейчас, и правда, ни ногой нельзя. Слышал, что новый начальничек очень сильно на тебя осерчал. От греха подальше, лучше ему на глаза пока не показывайся.

Я опустил голову. В глаза снова сверкнули слезы. Выходит, в шахту мне больше не попасть.

— Что, опять глаза на мокром месте? Ты это брось мне, — батюшка погрозил пальцем. — Есть для тебя хороший выход, что и другим подойдет. Если у тебя душа к шахтерскому делу так прикипела, то нужно тебе скорее в горное училище поступать. Там тебя настоящим шахтерским премудростях научат. Отучишься, специальность получишь, а здесь как раз все поутихнет немного. Даст Бог, и этот начальничек уедет.

— А там… прямо про все, про все расскажут?

У меня «загорелись» глаза. Ведь, я могу еще больше узнать про шахты, про горы такого, о чем даже не слышали в моем мире.

— Да, про все. Там такие учителя, что на любые вопросы ответят. Расскажут про уголь, про руды, как ведется добыча, переработка, что можно сделать из угля… Только прежде с твоими родными нужно переговорить.

Глава 14

На новом месте

Дом Федора Архипова

В избе было непривычно шумно. Домашние ведь редко шумели. Прасковья все по хозяйству молча делала, из Федора то же лишнего слова клещами не вытащить. Под стать им и дети — молчуны, как еще поискать.

Сегодня же все иначе. В избу почти полтора десятка человек набилось — сами Архиповы-взрослые, их соседи по поселку, знакомые и друзья с шахты. Вот уже больше двух часов шумели — говорили, спорили, ругались, мирились и снова спорили. Слишком уж непростой был повод — новые порядки на шахте, что касалось едва ли не каждого в их поселке.

— … Где это видано, чтобы шахтерам воздух перекрывали? Что это, вообще, происходит? — особенно молодежь возмущалась, едва ли не во всех видя несправедливость и обиду. — Какая еще уборка в штреках, где за каждую ночь по три-четыре сантиметра пыли прибавляется? Со смены чумазые как негры приходим и валимся без сил. Какая тут еще уборка?

— А что за бред с плакатами? — поддакивали с другой части избы люди постарше. — В проходной что ли плакатом мало? Все там есть, и даже больше, чем нужно.

Сильно шумели — материли нового начальника и его зама-подлизу, возмущались работой областного начальства. Когда же разговор свернул про Саньку и его судьбу все как-то стихло. Никто не решался выступать, все переглядывались, ожидали, кто начнет первым.

— Федор, Прасковья, извините нас, что мы всех вас не отстояли, — первым начал тяжелый разговор бригадир, то и дело вытирая пот на лбу от волнения. — Испугались, чего тут скрывать-то.

Многие из сидевших в комнате виновато опустили головы. Свою вину чувствовали. Ведь, никто тогда против нового начальника голос не подал, никто не заступился сначала за мальчишку, а потом и за его отца. Все стояли и молчали, словно набрав в рот воды.

— Не со зла мы, — он вздохнул. — За место, за семьи испугались.

И правда, все испугались. Этот начальник оказался молодой да ранний, страшными вещами пугал. Говорил, что тут дело саботажем и настоящим вредительством пахло. Мол, если что-то случится, он будет обязан доложить в соответствующие органы.

— Черными воронками грозил…

Страшные это были слова про воронки, про вредительство и саботаж, про органы. Тридцать седьмой год ведь не так давно был. У многих в памяти события тех лет просто топором вырублены. В тот годы люди целыми семьями пропадали. Вечером были, а утром уже в избе никого, только ветер гуляет. В их шахте в один день разом забрали три десятка человек, а потом в газете эти слова про вредительство, саботаж напечатали. Годы прошли, а до сих пор так страшно, что скулы сводит и ноги отнимаются.

— Испугались, — скривившись, бригадир хрустнул костяшками кулаков. Видно было, что ему тяжело такое признавать. — Как же погано на душе…

Сказал это и замолчал, стараясь не смотреть в лицо старого товарища. Молчали и остальные, то же пряча глаза.

Вот так и получается. Вроде бы все клянутся в дружбе, что всегда поддержат, всегда будут стоять друг за друга горой. Когда же, и правда, нужно что-то сделать, никого рядом не остается.

— Да, погано, — Федор пятерней растер левую часть груди. — Даже не знаете, как у меня погано на душе. Были у меня друзья, знакомые, а теперь вроде как и нет их больше. Как говорится, были да сплыли.

— Петрович, — сидевший в самом углу избы, Петруха хотел было что-то сказать, но не смог. Губу так закусил, что кровь пошла. — Я же…

— Ладно, друзья-товарищи шахтеры, не будем церемоний разводить! — Федор вдруг поднялся из-за стола, всех обвел глазами. — Скажу сам, все равно скоро все узнаете. Я ухожу с шахты. Прасковья то же сегодня написала заявление об уходе с работы. В Парижкоммуну переселяемся, работы там всем хватит. Здесь дом продадим, там купим. Младшие в школу пойдут, старший — в горное училище. А вы здесь сами теперь как-нибудь…

После этого люди начали расходиться. Все старались в толпе побыстрее прошмыгнуть, чтобы с хозяевами глазами не встречаться. Только бригадир да Петруха задержались у двери.

— Петрович, не держа зла, — бледный бригадир протянул руку. — Дочь у меня больная, за ней уход нужен, деньги, как вода уходят… Если попрут с работы или посадят, то совсем край.

— Серега… — Федор тяжело вздохнул, пожимая руку. — И ты не держи зла. Петруха, а ты бросай пить, а то быть беде, — протянул руку второму.

Тот несколько мгновений смотрел на руку, потом вдруг отмахнулся и крепко обнял хозяина.

— Петрович… Б…ь, я этого су… — сквозь стиснутые зубы бурчал он. — Падла… Ни дня в шахте не был… Я его своими руками…

— Не глупи, Петруха, не глупи, — Федор похлопал его по спине. — Ты шахтер, хороший шахтер. Выбрось из головы все дурные мысли. Начальник приходят и уходят, а жизнь продолжается. Женись, Петя, вона лось какой вымахал, а все один бедуешь. Заведи детей, живи…

п. Красный Яр — п. Паркоммуна (поселок имени Парижской коммуны)

На пятый день после известных событий мы, наконец-то, собрались переезжать. Дом с постройками к этому времени удалось продать, пусть и не дорого, но и не дешево. В самый раз получилось, чтобы хватило на обустройство на новом месте. Весь нажитый скарб уместился в кузове грузовой машины, еще и место осталось. А чего лишнее с собой тащить? Стол, кровать, полки и там из досок сколотят.

— … Подожди, Федя. Посидим на дорожку, — Прасковья присела на краешек стула. Напротив, на лавку сел муж, рядом, как цыплятки на жердочке, примостились дети. — Эх, чего уж там нас ждет-то…