Курсант. На Берлин 3 (СИ) - Барчук Павел

Первым ощущением была тупая, пульсирующая боль в висках, будто голову зажали в тиски. В такие крепкие, основательные тиски, которые вот-вот сдавят мою башку настолько сильно, что она лопнет, как переспелый арбуз.

Во рту ощущалась жуткая сушь, которой, наверное, позавидует пустыня Сахара. Язык прилип к нёбу, а веки казались свинцовыми. Попытка сглотнуть вызвала лишь болезненный спазм в горле.

Я застонал и попробовал пошевелиться, однако тело не слушалось. Руки оказались стянуты за спиной так туго, что запястья горели огнем. Ноги мне, судя по ощущениям, тоже связали.

Похоже, я сидел на стуле, потому как мягкому месту было очень даже жестко. А еще, затёкшее тело однозначно говорило о том, что я в этой позе нахожусь уже не один час.

Интересно, каких действий ждать от тех, кто состряпал похищение, дальше? Это же похищение, я надеюсь, а не банальное желание угробить меня.

Впрочем, с другой стороны, хотели бы убить, уже убили бы. Значит, скорее всего, по законам жанра предполагается какая-нибудь особо доверительная беседа в особо неприятных условиях. И в свете подобной перспективы черт его знает, так ли уж хорошо, что я до сих пор жив.

Я трудом разлепил глаза, попытался осмотреться. Вышло у меня это с трудом. Комната расплывалась мутными пятнами, а взгляд категорически отказывался сфокусироваться.

Потребовалось несколько долгих минут, чтобы зрение хоть немного пришло в норму.

— Черт… — Тихо пробормотал я, — Что за хрень?

Это было точно не жилое помещение. Скорее, подвал или какой-то подсобный закуток. Стены из грубого камня, местами влажные. Похоже на погреб, но только уровня «полулюкс».

С потолка свисала одинокая тусклая лампочка без абажура, бросая по сторонам резкие тени. Воздух был спертый, пахло сыростью, пылью и чем-то еще — неуловимо знакомым.

Окона в помещении отсутствовали, снаружи, из-за двери, не доносилось ни единого звука городской жизни — ни гудков машин, ни голосов. Пожалуй, я бы сказал, что меня увезли куда-то на окраину, в отдельно стоящий дом. Хотя, может, стены слишком толстые, поэтому всё глушат…

Значит, квартира «Дельбрука» была лишь временной декорацией, местом для ловушки, в которую я попался как последний идиот.

Воспоминания нахлынули мутной волной: улыбчивый старичок, навязчивое гостеприимство, чай, конфеты с мерзкой горчинкой… и последнее, почти стёршееся осознание — возраст! Управляющий из моего сна, из воспоминаний детства, был мужчиной средних лет, а не семидесятилетним дедом.

«Алёша, ты лох!» — снова пронеслось в голове.

Как я мог так глупо попасться? Расслабился, поверил в удачу, в легкий путь к информации. Купился на образ бодрого пенсионера. А ведь меня учили быть начеку, не доверять никому. Вот тебе и школа разведчиков, вот тебе и лучший ученик, коим меня считали последние месяцы перед этой чертовой операцией.

Тяжелая дверь, обитая чем-то темным, тихо скрипнула, и в комнату вошел человек. Я моргнул несколько раз, прогоняя мутную пелену, которая упорно стояла перед глазами.

Ну конечно… Это был тот самый лже-Дельбрук. Однако теперь в его облике не наблюдалось и следа прежней добродушной веселости. Улыбка исчезла, сменившись холодной, оценивающей усмешкой. Глаза, раньше казавшиеся просто живыми, сейчас смотрели остро, пронзительно и совершенно безжалостно. Движения стали точными, собранными.

Даже пенсионером я в данный момент назвал бы его с трудом. Да, возраст никуда не делся. Не произошло чуда, мужик внезапно не помолодел. Ему все так же около семидесяти. Но… Что-то в нем разительно изменилось. И взгляд, и усмешка, и жесткая холодность — это теперь шло прямо из его нутра. Будто из-под овечьей шкуры вдруг выбрался на свободу волк.

В общем-то, сомнений нет никаких, лже-Дельбрук приблизительно из того же теста, что и Клячин. Очень похожи, кстати. А соответственно, он — профессионал своего дела. Осталось понять, какого именно. Хотя, если трезво оценивать то, что вижу сейчас, оно, это дело, вряд ли мне понравится.

