Спасти СССР. Реализация - Валерий Петрович Большаков

маргинализации того, что можно было бы назвать «либерализмом с человеческим лицом», но и развалит сам фундамент процесса разрядки. Механизм этого развала предоставят монетарные «чикагские теории» и их горячие сторонники. Тут как… На основе, главным образом, личных психологических проблем Рейгана, произошла абсолютизация экономических идей «дяди Милти»… э-э… Милтона Фридмана, которые, к удаче Ронни, оказались близки запросам состоятельной части калифорнийского среднего класса, а затем и богатейших граждан США в общем. Как следствие, Рейгана поддерживает даже часть «рабочей аристократии» и многие профсоюзы. Там добавились еще и внешнеторговые проблемы тех же автомобилестроителей — Детройт уже сдает позиции японцам и надеется, что рейгановский «решительный патриотизм» позволит оградить рынок от какой-нибудь «Тойоты». Собственно, база рейгановских экономических реформ «за пределами идей Фридмана» — это, так сказать, «открытие» того факта, что «шоковые методы» годятся не только в стагнирующих областях Британии, но и в мощнейших США, сделавших основой роста со времен президентства Эйзенхауэра «большое единое общество», то есть, если угодно, «открытую демократию», технологическое знание и демократичное образование… — Громыко помолчал, покусал губу и медленно, осторожно выговорил: — Как мне кажется, товарищи, Рейган готовит Штатам новую основу для… хм… развития. Сутью ее является «расчистка поля», не затрагивающая глобальные финансы, но, во всяком случае, вызывающая деградацию социума, местных производящих корпораций, а равно и соответствующего государства до того уровня, который уже не позволит ни обществу, ни государству как, впрочем, и «локализованному капиталу» вставать поперек дороги глобальным финансовым группам. А уж те обустроят расчищенное поле целиком и полностью на свой лад!

— Глобализация! — Брежнев щегольнул словечком, вычитанным в посланиях «Объекта-14», и хмыкнул, припоминая «Джентльменов удачи»: — Нехороший человек этот Рейган!

— Так и мы не подарок! — развеселился Громыко.

Общий смех окатил стены, загулял под самым потолком…

Вечер того же дня

Ленинград, Измайловский проспект

Я уже вышел к парадному, когда вдруг вспомнил о пустой хлебнице. Самое время зайти в булочную!

Уставшие ноги сами понесли меня по знакомому адресу. Не спеша.

Я одолел сбитые ступеньки, и потянул на себя тяжелую дверь. За день чудный, неповторимый дух свежего хлеба рассеялся, но стойкий сдобный аромат держался, не улетучивался, впитавшись в деревянные полки, выскобленные буханками. Надышишься, как наешься.

— Черного булочку и две плюшки.

— Пятьдесят восемь копеек в кассу.

Расплатившись, я сунул хлебобулочные изделия в авоську, и потащился домой.

«Хватит бродяжничать, — внушал я себе в назидание. — Надо не только свои нервы беречь, но и мамины!»

Смеркалось. Легкий ветерок баловался порывами, с шорохом и шелестом сметая опавшую листву на мостовую. Полуголые деревья сучили черными ветками, словно стряхивая последнюю желтизну, а в быстро стынущем воздухе витал тревожащий запах снегов.

Дверь в парадном хлопнула за спиной, знакомо отдаваясь ржавым завизгом и гулким эхо. Нагулялся я сегодня…

Стоило переступить родной порог, как меня шатнуло обморочным счастьем — все были дома! Все!

Ликующие мамины крики перемежались отцовским хохотом. Не раздеваясь, как был, в ботинках, я влетел на кухню.

— Папа!

Отец с разворота облапил меня, притиснул… Забормотал срывающимся голосом:

— Сына… Сына…

Глаза пекло, но я не стеснялся слез. И мама плакала, и папа носом шмыгал. Все — дома!

* * *

Я прислушался: мама напевала в ванной под аккомпанемент струй.

— Пап! — спросил осторожно. — А кто вас… того… в заложники?

— Эк тебя разобрало! — хмыкнул отец в уютной истоме. — Да есть там такие… «Полисарио».

— Странно! — удивился я. — Чего это они?

— Да вот… — смутно выговорил папа. — И вообще! Я подписку о неразглашении давал. С нами в Москве полдня… э-э… беседовали. Понял?

— Понял… — вздохнул я.

Отец покосился — мы с ним сидели рядом на диване — и пихнул меня плечом.

— Надурили их — тех, из «Полисарио», — ворчливо выдавал он секреты. — Сказали, что мы якобы из Болгарии. Болгар, вроде как, можно захватывать… А эти… сахарцы, когда разобрались, замки отомкнули — и ушли! Ну, и мы — пешком до Марракеша… Часа четыре по пустыне… Но шагали бодро — свобода! Нам даже пресс-конференцию устроили. Да-а! Заглянул араб во всем белом, и давай нас агитировать. Дескать, король Хасан II не причастен к данному ЧП. Будут спрашивать, говорите правду: вас захватили боевики «Полисарио», дабы бросить тень на его величество, созвавшего всемирный конгресс военных психофизиологов… И познаете монаршью благодарность! Ну, да, — фыркнул отец, жмурясь, как кот, вернувшийся с холода. — Нас проводили до самого трапа самолета, и каждому вручили по здоровенному кожаному чемодану с подарками. Я маме твоей три платья привез, от Сен-Лорана и Диора, два шикарных набора косметики… Тебе еще… магнитофон заграничный…

— Три портсигара отечественных… — подхватил я с шутливым вдохновением. — Куртку замшевую… Три куртки…

— А вот тут ты угадал! — рассмеялся папа. — Три замшевых куртки из Феса! И… Я уж не знаю, как они там угадали с размерами, но мама уверяет, что в точности наши! Завтра примеришь.

— Да ладно… — вздохнул я. — Главное, что все Соколовы вместе! Слышишь, как поет?

— Слышу, — мягко улыбнулся отец. — О-хо-хо… До чего ж хорошо дома!

— И воскресенье завтра!

— Никуда не пойду! — хохотнул папа. — Весь день дома буду сидеть!

Вторник, 24 октября. День

Москва, район Ясенево

По вторникам и пятницам Андропов любил работать «в лесу», и черный «ЗиЛ» с утра подкатывал к зданию-«книжке» ПГУ, что белело вдали от шума городского, от вечной московской суеты — «на природе», среди светлых березовых рощ и черных пашен.

Иванов с Минцевым подтянулись к обеду, и Василю пришлось накрывать овальный стол у окна, чтобы хозяин кабинета с приглашенными могли вволю погонять чаи.

— Явились, не запылились, — сдержанно улыбнулся председатель КГБ. — Садитесь, выпьем за встречу и… за успех?

— Можно и так сказать, Юрий Владимирович. — Заняв кресло, Иванов налил себе чайку, щедро зачерпнув пахучего гречишного мёду. — Вся эта история с похищением заложников отдает дурным послевкусием. Неужто ЦРУ действительно хотело насолить особе королевской крови? Ну, бред же!

— Так… — сосредоточился Андропов. — Но сама-то инициатива о созыве всемирного конгресса исходила из Лэнгли? Пускай и через Госдеп?

— Так именно! — Борис Семенович резко повел чашкой, едва не расплескав горячий чай. — А смысл? Мы под всеми углами рассмотрели приглашение в Марокко, и пришли к выводу, что главный противник