Время - словно капля янтаря - Игорь Вереснев

— Дороговато.

— Гена, что значит «дороговато»? Где вы дешевле найдёте на сутки? Это если бы вы на месяц снимали!

— Ладно, — махнул я рукой. Очень уж надоело бродить по городу. Третью смотрю, и первая — с человеческими условиями, а не крысятник какой. — Остаюсь.

— Вот и хорошо. — Хозяйка расплылась в улыбке. — Не пожалеете.

На улыбку я постарался ответить такой же, хотя особой радости не испытывал. С удовольствием поменялся бы на номер в гостинице. Не люблю я чужое жилье, не люблю и всё… Если бы не дата в прописке.

Хозяйка ушла, унося мой полтинник — в этом времени новые купюры действовали, — а я разделся, принял душ, чайку заварил. И на диван плюхнулся, телевизор смотреть. Раз уж квартира с быттехникой.

В принципе меня жилье устраивало полностью, даже с учётом цены, — по всем прикидкам хватало мне денег до две тысячи первого. Квартира была копией той, что Завадский снимал, только обставлена побогаче. Вместо дивана обшарпанного — кровать деревянная, двуспальная, с горкой подушек, атласным покрывалом засланная. Сексодром, основной предмет мебели — понятно ведь, для какой надобности такие квартиры чаще всего посуточно снимают. Напротив кровати, в углу — тумба широкая с телевизором и видиком. «Хитачи», старый-престарый, видать, ещё со времён перестройки, но работает, я семь каналов нащёлкал с вполне приличной картинкой. В тумбе за стеклом кассеты какие-то лежат, но это мне точно не понадобится. Скукоженного от старости серванта здесь, разумеется, не было. Вместо него — «стенка» во всю стену. И внутри не пусто — посуда, стопки журналов. В довесок к мебели — пол паласом застелен, толстым, пушистым. Босиком ходить можно.

Так и лежал я посреди кровати, комнату рассматривал да пультом щёлкал. На одном из каналов «Формулу-1» нашёл. Не большой поклонник я этого вида спорта, но почему бы и не посмотреть перед сном? И вдруг в дверь позвонили.

Первый взгляд — на часы, что на стене висят. Двенадцать ночи без малого. Гостей не жду. Хозяйка за чем-то вернулась? Ох, не люблю я такие поздние визиты!

Ещё с минуту я полежал. Может, ушли? Случайно кто-то забрёл? Хотя и понимал — глупости думаю. Никто случайно ночью на четвёртый этаж подниматься не станет.

Звонок повторился. Теперь дольше, настойчивее. Делать нечего — встал, натянул штаны, пошлёпал к двери.

Глазок хозяйка не предусмотрела, а зря. Ох, как не хотелось мне открывать. Будто предчувствовал — не суждено сегодня спокойно выспаться.

— Кто?

За дверью хихикнули.

— Ляля.

Что за «ляля» посреди ночи? Не заказывал я никаких «лялей». Открыл…

Наше взаимное замешательство длилось не меньше минуты. Всё же она опомнилась первой. Залепетала: «Я ошиблась, извините», — попятилась. Но я тоже узнал! Схватил за ворот плащика, дёрнул на себя, затащил в квартиру. Захлопнул ногой дверь, проволок по коридору. Туфли, оторванные пуговицы остались там, словно след. Я не замечал, пыталась она сопротивляться или нет, не слышал её скулежа. Я был не я — бешеный бык, увидевший красную тряпку. Затащил её в комнату и швырнул на пол, под ноги. Пускать в кресло, тем более на кровать ТАКОЕ я брезговал. Размалёванные ярко-алым губы, чёрно-синие круги теней вокруг глаз, ярко-розовые пятна румян, сиренево-белые пряди, торчащие во все стороны, изменили её внешность сильнее, чем три года жизни. Но я всё равно узнал бывшую одиннадцатиклассницу Леру. Валерию Мандрыкину. Ту самую тварь, что посадила меня на семь лет. Узнал сразу, едва увидел. И накатило…

В тот раз на работе я задержался до вечера. Вообще-то было четыре часа всего, но в декабре темнеет рано, и четыре — это уже вечер. Домой я не спешил. Что там делать, дома? После того, как Ксюши не стало, в нашей со Светланой семейной жизни что-то треснуло. Злились друг на друга, собачились по каждому пустяку. Догадывался — меня она винит в гибели дочери. Вслух не говорила, но думала именно так. А я не оправдывался. В самом деле виноват, что отпустил за тем чёртовым мороженым. И что справедливости добиться не мог — козла того, что Оксану убил, наказать. Ни по совести, ни по закону.

Следствие тянулось ни шатко, ни валко уже который месяц. Разваливалось оно самым настоящим образом! Правду в народе говорят — все менты круговой порукой повязаны. Потому и цвет светофора поменялся, и «зебра» в сторону переползла. Единственное обвинение осталось — скорость лейтенантик превысил. Потому и не смог предотвратить наезд на пешехода, перебегавшего дорогу в неположенном месте. Несчастный случай… Мать их всех!

Я тоже ходил злой и взвинченный. В школе, с детьми, ещё как-то получалось сдерживаться, а стоило домой прийти, на Светкины губы, постоянно в ниточку сжатые, глянуть… Нет, домой я идти не спешил. Искал поводы, чтобы задержаться.

В тот день повод у меня был законный. Конец четверти, оценки выставлять нужно, вот я и сидел в тренерской, выставлял. Погруженный во тьму спортзал отделял меня от остальной школы. Там, хоть уроки и закончились, было ещё многолюдно — пересдачи, дополнительные занятия, родительские собрания. А у меня здесь тихо и спокойно. Уютно. Моя коллега-физручка Евгения Дмитриевна Шенина — Женя среди коллектива педагогического и Женьшенька среди ученического — умела создавать уют. Её стараниями тренерская походила на кабинет релаксации. На окне — занавески симпатичные, на полке — телевизорик двенадцатидюймовый, рядом с письменном столом — диванчик мягкий.

На диване я и сидел. В пол-уха слушал трансляцию хоккейного матча, высчитывал четверные оценки. Раньше с этим проще было — сразу понятно, кто троечник, кто хорошист, а кто отличник. Но как на двенадцатибальную систему перешли, высшая математика началась. Я даже калькулятор приобрёл…

В дверь тихо поскребли.

— Можно? Здрасьте.

Я поднял голову. Удивился. Лера Мандрыкина из одиннадцатого «Б». Стоит, с ноги на ногу переминается. Ей — что нужно? Понял, если бы отличница какая пришла, из тех, что физкультуру постоянно филонят, справки из больниц подшивками носят, пятёрку, то есть, двенадцать клянчить явилась. А тут всё наоборот, по другим предметам «троечница», но с физкультурой полный порядок. Следит девочка за телом, гибкая, ловкая, прыгучая. Красивая… Конечно, красота её меня не касалась, но вот то, что понимает, красота — вещь скоропортящаяся, если о ней не заботиться, это хорошо. Значит, самостоятельный человек. Для неё это вдвойне важно, потому как не из богатых. Неполная семья, малообеспеченная. Дорогу в жизнь самой протаптывать доведётся.

— Здрасьте. А я