Русь. Строительство империи 4 - Виктор Гросов

людей? Я же вижу, что в Переяславце народу больше, чем три тысячи. А Березовка? Там село разрослось, дома новые стоят, народ с окрестностей тянется. Что за ерунда?

Она появилась снова, и на этот раз ее улыбка была спокойной, почти снисходительной.

— Мой князь, — улыбнулась девушка. — Система считает только рабочие руки. Тех, кто может держать топор или лопату. Дети, старики, больные, немощные — они не входят в счет. Это не значит, что их нет. В Переяславце, к примеру, с семьями и всеми прочими народу куда больше — тысяч десять. Но рабочих рук — только три тысячи двести. То же с Березовкой и Совином.

Я задумался, переваривая это. Десять тысяч? Это ж в три-четыре раза больше, чем я думал! Но рабочих рук все равно мало. Я вспомнил, как в Березовке дети бегали у колодца, как старики сидели у изб, греясь на солнце. Вежа их не считает. Это было логично, но все равно раздражало. Мне нужны были люди, которые могут работать, строить, воевать.

— Ладно, — буркнул я. — Но все равно мало. Переяславец — город, а три тысячи рабочих рук — это что, все? А Березовка? Там же народу прибавилось. И Совиное тоже растет.

Она чуть наклонилась ко мне. Ее глаза сверкнули.

— Ты прав, Антон, — сказала она. — Березовка и Совиное выросли. Березовка уже не просто село — это столица твоего княжества, хоть ты и сидишь сейчас в Переяславце. Там народу хватает, и он тянется туда, потому что ты дал им воду, стены, защиту. Совиное тоже на пути к городу — четыреста рабочих рук, а с семьями все восемьсот, если не тысяча. Но это только начало. Ты можешь больше.

— Что значит больше? — переспросил я. — У меня и так дел по горло. Венгры, Сфендослав, печенеги… Где мне еще людей брать?

Она выпрямилась, и ее улыбка стала шире, почти торжественной.

— Ты еще не все видел, мой князь, — сказала она. — Посмотри внимательнее. Переяславец — не один. Вокруг него есть деревни, много деревень. Они пока не твои, но могут стать твоими.

Я нахмурился. Какие деревни?

— Какие деревни? Говори яснее, Вежа.

Она кивнула, и передо мной в золотистой дымке появились новые строки. Я читал, и с каждым словом глаза мои округлялись все больше:

— Окрестности Переяславца: 30 деревень. Общее население рабочих рук — 15 000 человек. Зерно — 50 возов, мясо — 20 мешков, дерево — 100 возов. Состояние: независимы. Старосты назначены князем Хаконом.

Я чуть не поперхнулся воздухом. Пятнадцать тысяч? Это ж целая армия! И это только рабочие руки — значит, с семьями там все сорок тысяч, если не больше. Я представил эти деревни — избы, поля, леса, людей, что пашут землю, рубят дрова, гонят скот. И все это рядом, под боком, а я даже не знал, что они не мои. Хакон назначил туда старост, а я думал, что после его смерти они автоматически стали моими. Но нет, в системе они — ничейные. Ничейные!

Я открыл глаза. Терем был все так же тих, огонь догорал. Пятнадцать тысяч рабочих рук. Это ж сколько всего можно сделать! Не идолы, не крепости — пока нет, — но стены укрепить, дружину увеличить, припасы собрать. Да с таким народом я бы Такшоня не просто уговорил, а заставил бы клятву дать на коленях.

Я снова закрыл глаза.

— Вежа, почему они не мои? Хакон мертв, Игорь мертв, кто их держит? Они что, сами по себе живут?

— Они живут, как жили, — ответила она спокойно. — Старосты Хакона еще правят там. Они собирают дань, держат порядок, но никому не присягают. После смерти Хакона никто не пришел их взять. В системе они ничейные, потому что ты не объявил их своими. Но ты можешь это изменить.

Глупость какая-то.

Я открыл глаза, встал и прошел к двери терема. Ночь за порогом была холодной, звезды проступали сквозь облака, а внизу горели костры дружины. Я вдохнул воздух, чувствуя, как он щиплет ноздри, и понял, что спать не буду.

Но для этого нужен был кто-то, кто разберется с этим делом. И я знал, кто. Вон сидит на крыльце милуется с Милавой.

— Степа! — крикнул я.

Степа вынырнул из темноты, глаза щурились, пока он шел ко мне.

— Княже, — прогудел он, — ты чего такой резвый? Ночь же, все спят. Или венгры уже под стенами?

— Не венгры, Степа, деревни. Тридцать деревень вокруг Переяславца. Пятнадцать тысяч человек, рабочих рук. И они ничейные. Понимаешь?

Он нахмурился, морщины на лбу собрались в глубокие складки. Видимо он пытается уложить это в голове, но пока не выходит. Я махнул рукой, показывая куда-то в темноту, где за стенами прятались леса и холмы.

— Хакон их держал, — продолжил я, шагая к старому дубу у княжьего сада. Степа поплелся за мной. — Старосты там его люди были. Но Хакон мертв, Игорь мертв, а деревни эти — ничейные. А должны быть. Понимаешь?

Степа остановился, упер руки в бока и посмотрел на меня так, будто я ему загадку задал, а он ответа не знает.

— Погоди, княже, — сказал он медленно. — Ты про какие деревни? Те, что за рекой? Или те, что к Совиному ближе? Я ж там бывал, там народ простой, дани никому не платят с тех пор, как Хакона зарубили. Думаешь, они просто так к тебе прибегут?

— Не прибегут, — буркнул я, прислоняясь к дубу. — Потому и зову тебя. Надо их взять. Старосты там, может, и остались, но присяги мне не давали. А я хочу, чтобы давали. Завтра с Такшонем говорить буду, а ты с утра начнешь. Поедешь, посмотришь, кто там правит, и скажешь, что теперь они под Переяславцем. Подо мной.

Степан почесал бороду, глядя куда-то в сторону.

— Ладно, княже, — сказал он наконец. — Поеду. Только людей мне дай, десяток хотя бы. И телегу с зерном, чтоб показать, что мы не с пустыми руками. А то старосты эти, знаешь, упрямые бывают. Без подарка не поверят.

— Будет тебе десяток, — кивнул я. — даже два десятка, наверное. И зерно дам. Два воза. Но смотри, Степа, чтоб без драки. Говори с ними, но без крови. Если что, обещай защиту от печенегов. Они после Кури пуганые, поверят. Начни с западной стороны, на востоке могут и печенеги буйствовать.

Он хмыкнул, кивнул и пошел обратно к Милаве. Я смотрел ему вслед.

Деревни — это не просто люди, это земля, леса, зерно, скот. С ними я смогу не только Переяславец держать, но и дальше идти. Но