— Очнулся, Витцке? — голос тоже изменился, потеряв старческие нотки, стал тверже и неприятнее. — Долго же ты валялся в беспамятстве. Почти два дня. Не то, чтоб я жалуюсь. Меня как раз все устраивает, меньше было возни, но, честно говоря, начал опасаться. Подумал грешным делом, не переборщил ли с дозой.

Лже-Дельбрук говорил на чистейшем русском языке без малейших признаков акцента или намека на то, что великий и могучий ему не родной. Зуб ставлю, он — мой соотечественник.

«Пенсионер» подошел ближе и остановился в паре шагов, сунув руки в карманы брюк. Его вид — идеально выглаженная рубашка, жилет — диссонировал с убогой обстановкой подвала.

— Кто ты такой? — хрипло прокаркал я, горло все еще отказывалось нормально работать.

Воды, что ли, дал бы, урод. Но просить не буду. Харя треснет у него.

— Можешь звать меня Ганс, я совсем не против. Или, скажем… Куратор, — усмехнулся он. — Имя тебе все равно ничего не скажет. Важно не кто я, а что мне от тебя нужно.

— Тоже мне загадка… Прямо тайна века. Архив отца нужен. Верно? — спросил я прямо. Если уж попался, надо хотя бы понимать расклад. — Это вообще не сложно понять. А вот кто тебя послал, тут — да. Тут большой вопрос возникает.

На самом деле, ситуация складывалась таким образом, что даже не будучи Эйнштейном, можно достаточно быстро сообразить, в чем суть происходящего.

Этот чертов дед, который теперь выглядит как сильно постаревший, но по-прежнему бодрый спецназовец, во время нашего чаепития задавал мне вопросы об архиве. Вернее, по совести говоря, это я его расспрашивал, а вот деда очень интересовало, что еще у меня имеется помимо часов. И я, сам не знаю, с какого перепуга, ляпнул, типа — да. И кодовая фраза, и набор цифр — все при мне.

Собственно говоря, вот она — отгадка, из которой вполне логично вытекают дальнейшие действия Куратора. Господи… Какая же дурацкая кличка… Если это не кличка, а, к примеру, позывной, все равно он дурацкий. Да и не в этом суть. Важно другое.

Как говорил герой одного крайне интересного произведения: сейчас меня будут бить, может быть даже ногами. Деду позарез нужна информация и дед явно настроен ее получить.

— Кто он? — я попытался всмотреться в лицо лже-Дельбрука повнимательнее, чтоб найти хоть какую-то зацепку в мимике его лица, в выражении глаз.

Оттуда взялся этот тип? — вот, что меня интересовало в первую очередь.

С чекистами вроде бы все ровно. По крайней мере, пока что. Соответственно, очень вряд ли «пенсионера» подрядили они. Иначе тогда вся история обретает черты первостатейного бреда. Зачем отправлять Лёху в Берлин за архивом, а потом подсылать к нему палача? Вообще идиотизм. То есть, Советский Союз отпадает.

Дальше — немцы? Ну тоже версия какая-то глупая. Эско знает только о бриллиантах, о бумагах он не в курсе. Даже если бы чертов финн растрепал Мюллеру о драгоценностях, тот мог бы устроить мне допрос без столь нелепых сложностей. Напоить, усыпить, увезти в неизвестном направлении — это отдает легким сериальным драматизмом.

Все. А больше версий у меня нет. По идее в гонке за документами больше никто участвовать не может.

— «Он»? — Переспросил Куратор, вопросительно подняв брови. — Что ты имеешь в виду?

— Ну не «он», хорошо. Может, «они». Кто твой заказчик? Гестапо? Абвер? — Конкретизировал я свой вопрос.

Советский Союз и НКВД не упомянул специально. Черт его знает, кто этот дед. Может, похищение является какой-нибудь проверкой. А я возьму и ляпну, мол, не чекист ли вы, батенька?

— Абвер… — Повторил «пенсионер» и отчего-то выразительно хмыкнул.

— А… Значит, вообще нужно смотреть в противоположную сторону? — Отреагировал я на его «хмык», — Ты же русский, верно? На сто процентов в этом уверен. Кстати, прийми взаимный комплимент. Твой немецкий на высоте. Я даже не заподозрил подставы.

Куратор издал короткий, лающий смешок. Нет, не волк. Больше на шакала похож…

— Сообразительный ты, Алексей Сергеевич Витцке. Это хорошо. Но лишние знания тебе ни к чему. Сосредоточься на главном: ты — здесь, а вот архив твоего отца — там.